Барин-Шабарин 9

Глава 12

Я прочитывал документы, что лежали передо мною, один за другим. Это были не отчеты сотрудников ИИПНТ об очередных испытаниях, не депеши моих агентов со всех концов света, не донесения бойцов «Щита Империи», не векселя, не долговые расписки, не запросы из министерств и департаментов — это были письма, чужие письма которые свидетельствовали как против их отправителей так и против получателей.

«Пламенник» выполнил мой приказ. Он добыл документы, изобличающие графа Чернышёва и канцлера Российской империи Нессельроде, как завербованных британской и французской разведками врагов России. Доказательств было более, чем достаточно. Оба осознанно вредили Империи — один на ниве государственного управления, другой — на дипломатическом поприще.

Из сих писем явствовало, что все началось с личной неприязни ко мне. Сначала меня в этих задушевных посланиях величали «провинциальным выскочкой», «этим екатеринославским Прометеем», «уездным анфан терибль». Затем, неприязнь эта перешла на мои нововведения. В письмах стали мелькать эпитеты «губернии России пропахли бездымным порохом», «от треска шабаринок у кобыл случаются выкидыши», «из-за этих его револьверов скоро опустеет Русь-Матушка…».

Как это уже не раз было в истории и не раз еще будет, на Западе заметили эти «остроумные замечания» в мой адрес, и когда во многом благодаря моим стараниям события Крымской войны стали развиваться не так как планировали наши враги, Босфор и Дарданеллы перешли под контроль Черноморского флота, освободительное движение на Балканах и Пиренеях получило новый импульс, польский мятеж был подавлен, а враг — отброшен от Петербурга, мои личные враги получили предложение, от которого не смогли отказаться.

Причем, вербанули Чернышёва и Нессельроде без особых выкрутасов — грубо и примитивно. Одного застукали за утехами, в православной стране мягко говоря, не принятыми. Второго запугали проблемами со здоровьем, предлагая чудесное исцеление в швейцарской клинике. И пошло, поехало. Сии сановники сливали государственные и военные секреты Империи целыми папками. Попутно пытаясь от меня избавиться.

Сначала тщились раскрутить историю с прижитым на стороне младенцем, для чего подключили с одной стороны Лавасьера-Левашова, с другой — Лопухина. Замысел втянуть меня в отдающую мистическим душком историю был, следует признать, неплохим.

Будь это все романом, пожалуй, иные чувствительные барышни в ужасе отбросили бы такую книжку, опасаясь читать ее дальше, но обезумевшая Шварц, чиркнув по глотке жандарма и проделав дырку в голове парижского содомита, не дала завершиться этому приключению, задуманным иностранными разведками финалом.

Тогда от более тонких методов, враги по обе стороны пролива Ла Манш, перешли к тактике террора. Теперь они не только хотели устранить меня физически, но и посеять в сердце императора страх перед моими проектами, напрямую связав убийства, совершаемые «Народным действием», с якобы недовольством подданных моими реформами.

«Щит» отбил эту атаку. Подзуживаемые британским резидентом Улиссом Андерсоном, Чернышёв и Нессельроде поняли, что отрабатывать английские фунты все равно придется, и принялись искать иные мои «уязвимые» места. В помощь им был завербованы старый князь Щербатов и действующий министр финансов Фитингоф.

Щербатов отвалился довольно быстро. Все эти шпионские игры оказались ему не по зубам. А Фитингофа заманила в «медовую ловушку» моя «Игла» и теперь он плясал под мою дудку. К тому же мои опережающие действия в операции «Золото Маккензи» спутали врагам все карты. Я намеренно вносил в эту историю с ледяным аляскинским Эльдорадо нотки истерической путаницы.

В итоге, посланный за «Святой Марией» броненосец «Ворон» потерпел крушение, а пароход «Персеверанс», экипаж которого должен был разоблачить «русскую аферу», а в итоге — я в это верил — сам оказался в ловушке. Иволгин ведет изыскания на Клондайке — где, признаться, я и не рассчитывал ничего найти — а «Тень» ведет взбунтовавшихся британских моряков на юг Аляски, где скорее всего, ни черта нет.

На выручку моим парням скоро должен выйти первый в мире ледокол океанского класса «Ермак», оснащенный по последнему слову российской техники. Золото Аляски у России будет. В этом я не сомневался. И тогда царь уж точно не поддаться на уговоры янки из Вашингтона продать эти «бросовые» земли. А ведь там есть не только золото.

Осознав, что уязвить им меня не удается, Чернышёв и Нессельроде попытались было разыграть последнюю карту. Обличить меня в том, что я продал секреты передовой российской науки и технологий иностранной державе, пригласив высокопоставленных британских военных и сановников на демонстрацию новейших образцов оружия и техники.

Я знал, что соответствующие статейки уже были разосланы по либеральным газетенкам. Да вот только завтра они выйдут с иными заголовками, нежели запланировали эти господа. Вместо «ГРАФ ШАБАРИН СНОВА ПРОДАЛ РОССИЮ!», будет напечатано аршинными буквами: «ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЕ САНОВНИКИ ПРОДАЮТ РОССИЮ!», «ДВА ГРАФА-АКРОБАТА. КАК ЧЕРНЫШЁВ И НЕССЕЛЬРОДЕ ЖОНГЛИРУЮТ РУССКИМИ СЕКРЕТАМИ ЗА АНГЛИЙСКИЕ ФУНТЫ!».

Агенты «Щита» уже присматривают за наборщиками в типографиях, чтобы они не допустили опечаток. А после того, как эти газеты разойдутся по рукам, я представлю его императорскому величеству неопровержимые доказательства вины упомянутых высокопоставленных лиц.

Лондонская биржа гудела, как гигантский улей. Брокеры кричали, размахивая акциями. Курс русских ценных бумаг, после публикации «отчета Клэйборна», упал до минимума. Английские же, особенно акции компаний, связанных с колониальной экспансией и Комитетом по русским делам, росли. Оптимизм витал в воздухе, который пах потом, пылью и деньгами.

И в этот момент, как гром среди ясного неба, по Лондону ударили… мальчишки — разносчики газет. Их пронзительные выкрики вскрыли биржевой гул, как банку русской тушенки:

— «The Northern Star»! Сенсация! ВЕЛИЧАЙШАЯ АФЕРА ВЕКА! КОМИТЕТ ПО РУССКИМ ДЕЛАМ СКРЫВАЛ ЗОЛОТО! ЧИТАЙТЕ ИСТОРИЮ ОБМАНА!

— «The Globe»! РУССКИЕ ПРАВЫ! АНГЛИЯ ОБМАНУЛА МИР! ТАЙНЫЙ ЗОЛОТОЙ ПРИИСК НА ЮГЕ! КОМИТЕТ ПОГРЯЗ В ОБМАНЕ!

— «The Clarion»! ДОКАЗАТЕЛЬСТВА! ЛЖИВЫЙ ОТЧЕТ! КЛЭЙБОРН — МАРИОНЕТКА! ЗОЛОТО БРИТАНСКОЙ КОЛУМБИИ! ПРЕДАТЕЛЬСТВО В ВЕРХАХ!

На бирже на секунду воцарилась мертвая тишина. Тысячи глаз уставились в газеты, которые как чумные пятна расползались по залу. Потом рванул шквал. Брокеры ринулись к посыльным. Крики стали истеричными:

— Продаю «Hudson Bay»! Все! Срочно!

— Куплю «Russian Mining Consolidated»! Любой объем! ДАЮ НА ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ ВЫШЕ!

— Где подтверждение⁈ Это ложь!

— Там золото! Настоящее! Комитет нас предал!

— Продавай все колониальное! Все, что связано с Чедли!

Паника была мгновенной и всесокрушающей. Курс акций компаний, афелированных с Комитетом по русским делам и колониальных предприятий рухнул в пропасть за минуты. Фондовый индекс покатился вниз, как подстреленная птица. Напротив, русские бумаги, еще недавно считавшиеся бросовыми, взлетели до небес. Спекулянты, игравшие на понижение России и повышение Англии, оказались разорены в мгновение ока. Зал биржи превратился в ад: вопли, драки, рвущиеся в клочья контракты, бледные лица разоренных людей.

Второй акт драмы разыгрывался в Комитете по русским делам.

Лорд Чедли читал свежий номер «The Northern Star». Рука, державшая газету, дрожала. Монокль выпал и закатился под стол. Его лицо из багрового стало землисто-серым.

— Не… не может быть… — хрипло прошептал он. — Это… это чудовищная ложь! Клевета! Кто он… этот Паттерсон⁈

— Невидимка, призрак! — выкрикнул Монктон, который метался по кабинету, ловя обрывки новостей от вбегавших перепуганных клерков. — Какое теперь это имеет значение, сэр?.. Биржа… милорд… все рухнуло! Акции… падают катастрофически! Телеграммы от губернаторов… Запросы из парламента… Народ у здания… Они кричат о предательстве!

— Но это же ложь! — закричал Чедли, вскакивая. — Мы ничего не знали о южных россыпях! Клэйборн… его отчет…

— Отчет⁈ Именно отчет этого вашего любимчика сделал нас лжецами в глазах самых уважаемых людей Англии! — в отчаянии воскликнул Монктон. — Теперь любое наше слово против этого… этого мифа о южном золоте будут считать попыткой скрыть правду! Этот Паттерсон… он знал детали! Откуда⁈

Глава контрразведки Комитета осекся. В голове его мелькнула мысль о странном клерке, доставившем отчет Клэйборна. Ловушка. Все было ловушкой.

Внезапно дверь распахнулась. Секретарь, бледный как полотно, протянул депешу, переданную из Шотландии, куда она была доставлена покетботом из штата Виктория в Британской Колумбии.

— От губернатора, — пробормотал Монктон, схватил ее пробежал глазами, а затем прочел вслух, голос его срывался:

— Срочно… Лондон… Комитет… Независимые старатели группы Барнса обнаружили богатейшие россыпи золота. Участок — заброшенная русская фактория Gorely Yar. Подпись — губернатор…

Телеграмма выпала из рук Монктона. Это был приговор. Настоящее золото нашли. Нашли независимые старатели, в том самом месте, о котором судачат кумушки всего Лондона, да что там — Лондона! Всей Англии! Судачат с подачи неуловимого Паттерсона. После публикации разоблачающего отчета Клэйборна об отсутствии золота на севера Аляски. После обвинений, выдвинутых против Комитета, в сокрытии истины. Все сошлось в одну оглушительную, сокрушительную какофонию позора.

— Предатели… — прошипел Чедли, глядя в пустоту.

Его лицо исказила гримаса ярости и бессилия. Он схватился за грудь, со стороны сердца. Из горла вырвался хрип. Лицо лорда снова побагровело. Он пошатнулся и рухнул на ковер, как подкошенный дуб, опрокидывая стул. Слюна вытекала из уголка рта. Апоплексический удар убил одного из самых влиятельных политиков Британской империи.

Монктон застыл в оцепенении, глядя на поверженного патрона и на депешу — материальное доказательство их краха. Крик секретаря, зовущего врача, казался доносящимся из другого измерения. Комитет по русским делам, созданный для того, чтобы разоблачить русскую аферу, был разгромлен. Не силой оружия, а силой лжи, подкрепленной вовремя подброшенной правдой.

Его карьере конец. Его ждало не награждение, а позорное расследование, обвинения если не в измене, то в чудовищной, катастрофической некомпетентности.

— Паттерсон… Барнс… Клэйборн… — бормотал он бессвязно.

Где была правда? Кто кого вел? Не зная о том, что всю его деятельность направлял русский вице-канцлер Шабарин, сэр Эверард Монктон, главный аналитик разведывательной службы Комитета по русским делам чувствовал лишь ледяное дуновение чужого, безжалостного расчета.

— Это не может быть подлогом, Шабарин? — спросил император, с отвращением швыряя бумаги на стол.

— К сожалению, нет, ваше императорское величество, — сказал я, солгав лишь в первом слове. Я вовсе не сожалел о том, что приближенные царя оказались подонками.

— А ведь они на тебя все время мне доносили, Шабарин, — продолжал самодержец. — У меня полный ящик таких доносов. В чем только тебя не обвиняли эти господа. Даже в том, что ты осчастливил когда-то супругу управляющего Варшавской биржей… Скажу откровенно — меня это не интересует. Ты укрепляешь трон, а следовательно — всю империю. Ты защитил меня и мою семью от этих «революционеров». А что касается твоих грехов — действительных и мнимых… Сказано — кто сам без греха, пусть бросит камень… Об этих, можешь больше не беспокоится… Суд разберет их грехи и вынесет справедливый вердикт… Что касается тебя… Жалую титулом канцлера Российском империи!

Я лишь поклонился. Покидая Зимний дворец, я вдруг почувствовал, что пройден важнейший этап всей моей жизни. Причем, не только той ее части, которую я провел в XIX веке. И ощущение это завершенности, было хоть и хрупким, но, черт побери, приятным.

Вернувшись в свой кабинет в здании Особого комитета, я с удовольствием поставил подпись в многостраничном документе. Это был проект «Договора о пересмотре условий торговли и мореплавания в Балтийском и Черном морях, а также о признании зон российских экономических интересов». Текст был сухим, юридически безупречным, но за каждым пунктом стояли недели напряженной работы, начавшихся сразу после демонстрации на полигоне ИИПНТ и окончательно завершенной сейчас, в конце весны.

Договор был весьма выгоден России, ибо означал отказ от признания унизительных статей, предлагаемых державами антирусской коалиции, в рамках так называемого «Парижского трактата о нейтрализации Черного моря».

Россия окончательно закрепляла свое право иметь на всей акватории этого водоема Военно-морской флот и базы, значительные таможенные льготы для русских товаров на ключевых рынках двух империй, признание преобладающего влияния России на Балканах — фактически, зеленая улица для поддержки славянских восстаний против Османской империи, уступки в Средней Азии, укреплявшие русские позиции на Востоке, секретные протоколы о делимитации сфер интересов на Тихом океане.

Понятно, что это пока проект, но Британия и Франция никуда не денутся, подпишут. Добровольно? Как бы не так. Наполеону III сейчас не до бодания с Россией. Ему бы не потерять корону, а заодно и голову, после резни, которую его солдаты устроили в Марселе. Этот город до последнего отбивали моряки русской эскадры, вместе с алжирскими пиратами.

И вынуждены были оставить город «под давлением мировой общественности», увозя раненых и семьи марсельцев, оказавших сопротивление правительственным войскам. Луи Бонапарту пришлось оправдываться перед французским народом, объясняя зверства солдатни «необходимостью освободить Марсель от русской оккупации».

Объяснения не помогли, в империи галлов назревала очередная революция. Французский поэт Теофиль Готье перевел стихотворение Константина Симонова, которое я вынужден был присвоить. Только он заменил в нем слово «француз» на слово «солдат».

Если ты солдату с ружьем

Не желаешь навек отдать

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что родиной мы зовем, —

Знай: никто ее не спасет,

Если ты ее не спасешь;

Знай: никто его не убьет,

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Помолчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Пусть солдата убил твой брат,

Пусть солдата убил сосед, —

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет.

В Британии дела не лучше. Мало того, что гордые сыны Туманного Альбиона вынуждены были бросить свои корабли в устье Дуная, убегая из Крыма. Мало того, что они получили болезненный отлуп под Питером, на Балканах и Пиренеях. Мало того, что Джованни Корси запутал их в политико-дипломатических играх с «банкирскими домами» Италии.

Так теперь моя информационно-психологическая операция, под названием «Золото Маккензи», и вовсе поставила их на колени финансовым крахом на бирже, который я «заполировал» технологическим шоком, пережитым Паллизером с присными во время демонстрационных испытаний на Балтике.

Теперь все они приедут в Санкт-Петербург на международную конференцию, как миленькие. Приедут, чтобы поклонится нашему императору, признать свое поражение и положение Российской империи как подлинной сверхдержавы.

Разумеется, к конференции этой следовало подготовиться. Имперская столица должна ослепить иностранцев не только роскошью своих дворцов и пышностью царских церемоний, но прежде всего — технологическим превосходством.

Электрическое освещение на Невском и Дворцовой площади, новехонькие трехэтажные архимагазы с эскалаторами. Показ коллекций одежды и аксессуаров фирмы «Две Лизы», которые навсегда закрепят за Питером славу мировой столицы мод.

Катание на электрокатерах по каналам и рекам. Открытие Эфирной башни Ефимова — первого в мире радиотранслятора — через которую из Финляндии примут даже не сообщение, а… целую арию из оперы «Русские на Луне», написанную Чайковским по повести князя Одоевского. Причем, арию исполнит певица, находящаяся в Гельсингфорсе.

И это далеко не все сюрпризы, которые я задумал.

Лондон встретил «Молнию» не туманом, а промозглым, мелким дождем, превращающим копоть и грязь города в липкую, серо-черную пасту. Вест-Энд сиял огнями клубов и театров, но «Молния» свернул к Уайтхоллу, где мрачные громады правительственных зданий в стиле неоклассицизма должны были подавлять своим величием.

Его цель была здесь. Адмиралтейство. Сердце морской мощи Британии. Не само здание — слишком охраняемое, но то, что рядом. Флигель. Там, по данным источника, располагался секретариат сэра Чарльза Уитмора, одного из самых ярых «ястребов» в правительстве, главного лоббиста против российских интересов, куратора операций вроде той, в которой был задействован броненосец «Ворон».

«Молния» выглядел респектабельно: добротное пальмо, котелок, трость с серебряным набалдашником. Лицо — спокойное, даже скучающее. Только глаза, скользящие по фасадам, отмечали детали: патруль бобби, освещенные окна на втором этаже пристройки, служебный подъезд, возле которого рабочие выгружали из фургона ящики.

В кармане пальто рука «Молнии» сжимала холодный металл «посылки» — компактной, но мощной бомбы замедленного действия, разработанной на основе чертежей, которые «Народному действию» поставляла британская разведка. В этом заключалась злая ирония судьбы. Джинн, выпущенный джентльменами Форин-офис из бутылки, возвращался на родину.

«Молния» вошел в узкий переулок, ведущий к служебному входу, где в воздухе висел запах прокисшего под дождем мусора, мокрого камня и конского навоза. Никого. Быстро и профессионально, он прикрепил «посылку» к массивной чугунной водосточной трубе, пряча ее в тени карниза. Магниты сработали бесшумно. «Молния» установил часовой механизм на десять минут. Достаточно, чтобы успеть раствориться в толпе.

Вскоре, бомбист вышел на Стрэнд, слился с потоком пешеходов под зонтами. Дождь хлестал по лицу. «Молния» не оборачивался. Даже тогда, когда позади раздался негромкий в городском шуме хлопок, а за ним — нарастающий грохот.

Сэр Чарльз Уитмор как раз диктовал секретарю очередной язвительный меморандум о необходимости «пресечь русскую экспансию на Аляске любыми средствами», когда привычная ему картина мира взорвалась. В буквальном смысле.

Сначала прозвучал оглушительный БА-БАХ!, казалось раздавшийся прямо под окнами. Здание содрогнулось, как корабль, налетевший на риф. Стекла окон кабинета влетели внутрь с леденящим душу звоном, осыпая лорда и его секретаря осколками.

Потом послышался грохот осыпающихся камней, скрежет металла, звон колоколов пожарных экипажей, вскорости заполнивших улицу. Сэр Чарльз, изрезанный осколками стекла, оглушенный, встал, шатаясь. И увидел в сером небе над Уайтхоллом облако из дыма и пыли, поднимавшееся над рухнувшим фасадом пристройки. Послышались крики, людей. Замелькали красные мундиры пожарных.

Дождь смешивался с пылью и копотью, превращаясь в грязь. Повсюду валялись осколки стекла, камни, обломки штукатурки. И… тела. Не все они были мертвыми. Кто-то еще стонал, и звал на помощь. Клубы густого, едкого дыма валили из руин пристройки. Пожарные пытались пробиться к очагу, поливая пламя из брандспойтов. Констебли оцепляли место, их лица были бледны от шока. Толпа зевак, несмотря на дождь и опасность, росла как на дрожжах, вопя и тыча пальцами.

— Русские! — выкрикнул кто-то в толпе, взбудораженной ненавистью и страхом. — Это русские!

— Убийцы! — подхватил другой.

— Это месть за Сиверса! За великого князя! — выкрикнул третий.

«Молния» ничего этого не слышал, ибо был уже на другом берегу Темзы, наблюдая за царившем на месте взрыва хаосом из окна дешевой закусочной. Он видел, как по мосту мчатся медицинские кареты. Видел разбегающихся в панике людей. Чувствовал волну страха, растерянности и ненависти, источаемой толпой зевак на этом берегу.

«Молния» пил горячий, безвкусный чай. У него осталось только одно дело. Он должен был передать одному из британских репортеров манифест, озаглавленный «ВОЗМЕЗДИЕ РУССКОГО НАРОДА», который завтра же напечатают все ведущие газеты Лондона.

Вечером того же дня в палате общин напряжение висело гуще лондонского смога. Бледный премьер-министр пытался говорить о трагическом инциденте, о расследовании, о недопустимости поспешных выводов, но его перебивали.

— Инцидент⁈ — кричал краснорожий депутат от оппозиции, тряся кулаком. — Вы называете это инцидентом⁈ Это акт войны! Подлый, трусливый удар в самое сердце нашей империи! Русские свиньи ответят за это!

— Они нашли золото и возомнили себя хозяевами мира! — вторил ему другой. — Этот Шабарин — новый Атилла! Его нужно остановить! Силой!

— Где наш флот⁈ — гремел третий. — Почему «Ворон» до сих пор не раздавил это русское корыто на Аляске⁈ Почему мы позволяем им диктовать нам условия⁈

Зал гудел, как растревоженный улей. Требовали крови. Требовали немедленного ответа. Требовали блокады, разрыва отношений, военной демонстрации силы. Дипломатический скандал достиг точки кипения.

Угроза войны из призрака стала осязаемой реальностью, витающей под сводами старинного здания. Петля, затянутая Шабариным, сжимала теперь глотку самой Британской Империи. И глотка эта ответила рыком ярости.