Барин-Шабарин 9

Глава 8

Я стоял у огромной карты мира, раскинутой на столе из черного дерева в моем кабинете в здании, выделенном под Особый комитет. Под пальцами — холодная, глянцевая поверхность бумаги. Мой палец ногтем скользнул от Петербурга — сгустка имперской воли — через Атлантику к Лондону, к гнезду спеси и интриг, а затем на северо-запад, вдоль изрезанной линии Аляскинского берега, к точке, помеченной маленьким, но зловещим алым крестиком: Устье реки Маккензи. Ложный Клондайк. Сердце ловушки.

Тишина кабинета была звенящей, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в камине да тиканьем маятника старинных напольных часов. За этой тишиной стоял гул войны теней, нервов, обмана и предательств. Я ощущал его кожей — как напряжение перед грозой. Влажный петербургский снег за окном валил хлопьями, застилая мрачные фасады, но внутри меня горел холодный, расчетливый огонь.

— Он клюнул, ваше превосходительство. — Голос прозвучал тихо, почти бестелесно, из глубины кабинета, где в кресле у камина вольготно раскинулась гостья. Мое самое острое, самое безжалостное тайное орудие. Ее фигура в строгом темно-синем платье казалась невесомой, словно эта женщина уже была не здесь, хотя я чувствовал на себе пристальный взгляд ее глаз — острых, как иглы, и холодных, как арктический лед.

— «Феникс» подтверждает. Статья вышла в «The Star» первым утренним тиражом. Заголовки: «Сенсация! Русская карта золота Аляски похищена!», «Тайный путь к Эльдорадо — устье реки Маккензи!», «Капитан Маккартур напал на след!». Биржа взорвалась. Акции всех, кто имеет хоть малейшее отношение к Русской Америке или гипотетическому золоту, скачут вверх, как угорелые. Ажиотаж.

Я не улыбнулся. Удовлетворение было глубже, острее — как вкус редкого, выдержанного коньяка или секс после долгого воздержания. Я лишь слегка кивнул, ощущая, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулак на холодной поверхности карты, прямо над ненавистным Лондоном.

— Адмиралтейство? Их реакция?

— Встревожены, но пока осторожничают, как старые лисы. Рассчитывают на миссию «Персеверанса». Однако давление на них чудовищное. Со стороны задних скамеек парламента, «ястребов» в правительстве, биржевиков Сити. Тех самых финансовых воронов, что почуяли легкую поживу. Им нужны гарантии. Подтверждение. Они отчаянно хотят верить в этот мираж золота. И мы им этот мираж… преподнесли.

Она скользнула по ковру бесшумно, как тень от облака, и положила передо мной на стол тонкую папку из темной кожи. Я открыл ее. Внутри — дагеротип страницы из вахтенного журнала «Святой Марии». Подделка, но шедевр. Искусно состаренная бумага, точная копия почерка Иволгина, его нервный, угловатый росчерк. Датировка. Координаты. Запись: «…обследовали район. Признаки крупной россыпи в устье восточного рукава дельты Маккензи. Перспективы исключительные. Настоящий Клондайк? Требуется проверка…». И главное — отпечаток пальца. Настоящий. Снятый когда-то с документов самого Иволгина и перенесенный сюда. Этот «документ» уже лежал на столе у ключевых фигур в британском Адмиралтействе и Комитета по русским делам, «утекший» через идеальную щель — барона Фитингофа.

— Фитингоф сыграл? — уточнил я, и мой голос прозвучал ровно, но я чувствовал, как холодная ярость к этому предателю шевелится где-то глубоко внутри. Он смел есть русский хлеб и продавать Россию.

— Блестяще, — в голосе моей гостьи прозвучала редкая нота одобрения, холодного, как сталь. — Он «в панике» от неэффективности трат Консорциума. Он «считает долгом чести» предупредить «друзей» в Лондоне о «возможном предательстве или некомпетентности Шабарина». Эта карта — его «неопровержимое доказательство» истинных намерений вице-канцлера, то есть — вас. Англичане проглотили наживку. Для них Фитингоф — алмаз чистой воды в короне их агентуры. Надежный. Ценный. Смертоносный.

Я подошел к окну. Петербург тонул в белой мгле. Где-то там, в этом заснеженном городе, за стенами какого-нибудь особняка, была Лиза. Моя Лиза. С ее глазами — пустыми, как замерзшие озера. С ее молчанием, которое кричало громче любых упреков. Я резко отогнал образ. Сейчас не время. Сейчас — война.

— Клэйборн получил «подсказку»? — спросил я, поворачиваясь спиной к метели.

— Безусловно, — ее кивок был едва уловим. — Подтверждающая депеша, отправленная из Лох-Эйла, перехвачена и дешифрована час назад. Клэйборн докладывает, что судьба «Святой Марии» и преследующего ее «Ворона» неизвестна, но… — в голосе этой женщины появилась тонкая, как лезвие, нотка торжества, — … он ссылается на «абсолютно надежные источники в Петербурге», читай — Фитингофа, полученные по телеграфу из Стокгольма, о том, что «Святая Мария» миновала Исландию и углубилась в Баффиново море. Клэйборн запрашивает санкцию на немедленное преследование. И… дополнительные ресурсы. Он уверен, что гонится за главным призом. Пишет о «неслыханных богатствах» и «триумфе Короны».

На моем лице, наверное, впервые за долгие недели напряжения, появилось что-то отдаленно напоминающее улыбку. Холодную. Безрадостную. Удовлетворение хищника, видящего, как жертва входит в капкан.

— Отлично. Теперь — второй акт. «Сюрприз» для «Персеверанса» в устье Маккензи должен быть… незабываемым. Готовы ли «Молнии»?

— «Полярный Волк» должен быть уже на месте, — ответила моя собеседница без колебаний. — Стоит в одном из рукавов дельты. Мины — новейшие, ударно-замыкательного действия, разработка лаборатории Зинина по вашим чертежам — выставлены на фарватере. Два горных орудия с фугасными снарядами, начинка — опять же по рецепту Зинина, на позициях. Боеприпасов достаточно. Они ждут только сигнала.

— Сигнал будет, — сказал я. — Клэйборну дали наживку, от которой он не сможет отказаться. Шанс на сокрушительную победу и на то, что ему простят его прошлое. Как всякий английский пират, он хочет кончить дни пэром и джентльменом. И потому — пойдет на все.

— А «Святая Мария»? — спросила она.

— А «Святая Мария», — я взглянул на карту, на тонкую, едва заметную ниточку пролива Принца Уэльского, — … у Иволгина есть Орлов. Если кто и вытянет их из этой ледяной трясины, так это он. Наша задача — дать им этот шанс. Мы не знаем, где сейчас «Ворон», возможно развязка уже близка, но, как это ни цинично звучит — Иволгин свою миссию уже выполнил…

— Что вы хотите этим сказать, ваше сиятельство?

— Не важно. Усильте наблюдение за Фитингофом. Он нам еще пригодится. Чтобы вывести на чистую воду всех его пауков в банках Лондона. И… — я подошел к столу, взял перо, — … передайте в ИИПНТ Константинову: «Гром» подтвержден. Пусть готовит «Особые Посылки» для адресатов в ключевых портах. На случай, если лондонские господа решат, что дипломатического скандала им мало. Пусть знают, что ответ будет… не дипломатичным.

Пароход «Персеверанс», выкрашенный в практичный, сливающийся со льдами серо-белый цвет, врезался в паковый лед к западу от Баффиновой Земли. Его паровые лебедки с глухим скрежетом ворочали льдины, прокладывая путь на север, к заветному устью реки Маккензи. На борту царила атмосфера, которую сложно было назвать здоровой. Напряжение висело густым туманом, смешиваясь с запахом угольной гари, пота и дешевого рома.

Капитан Артур Клэйборн, лицо которого, изборожденное морщинами и шрамами от обморожений, напоминало старую карту опасных земель, стоял на мостике. Его взгляд был прикован не к ледяному панцирю, а к фигуре человека у левого борта. Человека, которого он знал, как Джеймса Макферсона.

— Старый пес, — пробормотал Клэйборн, обращаясь к своему первому помощнику, мрачному шотландцу Морроу. — Макферсон… Мы с ним ловили китов у Шпицбергена лет пять назад. Хитрый, как лиса. Выжил там, где другие сложили косточки. Но этот… — капитан кивнул в сторону бородатого мужчины в потертой меховой парке, оживленно беседовавшего с группой матросов у пароходной трубы, — этот Макферсон слишком… скользкий. Слишком много знает о русских порядках на Аляске. И слишком вовремя объявился в Галифаксе, когда мы искали толмача и знатока Русской Америки.

Морроу хмыкнул:

— Подозрительно, сэр, но бумаги в порядке. И рекомендация от старины Дункана… хоть он и помер прошлой зимой, проверить не у кого. А нам без человека, говорящего по-русски и знающего здешние воды, как без рук. Особенно если придется… взаимодействовать с местным русским начальством или старателями.

— Взаимодействовать, — усмехнулся Клэйборн. Он ни с кем не собирался взаимодействовать. Его задание было четким: дойти до устья реки Маккензи, взять пробы, доказать скудость золотоносных песков, дискредитировать Россию и вернуться с триумфом. Любое «взаимодействие» могло быть только враждебным. — Следи за ним, Морроу. Особенно когда он точит лясы с командой. Что-то уж слишком по свойски этот Макферсон балакает с матросиками и пассажирами, как будто масло льет в воду.

Морроу не ошибался. «Джеймс Макферсон», он же Денис Иванович Шахов, он же «Тень», мастерски вжился в роль. Его легенда была безупречна. Старый китобой, однажды потерпевший кораблекрушение и несколько лет проживший среди русских промысловиков на Аляске, знающий их нравы и язык.

Он был грубоват, пах табаком и тюленьим жиром, смеялся громко и пил ром, как все. И никому не следовало знать, что под этой маской работает острый, холодный ум. Именно сейчас «Макферсон» вел свою тонкую игру. Он стоял в кругу матросов и специалистов — геолога доктора Элсворта и минералога мистера Фока, размахивая потрепанной книгой.

— Вот, глядите, парни! — его голос, с легким шотландским акцентом, поставленным годами тренировок, звучал убедительно. — Сам Александр Маккензи писал! «Земли по берегам реки изобилуют признаками минерального богатства… Мне показывали желтый металл, похожий на золото, найденный в песке…» — он шлепнул ладонью по странице. — И что эти штукари из Лондона? Гонят нас, как дураков, на самый север, в гиблое место! Говорят, мол, золото там, в устье Маккензи, нет! А сами? — он понизил голос до конспиративного шепота, и люди невольно наклонились. — Ведь они скрывают, что русские завезли лучших старателей и геологов, но не на север, а сюда! — он ткнул пальцем в, напечатанную в книге, карту, чуть южнее места предполагаемой высадки, в район русско-британских спорных территорий. — В долины у этих самых гор! Я сам слышал, как один пьяный приказчик в Ново-Архангельске хвастался — доставили три шхуны народу со оружием, порохом и инструментами для промывки золотоносного песка! И нашли! Ох, и нашли, ребята! Самородки с кулак! А нам подсовывают сказки про холодную, бесплодную пустыню!

Доктор Элсворт, человек науки, поерзал.

— Но… но мы же должны проверить устье реки Маккензи! Наш долг перед Королевским обществом и Комитетом…

— Долг? — фыркнул «Макферсон». — А кто вам заплатит, доктор, если вы привезете ведро мерзлого ила и скажете: «Золота нет»? Вы рассчитываете на жалованье? Смешно! А вот если мы… — он обвел взглядом слушателей, — если мы, пока капитан спит или льды считает, махнем на денек— другой вот сюда? — Он шлепнул ладонью по карте. — Песочек промоем, отыщем то, что русские скрывают. Да если даже горсть настоящего золота привезем — и то мы уже герои. Тот же Комитет нам за наши старания золотыми гинеями щедро отвалит! Всем хватит! Всем!

Слова падали на благодатную почву. Никто и не замечал, что «китобой» сам себе противоречит. Месяцы тяжелого плавания во льдах, страх, холод, скука — все это разъедало дисциплину. А тут — близкий мираж богатства, подкрепленный «авторитетом» бывалого человека и цитатами из книги. И главное — ненависть к русским, которые «обманывают» и «присваивают все самое лучшее». Алчность и обида — гремучая смесь.

— Капитан не пустит, — мрачно пробормотал старший рулевой.

— А ему знать не обязательно! — тут же парировал «Тень». — Скажем, льды отрезали, шлюпку понесло… ну, что там бывает! Главное — результат! Кто потом попрекнет, когда гинеи в кармане зазвенят?

Клэйборн, наблюдавший с мостика за этой сценой, чувствовал, как под ногами «Персеверанса» начинает шевелиться не только лед, но и что-то более опасное — глухое брожение. Он видел, как его люди, еще вчера покорные, теперь смотрят на юг с лихорадочным блеском в глазах, перешептываются, бросают украдкой взгляды на капитана. И в центре этого нарастающего недовольства — гладкий, как моржовый клык, Макферсон.

— Морроу, — голос Клэйборна был тихим, но ледяным. — Прикажи Макферсону явиться ко мне. Сейчас же. В каюту.

— Есть, сэр.

Карета остановилась у неприметного, но внушительного здания на Васильевском острове, за которым угадывались крыши десятков строений. Вывеска гласила: «Императорский Институт Прикладных Наук и Технологий». Здесь, вдали от парадных фасадов и светских салонов, ковалось оружие иного рода — оружие будущего. Оружие, основанное на научной и технической мысли.

Меня встретил сам директор, статский советник Озеров. Его энтузиазм был заразителен, но сегодня я чувствовал особую ответственность этого своего визита. После успешного раздувания «золотого призрака» и вступления в невидимую схватку с Комитетом по русским делам, я понимал, что англичане не сдадутся. И будут готовы на любую пакость. Так что нужно уметь дать им ответ не просто сильный, а сокрушительный, невиданный. Лишь разработки ИИПНТ могли дать мне нужные козыри.

— Алексей Петрович, несказанно рады! — Озеров засеменил рядом. — Сегодня у нас поистине знаменательный день! Идемте, идемте, я вам все покажу!

Первая лаборатория встретила нас гудением, похожим на жужжание гигантского шмеля, и резким запахом озона. В центре стоял агрегат, похожий на неуклюжий железный шкаф с массой медных катушек и искрящих контактов. Молодой инженер что-то подкручивал в нем блестящими от масла пальцами.

— Новый электрический двигатель господина Якоби! — торжественно объявил директор. — Видите? Ни угля, ни пара! Только гальванические батареи и сила магнетизма!

Он махнул рукой. Инженер замкнул контакты. Агрегат ожил. Сначала раздалось тихое гудение, потом уверенный, ровный гул. Массивный маховик на валу начал вращаться, набирая скорость, плавно, без рывков и клубов дыма. Я подошел ближе, почувствовал легкую вибрацию пола. Вращение было гипнотизирующим, удивительно ровным.

— Мощность пока невелика, — пояснил Озеров, перекрывая гул, — батареи… их емкость… увы, оставляют желать лучшего. Необходима непрерывная генерация. Мы строим сейчас опытную машину по извлечению электрического тока. Вы только представьте, Алексей Петрович, корабли без дымящих труб! Заводские станки, работающие от единого мощного источника! Повозки без лошадей! Чистота, тишина, эффективность! Пока это лишь общая картина, но основа — здесь!

Я кивнул, прекрасно представляя тот мир, о котором говорил Озеров, мысленно примеряя эту тихую мощь к кораблям, локомотивам и к станкам оружейных заводов. Невидимая сила, укрощенная человеком. Англичане со своими паровыми монстрами даже не подозревают, какой сюрприз им готовится здесь, где еще год назад они пытались высадить десант.

Следующий зал оглушил нас треском, похожим на пушечные выстрелы, и едким запахом гари. Здесь стоял другой агрегат — меньший, но более свирепый на вид. Металлический цилиндр, поршень, ходивший как бешеный, и система рычагов.

— Двигатель внутреннего сгорания, Алексей Петрович! — кричал Озеров. — Работает не на паре, а на светильном газе или даже… на керосине! Смотрите!

Инженер дернул за маховик. Раздался оглушительный хлопок, цилиндр дернулся, поршень рванулся вниз, раскручивая вал. Потом еще хлопок, еще рывок. Агрегат затрясся, как в лихорадке, извергая клубы сизого дыма с резким химическим запахом. Шум стоял невообразимый.

— Неустойчив! Капризен! — признал директор Института. — Однако мощность на единицу веса… представьте! Легкие катера! Самоходные экипажи! Возможно, даже летательные аппараты тяжелее воздуха! Не нужны рельсы, как паровозу! Свобода перемещения! Мы экспериментируем с разными смесями…

Самодвижущаяся повозка без лошадей? Наверное, большинству людей на планете сейчас эта мысль покажется безумной, но этот треск, эта необузданная энергия… В них была пока еще дикая, первобытная сила, которую только предстояло обуздать. Сила, способная изменить не только ситуацию поле боя, но и сам уклад жизни. Я представил флотилию таких моторных катеров, атакующую неповоротливые британские линкоры в узких проливах.

Третий зал был тише, но атмосфера в нем была самой напряженной. На длинных столах громоздились приборы со стеклянными колбами, катушками, проводами. В центре внимания — два аппарата, похожие на деревянные ящики с торчащими стержнями. Возле них хлопотал молодой человек — Терентий Ефимов или, как здесь его называли «гений эфира».

— Беспроволочный телеграф, Алексей Петрович! — шепот Озерова звучал благоговейно. — Мечта Майкла Фарадея, воплощенная нами! Эфирные волны… Мы научились их генерировать, улавливать и… кодировать!

Ефимов что-то щелкнул на передающем аппарате. Искра проскочила между шариками разрядника с характерным треском. На приемном аппарате, стоявшем в другом конце зала, маленький звоночек… звякнул! Чисто, отчетливо.

— Морзе, Алексей Петрович! — воскликнул Ефимов. — Мы передаем точки и тире! Пока на десятки саженей, но принцип! Представьте: корабли в море, говорящие друг с другом через мировой эфир! Армейские части, управляемые из штаба мгновенно! Разведчики за линией фронта, передающие донесения по воздуху! Никаких перехватов, никаких перерезанных проводов!

Меня пробрал холодок, не от сырости лаборатории. Мгновенная связь… Это то, чего мне так не хватало в этой версии исторической реальности и если они сделают мне радиосвязь — изменится все. Война, разведка, управление Империей. Английский флот, такой мощный, но слепой, по сравнению с нашим. Я подошел к аппарату, коснулся деревянного корпуса. Казалось, почувствовал пульсацию невидимых волн, несущих будущее.

— Это… перевернет мир, Терентий Степанович, — сказал я Ефимову, глядя ему прямо в глаза. — Ваш мир. То есть — наш. Ускорьте работы. Деньги, ресурсы — будут.

Наконец, меня провели в особый, удаленный павильон, больше похожий на артиллерийский полигон, чем он и был. Кроме, знакомого запаха пороха здесь пованивало кое-чем гораздо более едким. Молодец, Константинов, занялся, значит, жидкими топливными смесями.

На массивном лафете покоился длинный, узкий стальной цилиндр, сужающийся к соплу. Куда скромнее «Грома-2» размерами, но конструктивно это была совершенно иная ракета. Константин Иванович Константинов, которому присвоили, благодаря мне, звание генерал-полковника, ученый, наш главный ракетчик, встретил нас с Озеровым сдержанно, но в его взгляде читалась гордость ученого, представляющего новое изобретение.

— Реактивный снаряд дальнего действия, ваше сиятельство, — его голос был спокоен, но каждое слово отчеканивалось. — Основа — не порох, а жидкая топливная смесь. Горит стабильнее, мощнее, дольше, но главное — это. — Он указал на хвостовую часть, где вместо обычной выхлопной трубки торчала отлично выточенная дюза. — Здесь головная часть, где будет помещен заряд, — принялся объяснять изобретатель, — здесь — запас окислителя, здесь — топлива. В камере сгорания они смешиваются и дают выхлоп огромной силы. В итоге получается ракетный двигатель, создающий непрерывную тягу. Теоретически, в зависимости от запаса топлива, мы можем доставить заряд на какое угодно расстояние. Десятки, сотни, тысячи верст. Самое ценное — полетом этой ракеты можно управлять! Если установить гироскопы в головке и поместить тугоплавкие рули в струе газов…

— Показывайте, Константин Иванович, — сказал я, чувствуя нетерпение.

Мы вышли на открытую площадку, защищенную земляным валом. Ракету навели куда-то в серую даль Финского залива.

Посыпались команды. Сотрудник Константинова доложил, что все готово. Я лично крутанул динамку, ток пробежал по проводу и дал искру, воспламенившую топливо реактивного движка. Раздалось злобное шипение, из сопла вырвался сноп яркого пламени. Затем последовал нарастающий гул и свист. Двигатель ожил!

Ракета ушла с лафета не толчком, а мощным, непрерывным ускорением. Она не просто полетела — она устремилась вперед, оставляя за собой длинный, огненно-белый хвост. Набирала скорость с радующий глаз плавностью и быстротой, не по дуге, а по почти прямой траектории, пока не превратилась в яркую точку, а затем и вовсе исчезла из виду, где-то над заливом.

Я долго смотрел туда, куда она скрылась. И мне мерещился силуэт британского дредноута где-нибудь у берегов Скапа-Флоу. Грозный, но неповоротливый гигант. И вдруг на его палубу обрушивается такой вот огненный кинжал, пришедший с небес.

— Дальность? — спросил я, не отрывая взгляда от горизонта.

— Пока лишь пятьсот саженей, — ответил Константинов. — Работаем над тысячью. И над боевой частью. Фугасной, зажигательной… возможно, даже с отравляющими веществами, если химики нас не подведут.

— Не подведут, — сказал я. — Вот только это пока игрушка, Константин Иванович.

— Я понимаю, Алексей Петрович, но увеличение размера требует новых материалов. Да и корпус большой ракеты на токарном станке не выточишь. И потом — как ею управлять, такой громадой. На этой, как вы изволили выразиться, игрушке, я установил автомат управления собственной конструкции, да и то точность оставляет желать лучшего.

— А вот насчет того, как ею управлять, господин генерал-полковник, потолкуйте с господином Ефимовым. И вообще — смотрите на задачу шире. Боевая ракета — это прекрасно, но ведь не одной же войной жив человек.