Барин-Шабарин 8

Глава 17

Слова императора о бегстве жгли как пощечина. Бежать? Бросить заводы, все свои начинания, Лизу, Петю, Алешу и маленькую Лизоньку? Нет. Это был тупик. Мысль о том, что Петя, в свои пять лет уже смышленый и серьезный мальчуган, узнает, что отец сбежал как вор, была невыносима.

— Могу ли я подумать, ваше императорское величество? — звучало формальностью. Ответ зрел молниеносно, под аккомпанемент майского грома.

— Конечно, Алексей Петрович, — кивнул Александр Николаевич, но в его глазах читалось нетерпение, — но помни: время — не наш союзник. Паутина заговора уже сжимается вокруг твоих проектов здесь, в России. Аляска — лишь предлог для внешнего давления. «Воскресший сын» жены управляющего Варшавской биржи — крючок, на который тебя вытащат на свет Божий как прелюбодея. И тогда…

— Тогда мои враги получат повод добить не только меня, но и все начинания: заводы, железные дороги и многое другое, — резко закончил я. Боль в ноге пульсировала в такт мыслям. — Бегство под чужим именем, ваше императорское величество, преподнесет им этот повод на блюде. Они объявят меня вором и дезертиром, кем угодно. Доверие ко всем вашим реформам пошатнется. Мои сыновья — Петя и Алеша — вырастут с клеймом детей предателя. Нет. Я должен остаться. Здесь. Аляска будет завоевана не саблей, а телеграфом и геологической картой.

Император наклонился вперед, бокал забыт.

— Телеграфом? Объясни, граф.

— Экспедиция нужна. Громкая, под Андреевским флагом, с лучшими учеными, инженерами и верными офицерами, но возглавлю ее не я. Я — мишень. Моя поездка спровоцирует нападение или дипломатический инцидент. Я остаюсь здесь, в Петербурге, как центре власти. Мой инструмент — это проект полевого телеграфного узла с усиленными генераторами. Он позволит передавать шифрованные депеши через океанские кабельные станции Англии напрямую к штабу экспедиции на Аляске. С задержкой в дни, а не месяцы!

Глаза Императора расширились. Связь в реальном времени с краем света — это была власть.

— Кто же возглавит экспедицию? — спросил он. — Нужен человек безупречной репутации, но не замешанный в наших… прогрессивных кругах.

— Капитан Григорий Васильевич Иволгин, — ответил я без колебаний. — Герой Синопа, вдумчивый, прекрасно образованный, знает английский. Его отец — ярый консерватор, близкий к графу Чернышёву. Это наш щит. Никто не заподозрит Иволгина-младшего в связях со мной. А его имя прикроет экспедицию от нападок «партии прошлого». Я же буду его невидимым рулевым. Через телеграф, через доверенных курьеров с шифрами, через детальные инструкции по поиску… Я знаю, где искать, ваше императорское величество. Не по наитию. По анализу. Горы данных из архивов Географического общества, отчетов промысловиков, трудов Лондонского Королевского Геологического общества. Я вычислил точки с аномалиями, указывающими на золото. Иволгину останется лишь подтвердить расчеты на месте.

Александр II встал и прошелся к окну. Дождь стихал.

— Рискованно, Шабарин. Очень. Если экспедиция провалится или Иволгин… окажется не тем, за кого себя выдает? Если золота не найдут?

— Тогда вина падет на меня, как на организатора и вдохновителя, — сказал я твердо. — Иволгин — исполнитель. Я остаюсь здесь, под вашим присмотром и под прицелом врагов. Мой провал будет очевиден. Но если мы найдем золото… Контроль над его добычей будет осуществляться отсюда, из России. Через созданную нами Русско-Американскую Горнопромышленную Компанию. Управление — в Петербурге. Все доверенные лица — от горных инженеров до офицеров охраны — наши люди. Аляска станет не просто колонией, а источником развития русской промышленности. И доказательством, что будущее Империи — в уме, а не только в богатстве!

Император повернулся. В его взгляде горел огонь. Наверное, такой светился в глазах царя Петра.

— Ты предлагаешь воевать за Империю из кабинета, граф? С телеграфным ключом вместо шпаги?

— Современная война, ваше императорское величество, — это война передвижения грузов, точных сведений и промышленности, — ответил я. — Крымская кампания это доказала. Я предлагаю выиграть битву за Аляску именно так. Без пушек. Со станками, картами и скоростью мысли. Да, я остаюсь. Чтобы Левашов и Чернышёв и иже с ними видели — я не прячусь. Чтобы мои враги в Лондоне и Вене знали — их интриги разбиваются о русский расчет. А капитан Иволгин… — я позволил себе холодную улыбку, — … станет нашим легальным агентом в диких землях. С мандатом от вашего императорского величества и моими инструкциями в шифрованном блокноте.

Молчание длилось недолго. Император подошел к столу, взял злополучную шкатулку. Вместо того, чтобы протянуть ее мне, он резко открыл ее. Достал австрийский паспорт и… медленно разорвал его пополам.

— Бегство отменяется, Алексей Петрович. Готовь экспедицию. Капитана Иволгина я пришлю тебе завтра. Получишь все полномочия по линии Третьего Отделения и Морского министерства для обеспечения связи и управления, но помни, — его голос стал ледяным, — если золота не будет, если Иволгин предаст или станет пешкой в чужой игре… Ты ответишь головой. Не передо мной. Перед самой Империей, которую так любишь перестраивать. И никакие твои паровозы тебя не спасут.

— Согласен, ваше императорское величество, — я встал и поклонился. В мыслях мелькнули образы: Лиза, читающая сказку Пете перед сном; крошечные ручки Алеши и Лизоньки, хватающие мои пальцы. — Я ставлю на кон все. Ради вас. Ради России.

Шкатулка с оставшимися в ней кредитными письмами и билетами была поставлена на стол с глухим стуком. Они больше не были пропуском в Америку. Они стали уликой против моих врагов — доказательством их готовности уничтожить меня и мою семью.

А я… я оставался. Чтобы вести самую опасную игру: управлять битвой за край света из кабинета в Петербурге, куда пора вызвать Лизу, Петю, Алешу и Лизоньку. Гром прогремел в последний раз. Тихая гроза только начиналась.

Дождь хлестал по стеклам дома, где Анна Владимировна три дня не отходила от постели мальчика. Его горячие пальцы цеплялись за ее руку, а глаза — те самые, шабаринские — смотрели сквозь нее.

— Мама…

Голосок звучал неестественно, будто записанный на медный диск шарманки.

Лопухин вошел без стука. Вода с его плаща стекала на паркет, образуя черные лужицы.

— Вам нужно увидеть это.

Он протянул потрепанную метрическую книгу. Анна Владимировна машинально прочла:

«Александр Васильев, незаконнорожденный, поступил в Воспитательный дом 12 сентября 1853 года. Мать — крестьянка деревни Горы, умерла родами. Отец неизвестен…»

Госпожа Шварц вздрогнула. Она хорошо помнила день, когда отнесла в Воспитательный дом своего сына. Все совпадает.

— Подлог, — выдохнула она, ощущая, как пол уходит из-под ног.

Лопухин молча снял со стола зеркало в перламутровой оправе. Ловким движением вынул заднюю панель. Оттуда посыпались крошечные бумажные пакетики с надписями:

«Дозировка опия — 3 капли в молоко»

«При повторных приступах светобоязни увеличить до 5»

«Повторять фразы „Папа придет“ и „Мама мы должны найти то, что потеряно во льдах. Прежде чем это сделает 'Кровавый полумесяц“ перед сном»

Анна Владимировна уронила пакетики. Ее взгляд упал на мальчика — сейчас его зрачки неестественно расширились, губы шептали что-то, а на тонкой шее пульсировала синеватая вена.

— Зачем? — спросила он.

Лопухин достал из портфеля миниатюрный портрет Шабарина в рамке из карельской березы.

— Они хотели, чтобы вы нашли графа. Привели его сюда.

На портрете Шабарин выглядел немного моложе. Холодные глаза, жесткий подбородок — мало общего с тем человеком, что вошел в ее жизнь два года назад в полутьме нумеров.

— Но он… он даже не знает о ребенке…

— Именно поэтому вы были идеальной приманкой.

Лопухин вдруг резко повернулся к двери. Где-то на улице раздались шаги.

Анна Владимировна подошла к окну. Во дворе, прикрываясь от дождя плащами, стояли трое. Словно чего-то ждали.

— Они ждут сигнала, — проговорил Лопухин. — Как только Шабарин войдет в дом…

Мальчик на кровати вдруг застонал. Его тело выгнулось, изо рта потекла пена. Анна Владимировна бросилась к нему, но Лопухин удержал ее:

— Не трогайте! Это реакция на…

Он не договорил. Мальчик затих. Слишком резко. Наступила гнетущая тишина. Только дождь стучал по крыше. Анна Владимировна медленно подняла руку к волосам. Вынула длинную шпильку с жемчужиной — подарок Левашова после соития, случившегося на прошлой неделе.

— Они убили его, — сказала она очень тихо.

Лопухин не успел среагировать.

Шпилька вошла ему в шею точно в яремную вену — как когда-то научил ее дядя полевой хирург. Кровь брызнула на белый воротник мундира, красиво, как карминная краска на акварели.

— Вы… тоже… кукла… — прохрипел он, зажимая рану и пятясь к двери.

Анна Владимировна подошла к зеркалу. Спокойно поправила прическу. Затем открыла ящик стола, где лежал маленький перламутровый пистолет — еще один подарок. За окном раздался свисток. Поджидающие внизу заметались.

Она бросила последний взгляд на чужого ребенка. Такую же куклу, одурманенную опиумом, как и она, и бросилась прочь из этого проклятого дома, который должен был стать ловушкой для ни в чем не повинного человека.

Дождь хлестал по граниту набережной, превращая Неву в кипящую черную массу. Анна Владимировна бежала, не чувствуя, как мокрый шелк платья прилипает к телу, как кружевные манжеты впиваются в запястья.

В правой руке она сжимала пистолет — тот самый, что Лопухин вручил ей еще в их первую встречу, со словами: «Для защиты ребенка». Теперь он должен был защитить ее от всех них.

— А ну стой! Стрелять буду! — выкрикнул кто за ее спиной и голос сорвался на визгливую ноту.

Она обернулась. Левашов, его обычно безупречный образ превратился в пародию — размалеванная, как у женщины физиономия потекла, дорогой камзол промок до нитки. За ним топтались трое жандармов, их молодые лица искажала странная смесь страха и возбуждения.

— Дорогая Анна Владимировна… — Левашов сделал шаг вперед, протягивая руку, будто к пугливой лошади. — Вы прекрасно понимаете — вам некуда бежать. Вся набережная оцеплена.

— Я знаю все, Антон Иванович, — сказала Шварц и голос звучал неожиданно ровно. — Знаю, что мальчик в том доме никогда не был моим сыном. Знаю, что ваш фальшивый профессор подмешивал ему в молоко опиум и учил чужим словам, как попугая…

Левашов замер. Даже дождь, казалось, стих на мгновение.

— Кто вам это сказал?

— Лопухин. Перед тем как я перерезала ему вену вашим подарком.

В глазах Левашова мелькнул настоящий, животный страх.

Молодой жандарм слева не выдержал напряжения. Его пистоль дрогнул, выстрел оглушительно грянул в ночи. Пуля прожужжала в сантиметре от виска Анны, оставив после себя запах сгоревшего пороха.

— Идиоты! — зашипел Левашов, но Анна уже отступила к самому краю парапета.

— Вы хотели использовать меня как приманку для Шабарина, — ее голос звучал почти задушевно. — Но забыли одну вещь — даже куклы иногда обретают душу.

Она посмотрела вниз. Черная вода пенилась, словно живое существо, жаждущее жертвы.

— Anna… — голос Левашова дрогнул. — Nous pouvons encore…

Анна рассмеялась. Смех получился искренним, каким не смеялась с тех пор, как была юной девчонкой в имении дяди.

— Adieu, mon joli bourreau.

— Ваша игра кончена, Антон Иванович.

И она выстрелила шпиону и мужеложцу прямо в лицо. Жандармы метнулись к ней, но было уже поздно. Перегнувшись через парапет, Анна Владимировна Шварц рухнула в темную воду канала.

Дождь, начавшийся накануне моего поспешного бегства со старой квартиры, не утихал. Стекла высоких окон моего нового кабинета на Английской набережной стекали ручьями, искажая вид мокрых крыш и пустынной набережной.

Внутри пахло свежей краской, пылью от нераспакованных ящиков с книгами и… напряжением. Капитан Григорий Иволгин стоял у карты мира, спиной ко мне. Стройный, в безупречном морском мундире, он изучал очертания Аляски с холодной отстраненностью хищника, оценивающего территорию.

— Ваше сиятельство, — его голос был ровным, вежливым, но без тени тепла. Он обернулся. Лицо — молодое, но с жесткими складками у рта и пронзительными серыми глазами, видевшими дым Синопа. — Вы удостоили меня чести. Хотя, признаюсь, назначение командиром научной экспедиции стало… неожиданностью.

Я указал на кресло у массивного дубового стола, заваленного чертежами телеграфного узла и картами.

— Неожиданность — спутник прогресса, капитан. Садитесь. Чай? Или что-нибудь покрепче? Дождь наводит на мысли о штормах.

— Чай, благодарю, — Иволгин сел, сохраняя идеальную выправку. Его взгляд скользнул по чертежам, задержался на схеме усиленного генератора. Он понял. Слишком быстро понял.— Интересные аппараты. Для связи с… цивилизацией?

— Для управления, капитан, — отрезал я, позвонив в серебряный колокольчик. — Экспедиция на Аляску — не прогулка натуралистов. Это государственное предприятие высочайшей важности. Вы будете моими глазами, руками и… голосом там. Я же обеспечу вас знаниями, ресурсами и связью отсюда. В реальном времени.

Явился лакей с подносом. Мгновение неловкого молчания, пока он расставлял фарфор. Иволгин не сводил с меня глаз. Ищет слабину? А я кого вижу перед собой? Сына одного из своих недругов или героя Синопа? Когда дверь за лакеем закрылась, я достал из потайного ящика стола два предмета.

— Вот ваши главные инструменты, капитан Иволгин.

Первый — шифровальный блокнот в кожаном переплете. Страницы испещрены столбцами цифр и странных символов.

— Код «Петр Великий». Одноразовый. Каждая страница — для одной депеши. Использовал — сжег. Ключ к шифру — в вашей голове. Фраза: «На востоке солнце встает над Нуткой». Запомните и забудьте о ней, пока не понадобится расшифровать мой первый приказ.

Иволгин взял блокнот. Его пальцы, привыкшие к штурвалу и сабле, бережно перелистали страницы. Ни тени сомнения, только холодный расчет. Он кивнул:

— Понял. «На востоке солнце встает над Нуткой». Блокнот не покинет моего тела. Что дальше?

Второй предмет — тугая трубка из обработанной тюленьей кожи. Я развернул ее. На стол легла карта. Но не обычная. На нее были нанесены контуры Аляски с невероятной для того времени точностью, а в нескольких местах — ярко-красные круги с цифрами. Рядом — геологические условные знаки: кварцевые жилы, аллювиальные отложения, указатели глубины залегания.

— Карта «Рассвет», — сказал я тихо. — Результат трех лет работы лучших умов Академии наук, анализа сотен отчетов промысловиков, легенд тлинкитов и даже… украденных геологических сводок Британской Ост-Индской компании. Красные круги — точки с аномально высокой вероятностью залегания россыпного золота. Цифры — приоритет проверки. Ваша задача — подтвердить точку номер один. Здесь. — Я ткнул в район будущего Клондайка. — С максимальной скрытностью. Если найдете — немедленно шифровка кодом «Петр». Только тогда начнем подготовку к промышленной добыче.

Иволгин впился взглядом в карту. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то — вопрос? Азарт? Или… сомнение?

— Потрясающе, — произнес он наконец. Голос был ровным, но я уловил легкое напряжение. — Такая точность… Почти как если бы кто-то там уже побывал. Откуда уверенность, ваше сиятельство? Риск для людей и корабля велик.

Проверка. Прямая и опасная.

— От математики, капитан, — ответил я, встречая его взгляд. — От анализа тысяч факторов. От веры в науку, а не в чудеса. Риск? Вся наша жизнь — риск. Вы шли на абордаж турецкого фрегата. Я вкладываю состояние в паровые машины, пока меня называют безумцем. Аляска — наш общий абордаж будущего. Верьте цифрам. Или — верьте приказу государя императора.

Наступила тяжелая пауза. За окном хлестал дождь. Где-то в доме скрипнула половица.

— Верю приказу, ваше сиятельство, — сказал Иволгин, аккуратно сворачивая карту. Глаза снова стали ледяными, непроницаемыми. — Карта «Рассвет» и код «Петр» в безопасности. Что дальше?

— Первая депеша. Сегодня, в полночь. Сразу после вашего отбытия в Кронштадт, на бриг «Святая Мария». — Я подошел к зачехленному аппарату в углу — первому опытному образцу полевого телеграфного узла. Снял чехол. Латунь и эбонит тускло блестели в свете керосиновых ламп. — Испытание линии через английский ретранслятор. Пустое сообщение. Но отправленное этим кодом… — Я протянул ему листок с бессмысленным набором букв: «Варяг Береза Рассвет 7−14–183». — … будет сигналом, что вы приняли миссию и карта дошла. Ответа не ждите. Молчание — знак успеха. Шум эфира, помехи — это нормально. Но если придет любой осмысленный ответ или подтверждение приема от английской станции… Значит, шифр сломан или линия перехвачена. Экспедиция отменяется. Немедленно возвращайтесь.

Иволгин взял листок, бегло прочел бессмыслицу. Кивнул.

— Понял. Пустое сообщение. Код-сигнал. Молчание — успех. Осмысленный ответ или английский отклик — провал. Возврат. — Он встал, карта и блокнот уже скрылись во внутренних карманах мундира. — Разрешите идти, ваше сиятельство? «Святая Мария» ждет в Кронштадте. Через неделю — выход в море.

— Идите, капитан. И да пребудет с вами удача. И наука.

Он отдал честь. Точный, выверенный жест. Повернулся и вышел, не оглядываясь. Холодная эффективность машины. Но какая пружина внутри? Преданность? Честолюбие? Или следование отцовским убеждениям?

Я остался один в гулкой тишине кабинета. Дождь стучал в окна назойливей. Иволгин не задал ни одного лишнего вопроса. Не выразил ни энтузиазма, ни страха. Идеальный инструмент. Или идеальный нож мне в спину?