Барин-Шабарин 9

Глава 10

Я стоял у окна, глядя на засыпанную снегом, покрытую льдом Неву. В руках у меня была депеша от резидента в Лондоне, доставленная с опозданием на две недели обычной почтой. Плотный, казенный конверт лежал на столе, рядом с глобусом.

«…сообщают, отчет Клэйборна о том, что на Маккензи ничего нет, был получен Комитетом по русским делам и произвел фурор. „The Times“ вышла с заголовком „Русская афера раскрыта!“. Лорд Чедли и Монктон торжествуют. Положение „Тени“ неизвестно. Последнее сообщение от него датировано серединой ноября: он на „Персеверансе“, готовится к активной фазе. Вестей о бунте или иных событиях нет. Риск провала операции „Золото Маккензи“ высок из-за отсутствия подтверждения действий „Тени“ и реальной добычи на юге…»

Я усмехнулся. Торжество Чедли и впрямь зиждется на правде, но на правде устаревшей и неполной. Я уверен, что Клэйборн выполнил свою роль, но ценой, вероятно, плена. А Шахов… Где он? Успел ли поднять бунт, как было нами решено почти год назад? Довел ли мятежников до нужной точки? Без этого — «разоблачение» Маккензи работало против России, делая их следующее заявление о богатстве юга похожим на отчаянную ложь.

Весы качались, а я мог лишь ждать, связанный по рукам и ногам медленной связью. Ощущение было как в шахматах, когда противник делает ход, а ты понимаешь, что твой ответный ход уже сделан неделю назад, и неизвестно — попал ли он в цель.

Конверт с ответом лежал на столе, запечатанный сургучной печатью. Внутри, помимо письма самому резиденту, лежал конверт меньшего размера, с надписью: «Капитану Г. В. Иволгину. Шхуна „Св. Мария“. Устье реки Маккензи. Вскрыть лично». Внутри — всего несколько строк:

'Григорий Васильевич!

Письмо Ваше получил. Понимаю всю тяжесть положения «Святой Марии». И все же — упорствуйте в достижении нашей цели. Ищите решения на месте, используя свои внутренние возможности. Резерв угля использовать только в крайнем случае. Рассматривайте вариант с «Вороном», как единственным источником угля, продовольствия и боеприпасов. Риск оправдан пользой Империи. Действуйте по обстановке. Ш.'

Это была, разумеется, фальшивка. Никакой возможности передать послание на борт «Святой Марии», как не было, так и нет, но в Лондоне-то этого не знают. И резидент сделает все, чтобы письмо оказалось в руках Комитета.

А если бы это послание не было бы дезой?.. Легко составлять такие депеши, сидя в кабинете с видом на Неву. Вдруг Иволгин и впрямь решит брать «Ворон» на абордаж. Что значил этот ход для него и всего экипажа «Святой Марии»? Штурм, даже запертого во льдах броненосца с отчаявшимися людьми на борту? Это не просто кровопролитие, это риск, в случае поражения, потерять больше, чем удастся приобрести.

В разговоре с «Иглой», я сказал, что Иволгин свою задачу уже выполнил. И это правда. Даже если «Святая Мария» не доберется до цели, само знание о том, что русские способны приникнуть на Аляску не только с востока, но и с запада, будет для англичан уроком. Я знал, что посылаю команду парового барка почти в никуда, но на тот момент альтернативы не видел. План должен был сработать. Мы вложили в него слишком много — престиж, ресурсы, жизни таких личностей, как Иволгин, Орлов и других отважных русских людей. И если «Святая Мария» не вернется, семьи моряков не будут оставлены один на один со своей бедой.

Провал на Аляске означал бы для Империи не просто потерю золота. Он означал бы крах тщательно выстроенной многоходовки, дискредитацию России перед лицом мира, уже поверившего в «Эльдорадо», и триумф англичан, жаждущих реванша. Весы истории качались на острие ножа, а я мог лишь бросить гирю на свою чашу, не зная, о том, что происходит на другом конце земли.

Я подошел к окну. Город был погружен в предрассветную мглу, лишь редкие фонари мерцали, как звезды. Где-то на Васильевском острове, в лабораториях ИИПНТ, Озеров и его команда колдовали над двигателями, связью, материалами будущего. Золото — не Аляскинское пока, а — русское, из карманов наших толстосумов в соединении с золотыми умами творило чудеса. Однако сегодняшняя битва решалась здесь и сейчас, во льдах и в умах людей, с помощью золота, лжи, стальных нервов и старых паровых машин. И ставка в ней — могущество России.

В дверь постучали. Вошел секретарь с толстой папкой.

— Донесения из Лондона. Курьерским пароходом через Гамбург, ваше высокопревосходительство.

Я открыл папку. Среди бумаг — перевод статьи из «The Times»: «Экспедиция капитана Клэйборна подтвердила: река Маккензи — золотой мираж. Русская афера раскрыта!». И отдельная записка от нашего резидента: «Комитет в эйфории. Монктон торжествует. Готовят громкую публикацию и запрос в Парламент. О „Тени“ — ни слуху ни духу. Опасаемся худшего».

Хорошо, что англичане верят, будто Клэйборн выполнил свою часть МОЕГО замысла. Пусть думают, что это его отчет в Лондоне. Хорошо, если Монктон сейчас потирает руки. Хуже, что я не знаю, где Шахов? Жив ли он? Ведет ли мятежников к «Горелому Яру»? Или они уже там? А может, его тело лежит на дне реки Маккензи? Как бы там ни было, Монктон тоже ведь кое-что не знает. Например, то, что мы уже тайком подводим мину под его триумф. И она обязательно сработает, если только цепь не порвется там, в ледяной пустыне, между отчаянием Иволгина и смертельной авантюрой Шахова.

Холодный туман стелился по воде, перемешиваясь с дымом из труб. Льды не были сплошными, но крупные поля и торосы заставляли корабли петлять. «Святая Мария» шла на малом ходу, ее усиленный форштевень с глухим скрежетом раскалывал не слишком толстые еще льдины. На мостике капитан Иволгин, гидрограф Орлов и охотник Кожин напряженно всматривались в белесую пелену. Они спешили на запад, хотя ничего не знали о возможном движении британской экспедиции к устью реки Маккензи.

— Левый борт! Прямо по носу! — внезапно крикнул впередсмотрящий, голос сорвался от напряжения.

Из тумана, словно призрак, выплыл высокий серо-белый силуэт. Если бы не дымок, поднимающийся над одной из труб, на фоне льдов судно было бы не так просто рассмотреть. К тому же — над ним не реяло никакого флага.

— «Персеверанс», — прочитал Орлов, хватая бинокль. — Англичане или американцы. Судя по тому, что на флагштоке нет вымпела, не слишком афишируют свою принадлежность.

Иволгин не проронил ни слова. Его мозг обрабатывал имеющиеся факты. Незапланированная встреча. Английский или американский корабль «Персеверанс» здесь, в проливе. Это могла быть какая-нибудь научная экспедиция. А могли быть — шпионы. Во всяком случае, присутствие этого корабля никак не должно повлиять на их планы. Если англосаксы увидят «Святую Марию», которая тоже выглядит, как научное судно, они вряд ли что-нибудь заподозрят. Только как быть, с пленными англичанами на борту?

По зову широкой русской души англичане на «Святой Марии» не знали ограничений. Не считая Гаррисона и нескольких главных смутьянов, остальные свободно передвигались по судну. Участвовали в общих работах, питались тем же, что и русский экипаж. Как себя поведут английские моряки, завидев, судно с соотечественниками на борту или по крайней мере, с людьми говорящими с ними на одном языке, сказать было трудно.

На «Персеверансе», похоже, тоже заметили русский барк. Во всяком случае, на его мостике возникла суета, направляемая капитаном. А то, что этот человек капитан, Иволгин понял по властным жестам. Пароход, который стоял впритык к кромке пакового льда, вдруг задымил трубами еще сильнее и попытался было дать задний ход, но льдина, подхваченная течением, толкнула его корму, развернув бортом к «Святой Марии». Расстояние между кораблями стремительно сократилось до двухсот, затем до ста саженей.

— Капитан! — окликнул Кожин Иволгину. — Что-то они заерзали, как бы не пальнули по нам!

Иволгин молчал пару секунд, его взгляд скользнул по льдам, оценивая взаимное положение кораблей и метание капитана на мостике «Персеверанса». Не похоже, чтобы это была научная экспедиция, уж больно тот суетится.

— Самый малый вперед! — скомандовал капитан «Святой Марии» — Идем на сближение с иностранным судном!.. Викентий Ильич, как ты думаешь, пройдем мы вон в той полынье?

— Пройдем, Григорий Васильевич! — кивнул тот.

— Хорошо… — проговорил Иволгин и продолжил командовать. — Игнатий Сидорович, держи ихнего капитана на мушке, но без команды не стреляй… Бучма! — Боцман взбежал на мостик, встал на вытяжку. — Подготовь абордажную команду. И тихо, чтобы с палубы иноземного корабля ничего увидеть не могли… И чтобы наши гости с «Ворона» не всполошились. Сигнальщик, передать на борт приближающего судна: «Требуем переговоров»!

«Святая Мария» взревела гудком, черный дым из труб повалил гуще. Мощные винты взбили воду, барк двинулся вперед, направляясь не прямо к «Персеверанс», а в узкий проход между двумя огромными ледяными полями, к одному из которых британский пароход оказалась прижат течением и неловким маневром. Орлов методично рассчитывал курс, сообщая рулевому поправки.

— Русский запрашивает переговоры! — крикнул первый помощник Клэйборна Морроу. — Что передать в ответ?

Клэйборн тайком выдохнул, скомандовал:

— Передайте, что мы готовы выслать к ним на борт парламентеров, если им будет гарантирована безопасность.

Старший помощник отдал команду сигнальщику. Тот замахал флажками. В ответ с русского корабля был получено ответное сообщение.

— Они запрашивают нашу государственную принадлежность, — «перевел» Марроу.

Капитан «Персеверанса» усмехнулся. Русские хотят знать, под чьим флагом ходит его судно. Ну что ж, пусть знают.

— Передайте им, Марроу, что мы подданные ее величества королевы Великобритании.

Сигнальщик вновь замельтешил флажками. «Прочитал» ответ. Шепотом передал его старпому. Тот побледнел.

— Что это с вами, Марроу? — нетерпеливо осведомился Клэйборн.

— Я не знаю, сэр, — пробормотал старший помощник. — Возможно, это ошибка…

— Да говорите же, черт вас побери! — взревел его начальник.

— Сигнальщик принял… «Я ДУГЛАС МАККАРТУР, КАПИТАН ПОТЕРПЕВШЕГО КРУШЕНИЕ БРОНЕНОСЦА „ВОРОН“. НАХОЖУСЬ НА БОРТУ РУССКОГО КОРАБЛЯ!»

— Что⁈ Вы изволите шутки шутить, Марроу⁈

— Никак нет, сэр!

— Запросите уточнение, — пробурчал Клэйборн. — Верно ли, что сэр Маккартур находится на борту русского корабля?

— Получен ответ, сэр, — спустя несколько минут сообщил старпом.

— Ну⁈

— «КАПИТАН „ПЕРСЕВЕРАНС“ НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА! МЫ С КАПИТАНОМ „СВЯТОЙ МАРИИ“ ЖДЕМ ТЕБЯ НА БОРТУ. ПОДПИСЬ: ДУГЛАС ЭДМУНД ХЬЮ МАККАРТУР, ПЭР АНГЛИИ».

Несмотря на апрель, ушедшая зима еще крепко держала часть Финского залива в ледяных объятиях, но у кромки тяжелого серого льда, недалеко от Кронштадта, кипела деятельность, казавшаяся странной для этого сурового пейзажа. Это был секретный полигон Императорского Института Прикладных Научных Технологий — мозгового центра моих реформ и мой главный стратегический козырь.

Я стоял в продуваемом всеми ветрами смотровом павильоне на возвышении. Рядом со мною — Озеров, директор и главный инженер ИИПНТ, с горящими энтузиазмом глазами, и Константинов, изобретатель, чье лицо было сосредоточено и непроницаемо. Внизу, на специально расчищенной ото льда акватории и на прилегающем берегу, готовились к демонстрации машины, которые должны были перевернуть представление о возможностях российской науки и техники.

— Все готово, ваше сиятельство, — доложил Озеров, едва сдерживая волнение. — «Посейдон» и «Нептун» выведены на позиции. Самоходы заправлены, телеграфная станция проверена. Ракета… — он кивнул в сторону Константинова, — … заряжена и наведена. Мишень на дистанции.

Я кивнул и взглядом скользнул по фигурам, что находились в нескольких шагах от меня — группе высокопоставленных британских гостей, возглавляемых самим первым лордом Адмиралтейства, сэром Морисом Паллизером. Британцев привезли сюда по моему приказу, под строжайшим секретом, после унизительных для них, закулисных переговоров о возможности стабилизации отношений, после ряда поражений, которые были понесены политиканами с Туманного Альбиона.

Паллизер, внушительный мужчина с багровым лицом и надменным взглядом, несмотря на сокрушительный удар по престижу Британии, держался с подчеркнутой холодностью. Его сопровождали адмиралы и эксперты — их глаза жадно, но скептически выхватывали детали.

Они все еще верили в несокрушимую мощь королевского флота, в то, что русский успех — временная финансовая аномалия, исправимая парой хорошо снаряженных эскадр. Я с удовольствием взирал на этот высокомерный скепсис. Сегодня я собирался его похоронить.

— Пора, Николай Илларионович, — тихо сказал я Озерову. — Начнем с малого. Пусть узрят… тишину.

Озеров улыбнулся и отдал приказ. В специально прорубленном во льду канале замерли два небольших, но добротно сделанных катера — «Посейдон» и «Нептун». Обычные паровые суда такого размера дымили бы, как фабричные трубы, а их паровые машины ревели бы, оглашая залив лязгом и грохотом. Эти же покачивались на мелкой воде, словно прогулочные лодчонки.

— Вы решили удивить лордов Адмиралтейства двумя катерками? — пробурчал один из британских адмиралов, адмирал Сомерсет, пряча озябшие пальцы в бобровую муфту. — Они пойдут на веслах или — под парусом? Спрашиваю, потому что паровой машины ни на одной из них явно нет.

Я махнул платочком, на котором Лиза заботливо вышила мои инициалы: «АПШ». В этот момент «Посейдон» плавно, без единого клуба дыма, без привычного кашля паровой машины, тронулся с места. А за ним — и «Нептун». Они набрали скорость поразительно быстро и бесшумно, оставляя лишь белый кильватерный след. Маневрировали оба с невероятной точностью и резвостью, разворачиваясь почти на месте, чего паровая катера никогда бы не смогли.

— Электромоторы, джентльмены, — спокойно произнес я, не считая нужным делать из этого тайны. — Никакого пара, никакого угля. Никакого шума. Чистота. И эффективность выше паровой машины в разы на малых и средних ходах. Представьте это на миноносце. Или на подводном аппарате.

Британцы переглянулись. Скепсис на их лицах сменился настороженным интересом. Бесшумный катер! Миноносец на электромоторе? Подводный аппарат⁈ Это меняло правила ближнего морского боя и разведки. Как минимум. Паллизер хмуро промолчал.

И это было только начало. Следующим номером программы стали испытания на берегу. Там высились две неуклюжие на вид, но прочные стальные повозки. Лошади в них запряжены не были, а на колеса были натянуты составные металлические полосы — гусеницы. По моему знаку, с характерным, непривычным треском, выбросив клубы сизого дыма их двигатели взревели. Это был резкий, сухой звук, не похожий на пыхтение паровиков.

— Двигатели внутреннего сгорания, — пояснил Озеров, не дожидаясь вопроса. — Работают на очищенной нефти. Независимость от угольных шахт. Высокая удельная мощность. Скорость и проходимость.

Повозки тронулись с места. Они легко преодолели глубокий нерастаявший снег, взобрались на ледяной вал, который специально соорудили, и помчались по укатанной дороге с такой скоростью, что у англичан невольно вырвалось удивленное восклицание. Одна из повозок даже буксировала шабаринку.

Адмирал Сомерсет забыл о муфте и что-то быстро записывал в блокнот. Судя по его ошарашенному взгляду, мысль о таких машинах, перевозящих десант или орудия по бездорожью, без привязки к рельсам или паровозным депо и железным дорогам, была пугающей. Пусть записывает. Россию его блокнотик все равно не покинет. Лорды не увезут домой ничего, кроме вытаращенных глаз и рассказов, преувеличивающих наши достижения втрое. Катера превратятся — в фрегаты, скромные механические повозки — в исполинские машины. И… так далее.

— Как вы назвали это стальные колесницы? — обратился Сомерсет ко мне. — Наверное «troyka»?

— Нет, — с усмешкой произнес я. — Из уважения к вашему языку, языку Шекспира и Мэлори, мы решили назвать это механизм танком.

— Танком? — еще больше изумился англичанин. — Бочкой?

— Есть некоторое сходство, не правда ли, сэр?

— Пожалуй, но… как-то несолидно.

— Не могли бы вы помочь мне, адмирал? — спросил его я.

— С удовольствием, сэр! — тут же надулся этот индюк.

— Видите ли вы вон то судно?

— Трехмачтовую шхуну, что лежит в дрейфе за кромкой льда?

— У вас превосходное зрение, господин Сомерсет. Передайте ее капитану любую команду. Разумеется, выполнимую.

— Вы пригласите сигнальщика?

— Нет. Вы сообщите вашу команду вот этому молодому офицеру.

Я указал на лейтенанта Ефремова, что сидел на ключе небольшого телеграфного аппарата. Адмирал усмехнулся в седые усы, наклонился к уху русского телеграфиста и что-то прошептал. Что именно — я спрашивать не стал. Я ждал когда у заносчивого бритта вытянется его и без того длинная физия, когда он убедится, что экипаж русского судна, расположенного в двадцати кабельтовых от берега, точно выполнит его команду.

Лондон окутала привычная, густая, желтоватая декабрьская мгла. В кабинете председателя Комитета по русским делам, лорда Чедли, однако, царила атмосфера, близкая к эйфории. Тяжелые портьеры были раздвинуты, но вид на Темзу лишь подчеркивал тепло и роскошь интерьера. Камин пылал, отражаясь в полированных поверхностях массивного дубового стола и в бокалах с хересом, которые Чедли и Монктон подняли в немом, торжествующем тосте.

— Наконец-то, Персиваль! — голос Чедли, обычно сухой и надменный, вибрировал от сдержанного восторга. Он поправил монокль, лежавший на стопке документов — том самом, долгожданном отчете. — Капля терпения, и она переполнила чашу. Русские перехитрили сами себя!

Монктон, чье лицо обычно носило выражение вечной озабоченности, сейчас сиял. Он нервно потер руки.

— Да, милорд. Отчет капитана Клэйборна. Доставлен на прошлой неделе курьерским пароходом из Галифакса. Путь занял… Господи, почти шесть недель! Но оно того стоило. — Он ткнул пальцем в развернутый документ. — Маккензи — пустыня! Несколько крупинок, следы давних попыток его добыть, возможно, оставленные индейцами. Никаких пластов, никаких жил. И это после месяцев наглого бахвальства этих русских! Клэйборн все зафиксировал: пробы грунта, расчеты ученых, карты. Доказательства железные. Русский обман доказан!

Чедли отхлебнул херес, чувствуя, как сладковатая жидкость согревает горло и душу.

— Обман века, Персиваль. Они пытались подорвать нашу экономику, посеять панику, выманить капиталы. И все это — это в буквальном смысле построено на песке!

— Клэйборн молодец. Выбрался из этой ледяной ловушки, добыл истину. Его ждет награда. А нас — триумф. Мы опубликуем этот отчет так, что весь мир ахнет. «The Times» уже заждались сенсации. Завтра утром…

— Минуточку, милорд, — Монктон понизил голос, хотя в кабинете, кроме них, никого не было. — Доставка отчета… Она сопровождалась странными обстоятельствами. Его принес не моряк и не наш курьер. Некий мелкий клерк из судоходной конторы, утверждал, что получил пакет от некого «уцелевшего члена экспедиции», который спешил и не мог зайти лично. Сам пакет… выглядел потрепанным, будто побывал в переделке.

Чедли махнул рукой, отбрасывая сомнения.

— Это Арктика, Персиваль! Чего вы хотите? Главное — содержание. Подлинность подписи Клэйборна сомнений не вызывает. И факты — они говорят сами за себя. Русские посрамлены. Их афера раскрыта. Мы… — он снова поднял бокал, — мы спасли честь Англии и ее биржу.

Они не знали, что пока они праздновали победу над бумагами, датированными началом ноября, в ледяных просторах на другом конце света судьба экспедиции Клэйборна сложилась совершенно иначе. И что человек, доставивший отчет, был лишь мелким винтиком в чужой, куда более грандиозной игре. И, кстати, он никогда не бывал севернее Эдинбурга.

Слухи появились тихо, как всегда. В клубах для джентльменов, где курили сигары и обсуждали политику за столами для виста. В редакциях оппозиционных газет, вечно ищущих сенсацию, чтобы уязвить правительство. В салонах влиятельных светских дам, где сплетни легко перетекали в политические интриги. Болтали разное.

Например, о том, что в Лондоне появился некий человек. Оборванный, изможденный, чье лицо было изуродовано обморожениями и глубокими шрамами, один из них совсем свежий, будто от удара казачьей сабли, но с невероятно живыми, пронзительными глазами. По-английски он говорил отлично, с легким, неуловимым, похоже, славянским акцентом, который объяснял временем, проведенным в русском плену. Себя он называл Тимом Паттерсоном.

Его история была леденящей душу и безупречной в деталях. Он описывал ледяной ад, безнадежность поисков в устье реки Маккензи. Самое главное, — упоминал о том, что могло быть известно лишь капитану Клэйборну и, следовательно, Комитету по русским делам. Паттерсон клялся, что еще до отправки экспедиции на север, в руки Комитета попали неопровержимые данные о фантастически богатых россыпях золота на юге, в Британской Колумбии!

Данные он якобы получил от надежных агентов, от индейских вождей и русских перебежчиков. И намекал на то, что Комитет по русским делам, алчный и бесчестный, решил скрыть эти факты! Зачем делиться богатством с независимыми старателями, с народом Англии? Зачем укреплять экономику канадских колоний?

Члены Комитета, утверждал Паттерсон, послали экспедицию Клэйборна к заведомо пустым землям на севере, в устье Маккензи — с единственной целью: дискредитировать русские заявления, чтобы потом, тайно, под прикрытием своей лжи, монополизировать разработку южных россыпей для узкой кучки лондонских воротил! Дескать, Клэйборн был пешкой, искренне верившей в свою миссию, но его отчет об отсутствии золота на севере Аляски был нужен Комитету, как ширма.

Чедли был взбешен. Он велел Скотланд-Ярду изловить распространителя крайне вредных слухов. Опытные сыщики и сотни рядовых бобби рыскали по всей британской столице, тщетно пытаясь отыскать смутьяна, но это было все равно, что попытаться задержать туман. Опрашиваемые и даже допрашиваемые очевидцы уверяли, что Паттерсон был «здесь только что, но уже вышел». А слухи, между тем, разрастались, как чума, и пароходные компании опять были завалены заказами на билеты до канадских берегов.