Барин-Шабарин 9

Глава 17

Санкт-Петербург гудел в предвкушении очередного «шабаринского» чуда.

Над Васильевским островом, там, где еще год назад стояли лишь деревянные строительные леса, теперь вздымалась в небо Эфирная башня Ефимова — стальное кружево переплетенных балок, увенчанное массивной медной сферой.

Ее острый шпиль, казалось, царапал само небо, а по ночам, когда включали электрические прожекторы, она светилась, как маяк нового века. Так что для петербуржцев сама башня уже не была секретом, другое дело, что мало кто знал, для чего она предназначена.

Несмотря на окружающие «Ефимовку» леса, она уже работала, принимая и передавая по цепочке радиорелейных станций сообщения по стране и даже — за ее пределами. Однако это были простые сообщения морзянкой и кодом Якоби. Сегодня же башня должна была послужить иным целям. Пропагандистским.

Я стоял у подножия этого колосса, окруженный делегатами конференции, петербургской знатью и толпами простых горожан, собравшихся посмотреть на диковинку. Ветер трепал полы моего сюртука, но я не обращал на это внимания — сегодняшний день должен был стать еще одним гвоздем в крышку гроба старого мира.

— Дамы и господа! Ваше императорское величество и ваши императорские высочества! — раздался звонкий голос инженера Ефимова, поднявшегося на временную трибуну. — Сегодня мы сделаем то, что еще вчера считалось невозможным!

В толпе зашептали. Английские делегаты переглядывались скептически, французские ученые что-то быстро записывали в блокноты, а русские купцы и мастеровые смотрели на башню с гордостью — ведь они строили ее.

— Сейчас на ваших глазах мы передадим через пространство не писк электрических разрядов, а человеческий голос! — Ефимов поднял руку, и по его сигналу где-то внутри башни что-то загудело. — Сейчас, в Гельсингфорсе, великая русская певица Анна Андреевна Светлова исполнит арию из оперы «Русские на Луне». И через мгновение вы услышите ее здесь, в Петербурге, без проводов, без задержки — так, словно она стоит перед вами!

Опера «Русские на Луне» была не просто музыкальным произведением — это был манифест эпохи. Написанная по личному указанию императора, в подарок цесаревичу, увлеченному романом Владимира Одоевского «Путешествие на Луну», она рассказывала о том, как русские эфиронавты на ракетном корабле первыми достигают естественного спутника Земли и водружают там имперский штандарт. В ней смешались классические арии и футуристические электронные звуки, созданные при помощи новых резонансных генераторов Якоби. И вот теперь ее должны были передать по воздуху.

— Готовы?

Ефимов обернулся к нам, и в его глазах горел тот самый огонь, который я так часто видел во взгляде лучших русских людей. Я кивнул. Он резко опустил руку. Сначала был треск. Потом — тишина. А затем…

Из огромных медных рупоров, установленных вокруг башни, полился чистейший, кристальный голос, выводивший на музыку совсем еще юного Чайковского:

Над бездной звездной, в вышине,

Корабль крылатый мчит к Луне…

Толпа взорвалась. Люди кричали, крестились, хватали друг друга за руки. Старушка в платке упала на колени, рыдая. Молодой студент застыл с открытым ртом, не веря своим ушам. Даже английские лорды забыли о своем высокомерии — один из них, седой адмирал, снял треуголку и стоял, потрясенный, глядя на башню.

А голос Светловой летел над Невой, мощный и неземной:

Под ним простерся круг земной,

Где ты расстался, друг, со мной…

Я закрыл глаза. В этот момент для меня не стало ни войн, ни интриг, ни заговоров. Только — чудо, рожденное русским гением. Когда последние ноты смолкли, наступила мертвая тишина. А потом грянули аплодисменты.

— Я понимаю физическую сторону процесса, но это… все равно похоже колдовство! — прошептал французский физик Араго, бледный от волнения, как мел.

— Нет, мсье, — я повернулся к нему. — Это все-таки наука. Русская наука.

Лорд Кельвин, до этого момента хранивший гордое молчание, не выдержал:

— Вы понимаете, что это перечеркивает все наши представления о связи? Что ваши «эфирные волны» сделают ненужными телеграфы, почту…

— Почта и телеграф никуда не денутся, милорд, — мягко прервал я его. — Как и война, к сожалению. Когда голос может лететь через границы, когда мысли передаются куда быстрее полета пушечного ядра — что остается от прежних способов управления флотами и армиями?

Он не нашелся что ответить. Позже, когда толпа начала расходиться, а иностранные гости все еще толпились у башни, пытаясь понять принцип ее работы, Александр II, присутствующий на демонстрации, обратился ко мне:

— Ну что, Алексей Петрович? Доволен?

— Не скрою, ваше императорское величество. Однако, наши противники хоть и в проигрыше сегодня, пусть еще не осознали этого, но они опомнятся.

Он кивнул, глядя на башню, над которой уже зажигались первые звезды.

— А что дальше?

— Дальше? — Я улыбнулся. — Пока они будут просить нас о сотрудничестве. И мы продиктуем условия.

Где-то вдалеке, над Финским заливом, вспыхнула молния, и это было лишь предвестие грядущей грозы. Мне очень хотелось верить в то, что гроза эта будет только природной, но надежды на то, что после всего увиденного и услышанного здесь, в Санкт-Петербурге, наши противники — внешние и внутренние — смирятся с поражением, у меня не было.

Дым сигар застилал низкий потолок кабинета, превращая воздух в тягучую, едкую мглу. Иволгин-старший сидел за массивным дубовым столом, медленно вращая в пальцах хрустальный бокал с темно-рубиновым вином. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, напоминало старую пергаментную карту — каждая складка хранила следы многочисленных интриг.

— Он зашел слишком далеко.

Голос сенатора звучал спокойно, почти бесстрастно, но пальцы сжали бокал так, что костяшки побелели.

В комнате было еще четверо. Генерал-адъютант Гурко — грузный, с багровым лицом, отставной командующий гвардейской артиллерией. Князь Мещерский — изящный старик с холодными глазами, представитель одной из самых древних фамилий. Директор департамента полиции Левшин — сухой, как щепка, с бегающим взглядом. И архиепископ Никодим, чьи жирные пальцы перебирали янтарные четки.

— Шабарин превратил Россию в мастерскую дьявола, — прошипел архиепископ. — Электричество вместо лампад, железные чудовища вместо лошадей, а теперь еще и эта башня… Как это все богопротивно!

— Он подрывает устои, — кивнул Мещерский. — Дворянство теряет влияние. Кто теперь нужен государю? Инженеры. Механики. Какие-то выскочки из вчерашних семинаристов!

Иволгин-старший отхлебнул вина.

— Государь ослеплен, — сказал он.

— Тогда ему нужно раскрыть глаза, — предложил Гурко.

Заговорщики только усмехнулись. Левшин достал из портфеля лист бумаги.

— У нас есть три рычага, — заговорил он. — Первый — армия. Старые офицеры ненавидят все эти новомодныеброненосцы и эфирные передатчики, которые влекут изменения в тактике и управлении войсками. Они не хотят переучиваться. Гвардия недовольна. Второй — церковь. Его преосвященство архиепископ уже подготовил отеческое поучение о «дьявольских машинах». Третий — народ. Крестьяне боятся использовать все эти самоходные плуги и бороны. Говорят, что они «высасывают из земли соки».

— Ну есть у нас эти рычаги, и что мы с их помощью сделаем? — фыркнул Гурко. — Бунт поднимем?

— Нет, — Иволгин-старший поставил бокал. — Мы уберем Шабарина.

— Как?

— Он ездит без охраны. Любит гулять по набережным. У него есть привычки… и слабости.

Левшин достал вторую бумагу — отчет наружного наблюдения.

— Каждую среду он посещает лабораторию на Васильевском острове. Возвращается поздно. Один.

Гурко хмыкнул:

— Утопить?

— Нет. Это должно выглядеть… достоверно.

Архиепископ перекрестился.

— Смерть от руки безумца, — сказал глава Полицейского департамента.

В углу кабинета, затянутого сигарным дымом, появилась странная тень.

— Вот он, — Левшин кивнул на вошедшего. — Этот безумец.

Мужчина средних лет, в поношенном сюртуке, с пустыми глазами и нервно подрагивающей щекой. Бывший штабс-капитан Раевский, уволенный со службы после контузии.

— Вы понимаете, что от вас требуется? — спросил его Иволгин-старший.

Раевский кивнул. Его пальцы беспокойно теребили рукоять старого кавалерийского револьвера.

— Он… он погубил Россию… — прошептал бывший офицер.

— Именно, — улыбнулся архиепископ, перекрестив его. — Ты будешь орудием Господним.

На следующее утро у Аничкова моста замерзший нищий получил золотой империал.

— Запомни вводные, — прошипел Левшин, закутанный в простонародный армяк. — Среда. Васильевский остров. Обратно он пойдет этой набережной.

Нищий — агент «Щита» — кивнул и тут же растворился в толпе.

«Игла» наблюдала за всем с чердака соседнего дома. Ее дальновидец, конструкции инженера Огарева, четко фиксировал на пленку Левшина, меняющего обличье у моста, Раевского, бредущего к лаборатории, двух «монахов» с неестественно прямыми спинами — гвардейцев в рясах.

Она уже нажала кнопку карманного радиотелеграфа, когда увидела третьего наблюдателя — мальчишку-разносчика газетс неестественно взрослыми глазами.

Раевский шатался у выхода из лаборатории, сжимая в кармане револьвер.

— Господи, благослови…

В этот момент «разносчик» резко толкнул его, прошептав на ухо:

— За вами следят. Бегите.

Бывший офицер очумело оглянулся — и увидел двух крепких мужчин, слишком медленно «случайно» приближающихся к нему.

Инстинкт уцелевшего на войне сработал мгновенно. Когда агенты «Щита» бросились за ним, Раевский уже мчался вдольФонтанки, а его револьвер лежал на дне реки.

— Провал, — Левшин швырнул фуражку об стену кабинета.

— Не совсем, — раздался новый, странно механическийголос. Из потайной двери показался человек в форме жандармского полковника. — Раевский — пешка… Но теперь мы знаем, что «Щит» следит за нами.

Главный полицейский улыбнулся:

— Значит, будем играть в их игру.

Воскресное утро выдалось ясным и прохладным. На окраине Лодейного Поля, где когда-то строили корабли для Балтийского флота, теперь стояли странные, на посторонний взгляд, сооружения, покрытые брезентом. Ветер шевелил полотнища, словно пытаясь угадать, что скрывается под ними.

Я прибыл раньше императорской семьи, чтобы лично проверить готовность аппаратов. Инженер Можайский, еще совсем молодой пионер российского воздухоплавания, встретил меня у главного ангара.

— Все готово, ваше сиятельство! — доложил он. — «Орел» прошел последние испытания вчера вечером.

— А «Сокол»?

— Тоже, но… — он понизил голос, — летчики еще не до конца уверены в его устойчивости при боковом ветре.

Я хмыкнул.

— Сегодня ветер умеренный, без порывов. И если онизменится… Перейдем к запасному варианту.

Можайский кивнул, но в его взгляде читалось недоверие. Не к моим словам — к погоде. Я и сам волновался. Испытания показали, что наши механические птицы вполне надежны, но в присутствии высокого начальства всегда может что-то пойти не так.

К полудню прибыл императорский кортеж. Когда охрана окружила трибуну, из кареты вышел Александр II, за ним — цесаревич и его братья — великие князья. Императрица с маленькой великой княжной Марией, которая покоилась на руках няньки, покинули экипаж чуть позже. Младшие дети государя с любопытством озирались по сторонам, а наследник престола сразу направился ко мне.

— Ну, Алексей Петрович, показывай свои диковинки! Обещал же — «господство в воздухе».

— Сейчас увидите, ваше императорское высочество, — улыбнулся я и махнул рукой.

По этому сигналу солдаты сорвали брезент с первого аппарата.

Толпа, которая с раннего утра стала накапливаться на окраине летного испытательного поля, загомонила. Перед зрителями на дутых шинах шасси оказался «Орел» — скромный по размерам аппарат с двумя парами, обтянутых тканью крыльев, похожих на крылья летучей мыши. ДВС Озерова, в просторечии «озеровка», располагался позади кресла летчика. Из органов управления — рукоять, позволяющая управлять аппаратом.

— Это и есть твой летающий корабль? — недоверчиво спросил император, обращаясь не ко мне, а — к конструктору.

— Летательный аппарат, который мы называем самолетом, ваше императорского величество, — пояснил Можайский. — Приводится в движение двигателем внутреннего сгорания, конструкции господина Озерова, директора Императорского института. Подъемная сила достигается за счет формы крыльев и скорости.

— И этот ваш самолет взлетит?

— На испытаниях он успешно летал, государь, — вмешался я.

Александр кивнул. Я дал отмашку команде, которая готовила самолет к полету. Летчик, лейтенант Голубев, уже занял свое место. Механики завели двигатель, и винты начали медленно вращаться, поднимая вихри пыли.

— Ваше императорское величество, прошу вас подняться вот на этот помост!

Мы отступили, и «Орел» рванул вперед. Сначала неуверенно, подпрыгивая на неровностях поля. А потом оторвался от земли. В толпе поднялся крик, хотя местные жители уже не раз видели летные испытания этого и других наших аппаратов.

Аппарат набрал высоту, пролетел над нашими головами, развернулся и сделал круг над полем, а потом повернул в сторону городка. Можно было представить, как лодейцы задирают голову к небу, указывая пальцами на странную механическую птицу.

— Летает! Летает! — в восторге закричал цесаревич — еще мальчик, который не был рожден наследником престола, но из-за прогрессирующей болезни старшего брата, оказался назначен таковым.

— Это же… — император не мог подобрать слов.

— Будущее, ваше величество, — тихо подсказал я.

«Орел» плавно приземлился под аплодисменты августейшей семьи, военных и досужей публики. Голубев, бледный от напряжения, но сияющий, спрыгнул на жухлую траву и отдал честь.

— Ваше императорское величество, демонстрационный полет самолета «Орел» закончен!

— Как тебя зовут, братец? — осведомился монарх.

— Лейтенант Голубев, ваше императорское величество!

— Голубь, оседлавший орла, — соизволил пошутить Александр. — Лихо парил. Жалую имением в Екатеринославской губернии и — чином капитана.

— Рад стараться, ваше императорское величество!

Пока они так беседовали, я кивнул Можайскому, дескать, готовь следующий аппарат, ибо на этом сюрпризы не закончились.

— А теперь, ваше императорское величество, позвольте представить нашего «Сокола», — сказал я.

Следующий аппарат был больше первого и мог нести на борту не только летчика, но и механика. И это не считая — вооружения. Громоздкий с виду биплан выглядел весьма внушительно. Однако сюрприз заключался вовсе не в этом.

— Что это у тебя, Шабарин — сокол больше орла? — с усмешкой спросил император.

— Видите ли, государь, «Орел» наш первенец. Когда-то он казался нам самым большим и красивым, но теперь это скорее учебная машина, тогда как «Сокол» самолет, который мы намереваемся поставлять в армию, в качестве разведчика и перехватчика.

— Перехватчика — чего? — уточнил самодержец, сведущий в военном деле.

— Рано или поздно у наших соперников тоже появятся летательные аппараты.

Александр кивнул. В этот момент два мотора «Сокола» завелись, выбрасывая струи выхлопа. Пробежав по полю совсем немного, самолет воспарил и начал кругами набирать высоту. Я протянул императору свой бинокль, сказав:

— А теперь, ваше императорское величество, следите за вторым летчиком.

Монарх взял оптику, приложил к глазам. Я с улыбкой ждал его реакции. Вдруг по толпе прокатился крик. Потому что механик, выбравшийся на нижнюю плоскость, вдруг сиганул вниз. Александр обернулся ко мне.

— Он же сорвался!

— Прошу прощения, государь, но вы торопитесь с выводами.

Император снова прильнул к биноклю и увидел, как через несколько мгновений свободного полета, над механиком раскрылся белый купол парашюта. Это увидели и другие зритель, ликованию которых не было предела.

Когда он благополучно достиг земли, к нему, прорвав оцепление, бросились восторженные зеваки. Едва избавившись от строп, механик опять вернулся в воздух, на этот раз — на руках восхищенных поклонников.

По завершению демонстрации и награждения участников, Александр сказал мне:

— Шабарин, ты понимаешь, что все это значит?

— Понимаю, ваше императорское величество. Тот, кто владеет небом — владеет миром.

— Англия… Франция… У них такого точно нет?

— Нет. И не будет еще несколько лет. Если мы им не продадим.

Он задумался.

— А мы продадим?

Я улыбнулся.

— Конечно, но не самые передовые технологии. А пока — пусть попробуют догнать.

— Так, Алексей Петрович. Давай по порядку. Сегодня ты показал мне летающие машины. Днями — эфирную башню. Месяц назад — броненосцы. Что дальше?

— Дальше, ваше императорское величество еще очень многое, если мы сами не захотим остановиться.

— В том числе и мировые пространства?

— В том числе — и мировые пространства.

Он рассмеялся.

— Ты неисправим.

— И не предсказуем, государь, — ответил я.

Дым дешевого табака застилал комнату, пропитанную запахом чернил и машинного масла. Степан Варахасьевич Седов разложил на столе досье — три папки с кроваво-красными переплетами.

— Иволгин-старший главарь, но его мы трогать не могём, — пробормотал он.

Его пальцы, покрытые чернильными пятнами и шрамами от ожогов, пролистали первую папку.

— Гурко исчез. Мещерский — внезапно уехал в свое имение. Архиепископ Никодим отправился на «богомолье».

— Слишком чисто, — хрипло бросил Егор Семенов, его заместитель.

Седов кивнул.

— Значит, заговор жив.

Дверь скрипнула. В кабинет вошла «Игла» — высокая, в мужском костюме, лицо ее было скрыто тенью от полей шляпы. Ее голос звучал холодно, как сталь.

— Они собираются вновь.

— Где? — спросил Седов.

— В старом арсенале за Обводным каналом. Через три дня.

Степан Варахасьич ухмыльнулся.

— Значит, у нас есть время подготовить им… теплый прием.

Здание бывшего арсенала давно заброшено. Кирпичные стены, поросшие мхом, разбитые окна, заколоченные двери, но сегодня здесь горел свет. Гурко сидел за столом, покрытым картами Петербурга. Рядом — двое незнакомцев в штатском, но с выправкой военных.

— Шабарина нужно убрать до дня тезоименитства, — прошипел генерал.

— Как? После провала с наемником они усилили охрану.

— Не совсем.

Из тени вышел человек в форме инженерного ведомства.

— Я знаю его расписание. И знаю слабое место.

Он разложил чертеж.

— Эфирная башня. Завтра там будут проводить испытания новой аппаратуры. Шабарин приедет лично.

Гурко ухмыльнулся.

— Значит, башня должна… рухнуть.

«Игла» наблюдала за ними с чердака соседнего здания, прижав к глазам — дальновидец, который одновременно фиксировал наблюдаемое. Каждое слово долетало до нее четко, будто они стояли рядом.

— Идиоты, — прошептала «Игла».

Ее пальцы сжали миниатюрный радиотелеграфный аппарат. Пальцы быстро отстукивали код на миниатюрном аппарате. Каждый щелчок передатчика резал тишину чердака, словно зубы хищника, впивающиеся в плоть.

— Принято, — пробормотал Седов, глядя на зашифрованную ленту, выползающую из ответного аппарата.

Егор Семенов сжал кулаки:

— Значит, завтра на башне?

— Нет, — Седов разорвал ленту, бросив обрывки в печь. — Сегодня ночью. Они перенесли встречу.

В углу комнаты заскрипела старая доска. Мальчишка-разносчик — тот самый, что предупредил Ржевского — бесшумно выскользнул в темноту.

Старый арсенал теперь кишел людьми. Не теми, кого ждали заговорщики.

— Заряды установлены? — спросил Седов, осматривая ящики с надписью «Инструменты».

— Под каждую колонну, — ответил инженер в замасленном фартуке. — Достаточно, чтобы обрушить крышу, но не тронуть стены.

— А где…

— Здесь, — раздался голос из темноты.

«Иглы» вела человека в форме инженерного ведомства с кляпом во рту.

— Оказался болтливым, — она толкнула пленника вперед.

Седов приподнял бровь:

— Где нашли?

— Возле телеграфа. Передавал координаты.

Гурко вошел первым, топот его сапог гулко разносился по пустому зданию.

— Где инженер? — прошипел он.

Из темноты вышел человек в плаще:

— Здесь. Все готово.

Правда, это был не тот человек. Когда Гурко понял это, уже было поздно. Щелчок выключателя — и арсенал озарился ярким светом электрических ламп.

— Добрый вечер, господа, — раздался голос Седоаа из рупоров, скрытых в стенах. — Прошу сохранять спокойствие.

Двери захлопнулись.

— Предатель! — взревел Гурко, хватая за горло переодетого агента.

Тот не сопротивлялся, только улыбнулся — и резко дернул чеку на своем поясе. Дым заполнил помещение. Когда он рассеялся, заговорщики лежали на полу, связанные, а вокруг стояли люди «Щита» с резиновыми дубинками новейшего образца.

— В Каменный мешок, — приказал Седов, поправляя очки. — Всех.

На следующее утро в газетах написали о задержании группы воришек, пытавшихся ограбить склад. Только двое знали правду:

— Эти лишь подставные пешки, — сказала «Игла», разглядывая через окно карету Иволгина-старшего, выезжающую из города.

— Знаю, — кивнул Седов, — но теперь они у нас на крючке.

Он достал из кармана письмо, перехваченное у курьера:

«Все готово. Жду у моря. ВИЛ»

Теперь Седов уже знал все и готов был по первому приказу канцлера Российской империи, графа Алексея Петровича Шабарина обезглавить заговор, еще не зная, что ждать этого приказа придется много лет.