Барин-Шабарин 8

Глава 16

Лодка отчалила от гранитной набережной с тихим скрипом уключин, будто не желая выдавать наш побег. Я рухнул на дно, чувствуя, как мокрая солома впитывает кровь из моей раны. Гребцы — двое молчаливых великанов в рваных армяках — работали веслами с неестественной синхронностью, будто механические куклы.

Человек в плаще наклонился ко мне. В тусклом свете фонаря, висящего на корме, я разглядел его лицо — бледное, с острыми скулами и тонкими губами, которые словно никогда не знали улыбки. Но больше всего поражал глаз — правый, с золотистой радужкой, будто желтый алмаз, вынутый и вставленный из крышки дорогой табакерки.

— Вот и встретились, ваше сиятельство, — прошептал он, но я не узнал голос.

— Кто вы?

— Сергей Викторович Колычёв — секретарь и воспитанник его светлости князя Воронцова, Михаила Семеновича.

— Вы… работаете на Лопухина? — выдохнул я, чувствуя, как боль от раны пульсирует в такт ударам весел.

Колычёв усмехнулся, доставая из складок плаща серебряную флягу.

— На Лопухина? Нет. Мы с ним… скажем так, конкуренты.

Он плеснул мне в рот жгучей жидкости, от которой перехватило дыхание. Не то водка, не то лекарственный настой — горький, с привкусом полыни и чего-то металлического. Боль в ноге сразу стала проходить. И вообще, я почувствовал себя заметно бодрее.

Лодка выскользнула на середину Невы. Город по берегам теперь казался театральными декорациями — плоскими и ненастоящими. Где-то там, в одной из этих темных коробок, мой кабинет с разгромленными шкафами и опрокинутым креслом. Где-то там… мальчик, которого я никогда не видел и судьбу которого еще предстояло решить.

— Они убьют ее, — вдруг сказал я вслух.

Колычёв наклонился ближе. Его золотой глаз отражал пламя фонаря, как у ночного хищника.

— Анну Владимировну? Нет. Она им нужна живой. До бала.

Ветер внезапно переменился, донеся с собой запах гари. Где-то на Васильевском горели склады — частые в эту весну. Дым стелился по воде, обволакивая нас зловещим покрывалом.

Один из гребцов внезапно закашлял — глухо, по-стариковски, хотя ему не могло быть больше тридцати.

— Тише, Григорий, — прошипел Колычёв.

Но было поздно.

Из тумана вынырнула тень — патрульный катер с тусклым фонарём на носу. На палубе мелькали фигуры в блестящих шлемах.

— Эй, на лодке! Суши весла!

Колычёв выругался неожиданно виртуозно для воспитанника самого Воронцова. Его пальцы вцепились мне в плечо:

— Вам нужно скрыться. На время.

Он дернул за веревку — фонарь погас. В тот же миг что-то тяжелое и мокрое накрыло меня с головой.

— Дышите через ткань. И не шевелитесь.

Лодка резко качнулась. Раздался всплеск — будто кто-то прыгнул в воду. Затем голоса. Совсем близко:

— Проверка! Кого это несет нелегкая в такой час?

— Господин Колычёв по личному приказу его светлости князя Воронцова…

Холодная невская вода просачивалась сквозь грубую ткань. Я зажмурился, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле.

— А это кто здесь?

— Мой племянник. Болен. Везу к доктору.

— Подыми рогожу.

— Нельзя! Заразный он.

Вдруг где-то вдали раздался крик:

— Пожар! Горит на Галерной!

И тут же — унылый звон тревожного колокола.

— Черт! — заорал жандарм. — Это же наш околоток! Вперед!

Плеск весел удаляющегося катера.

Когда покрывало сняли, я увидел, что Колычёв держит в руке маленький медный свисток — точь-в-точь как у ночных сторожей.

— Полезная вещица, — усмехнулся он, пряча его в складки плаща.

Лодка уже приближалась к темной громаде какого-то острова. Ветер принес запах дегтя и рыбы.

— Где мы?

— Петровский остров. Здесь вас никто не найдет.

Гребцы вытащили лодку на песок. Колычёв помог мне подняться. Нога горела, будто в нее влили раскаленный свинец.

— А теперь, ваше сиятельство, — прошептал он, указывая на темный силуэт дома среди деревьев, — вы познакомитесь с человеком, который знает все тайны графа Чернышёва…

В окне мелькнул огонек — маленький, дрожащий, как последняя надежда. Песок под ногами хрустел, словно кости, перемолотые временем. Каждый шаг отзывался огненной болью в раненой ноге, но я стиснул зубы, следуя за мерцающим огоньком в окне.

Воздух здесь был пропитан запахом гниющего тростника и… рыбьей чешуи, словно, где-то неподалеку рыбаки сушили сети.

Колычёв шел впереди, его плащ развевался, как крыло гигантской летучей мыши. Внезапно он остановился у покосившейся калитки, с которой свисал замок, покрытый ржавчиной.

— Запомните: три шага вперед, затем влево, — прошептал он. — Здесь есть… ловушки.

Я кивнул, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Дом оказался больше, чем казалось издалека — двухэтажный, с потемневшими от времени стенами и слишком узкими окнами. Гребень двускатной крыши зиял прорехами, и сквозь них проглядывали звезды — холодные, равнодушные свидетели ночной авантюры.

Дверь скрипнула, открываясь сама собой, будто нас ждали. Внутри пахло сушеными травами, воском и чем-то еще — сладковатым, почти наркотическим. Свет исходил от единственной свечи на массивном дубовом столе, заваленном бумагами и странными механизмами.

— А, наконец-то!

Голос раздался справа, из темноты. Я вздрогнул, не сразу разглядев фигуру в кресле-качалке.

Старик. Древний. Его лицо напоминало пергаментный свиток, испещренный трещинами времени, но глаза… Глаза горели молодым, почти безумным огнем.

— Граф Шабарин, — прошептал он, — о вас мне сообщили звезды.

Колычёв кашлянул:

— Профессор Линдеманн. Бывший астроном Императорской академии. Ныне… коллекционер тайн.

Старик засмеялся, и его смех превратился в приступ кашля. Когда он вытер губы, на платке осталось розоватое пятно.

— Садитесь, граф. Ваше время дорого, как и мое.

С момента ее странной встречи с полковником Лопухиным в мастерской развязного художника Александрова прошло уже несколько дней, но воспоминания об этом страшном для нее вечере не оставляли Анну Владимировну Шварц.

Она до сих содрогалась, помня о том, какое тяжелое молчание повисло в мастерской после слов Лопухина. Анна Владимировна медленно поднялась тогда со стула, ее пальцы впились в спинку, оставляя на позолоте следы от ногтей.

— Вы с ума сошли.

Голос дрожал, но не от страха — от ярости. Полковник не моргнул. Он достал из внутреннего кармана мундира тонкую папку, перевязанную черной лентой, и положил ее на стол перед ней.

— Прежде чем отказываться, прочтите это.

Анна Владимировна не двигалась.

— Что там?

— Медицинское свидетельство о вашем сыне. О его… нынешнем состоянии.

Она резко потянулась к папке, но Лопухин накрыл ее ладонью.

— Сначала условия. Вы соглашаетесь на роль любовницы Лавасьера. Вы узнаете, что именно он ищет в бумагах Шабарина. И вы не пытаетесь увидеть ребенка до моего разрешения.

Где-то за окном завыл ветер, заставив дрожать стекло в раме. В мастерской стало холодно, несмотря на тлеющие угли в камине.

— Вы торгуете жизнью моего сына? — прошептала она.

— Нет. Я предлагаю вам шанс его спасти.

Он убрал руку. Анна Владимировна развязала ленту дрожащими пальцами. Первый лист — медицинское заключение.

«Александр Алексеевич Шабарин. Около двух лет. Диагноз: отравление сулемой. Состояние тяжелое, но стабильное. Прогноз…»

Она не дочитала. Листок выпал у нее из рук.

— Это фальшивка?

— Нет!

— Но ведь ребенок не был крещен! И никто не знал, что я хотела назвать его Александром, не говоря уже о том, кто его отец!

— Значит, его крестили за вас.

— Если это правда, выходит они… Они пробовали его убить?

Полковник молча кивнул.

— Воспитательный дом больше не безопасен. Но пока Лавасьер верит, что ребенок — ваша слабость, он будет держать его как заложника, а не как цель.

Анна Владимировна закрыла глаза. В висках стучало.

— Как? — спросила она наконец. — Как я должна соблазнить этого… этого…

— Он уже заметил вас. Через три дня в доме Чернышёва будет прием в честь саксонского посланника. Вы будете приглашены. Лавасьер сам к вам подойдет. А дальше…

Лопухин достал из папки миниатюрный флакон с прозрачной жидкостью.

— Одна капля в его бокал — и он будет видеть в вас то, что захочет.

Анна Владимировна с отвращением отодвинула флакон.

— Вы предлагаете мне стать шлюхой и отравительницей?

— Я предлагаю вам стать оружием. Таким же, как этот флакон. Быстрым. Точным. Безжалостным.

Она резко встала, опрокинув стул.

— А если я откажусь?

Лопухин медленно поднялся.

— Тогда через неделю я принесу вам другое медицинское свидетельство. О смерти вашего сына.

За окном ударил гром. Дождь хлынул как из ведра, застилая город пеленой.

Анна Владимировна подошла к окну. Где-то там, за этой стеной воды, был ее мальчик.

— Я ненавижу вас, — прошептала она.

— Это не имеет значения, — ответил полковник.

Она обернулась.

— Я сделаю это. Но не для империи. Не для вас. Для него.

Лопухин кивнул.

— Этого достаточно.

Он повернулся к двери, но Анна Владимировна остановила его:

— Одно условие. Когда все закончится… я заберу сына. И мы уедем. Далеко. В Варшаву. Я все расскажу супругу, он поймет.

Полковник замер.

— Если вы выполните свою часть… я лично обеспечу вам этот отъезд.

Он вышел, оставив ее одну с флаконом на столе и дождем за окном. Анна Владимировна подняла флакон к свету. Жидкость внутри была абсолютно прозрачной. Как ее совесть после того, что предстояло сделать.

Все оказалось легче, чем мадам Шварц ожидала. Как и всякий мужеложец, который тщательно скрывает свои наклонности, Левашов-Лавасьер действительно сам подошел к ней в доме графа Чернышёва и принялся охотно заигрывать с нею.

Она уступала его ухаживаниям — не быстро, но и не слишком медленно. Наконец, согласилась встретиться с ним в номерах купца Собашникова. Дальше все пошло как по маслу. Капля таинственного снадобья сделала свое дело.

Лавасьер воспылал к ней самой нечистой страстью. Анне Владимировне стоило большого труда, чтобы не сразу уступить его домогательствам. Нужно было вырвать у него нужные ей сведения, покуда этот мерзкий двуличный выродок пылал похотью.

— Как мне вернуть своего сына, милый? — спросила Шварц, выскальзывая из его изящных, но отвратительно потных рук. — Скажи и я твоя!

— Какого сына? — задыхаясь, спросил француз.

— Александра Алексеевича Шабарина, двух лет.

— Шлюха! — выдохнул Лавасьер. — Так это ты прижила от этого ублюдка…

— Не притворяйся, ты знал это с самого начала… Говори и тогда делай со мною, что тебе сейчас хочется… А — нет. Я позову на помощь…

— Русская проститутка… Пользуешься тем, что сейчас лопну, если не вставлю тебе куда следует и не следует…

— Не вставишь, если я не захочу… Я тебе оторву то, что делает тебя хоть немного похожим на мужчину…

— Тварь… — прорычал он. — Что ты со мною делаешь… Я вас, баб, всегда ненавидел…

— Где мой сын, говори!

— Он был в Воспитательном доме, у смотрителя, но вчера его выкрали…

— Кто выкрал! Ну!

— Один безумный старик, звездочет Линдеманн…

— Где он живет, быстро?

— Только — после дела, волчица…

И Анне пришлось уступить.

Старик подошел вплотную, изучая мое лицо так, будто пытался прочесть на нем некие тайные знаки. Я опустился в кресло, чувствуя, как усталость накрывает меня волной. Но внезапно профессор резко наклонился вперед, его костлявые пальцы вцепились мне в запястье.

— Нос… Да, нос отцовский. А вот глаза… глаза матери…

Я удивился:

— Вы знали мою мать?

Линдеманн засмеялся — сухой, трескучий смех, перешел в кашель.

— И отца… Я знаю всех, граф. Всех, кто имеет отношение к «Алой луне».

— Что еще — за луна?

Вместо ответа, старик схватил меня за рукав, едва не выдернув из кресла — пришлось подняться — и потащил вглубь дома. Комнаты сменяли одна другую, каждая страннее предыдущей: зал с моделями небесных сфер, кабинет, заваленный древними книгами, лаборатория с колбами, в которых плавало нечто, напоминающее органы… Кунсткамера какая-то…

— Сюда!

Линдеманн распахнул дверь в круглую комнату. Посреди стоял телескоп невероятных размеров, направленный не в окно, а… в зеркало на потолке.

— Мой собственный проект, — похлопал он по трубе телескопа. — Через систему линз и зеркал можно наблюдать звезды даже днем. Но сегодня… сегодня мы посмотрим не на звезды…

Он сунул мне в руки небольшой металлический диск с выгравированными знаками.

— Ваш отец передал это мне в тысяча восемьсот двенадцатом году году, перед тем как французы вошли в Москву.

Я перевернул диск. На обратной стороне был изображен медведь. Кажется — гризли. Причем здесь — это североамериканский хищник?

— Что это?

— Ключ, граф. Ключ к тому, что ищут Лавасьер и граф Чернышёв. Независимо друг от друга.

За окном вдруг завыл ветер, заставив пламя свечи дрожать. Тени на стенах заплясали, принимая формы древних символов.

— А причем здесь мой отец?

— При том, что он был членом тайного круга «Алой луны», — проворчал старик. — Как и дед Анны Владимировны. Именно поэтому они выбрали ее.

Линдеманн подошел к телескопу, что-то повернул. Зеркало на потолке сдвинулось, открывая… карту. Огромную, покрытую значками, карту Аляски.

— Здесь, — он ткнул пальцем в точку у реки Клондайк. — Ваш отец нашел и спрятал не просто золото. Он спрятал «Солнце Севера».

Колычёв, до сих пор молчавший, резко поднял голову:

— Тот самый легендарный самородок?

— Не просто самородок, — прошептал Линдеманн. — Это то, что император Павел получил в дар от Мальтийского ордена… Самородок с крупнейшего месторождения золота на Аляске…

Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Причем здесь мой отец…

Грохот у входной двери прервал меня.

— Жандармы! Открывайте!

Линдеманн замер, потом вдруг засмеялся:

— Вовремя. Как всегда вовремя.

Он схватил со стола свечу.

— Что вы собираетесь сделать, профессор⁈ — вскрикнул Колычёв.

— Уничтожить следы. Бегите, граф. Подвал… Он имеет выход к Неве… Там лодка.

— А вы?

Лицо старика в свете пламени стало похоже на лик древнего пророка.

— Я давно готов к этому дню… Вот, возьмите, граф…

Он сунул мне в руки кожаный тубус.

— Что это?

— Копия карты с месторождением золота…

Я взял тубус. Колычёв схватил меня за руку:

— Нам нужно идти!

— Жандармы! Открывайте! — раздался голос за дверью.

Я не верил. Выслушать было нужно, но… Какие к Лешему «Сияния»? Резко взял за ворот старика.

— А теперь, старик, говори, что происходит! Кто за тобой стоит и чего вы добиваетесь? Где ты смотрел мои карты? Что ещё знаешь? — выкрикнул я, сожаления, что крайне мало времени, нет возможности дельно пообщаться.

Попадаться на глаза жандармам нельзя. И жандармы ли это?

— Кто? — выкрикнул я.

Более всего меня интересовало, кто мог подсмотреть мои карты. Клондайк? А что ещё известно кому-то? Трансваальское золото? Это угроза России, мне…

— Ха-ха-ха! — раздавался смех сумасшедшего.

Жандармы ли пришли сюда, или меня загнали в ловушку?

Старик посмотрел на меня безумными глазами. Он швырнул подсвечник на стол. Пламя вспыхнуло мгновенно, будто ждало этого момента. Профессор? Да ему к психиатру!

— Бах! — раздался выстрел, подтверждающий недружественные намерения тех, кто ломился в дверь.

Колычёв уже тянул меня за собой в темный проход под лестницей. Последнее, что я увидел, прежде чем дверь в подвал захлопнулась — фигуру Линдеманна, стоящую в центре бушующего огня, он не орал от боли, он смеялся.

Я чертыхнулся. И только один вопрос у меня крутился в голове: что ещё из моих тайн могут знать недоброжелатели. Нужно срочно начинать работу по добыче золота. А там и пойму, кто ещё играет против меня.

Подвал оказался прекрасным обиталищем для крыс и пауков. Воздух здесь был густым, пропитанным запахом прокисшего вина и плесени.

— Здесь, — Колычёв отодвинул бочку, открывая люк. — Прыгайте!

Всплеск. Я погрузился с головой. Вынырнул. Холодная вода обожгла рану. Я едва не закричал, но вовремя стиснул зубы. Где-то сверху уже слышались крики и треск горящего дерева. Колычёв крикнул:

— Плывите на свет. Там вас ждут.

— А вы?

Его золотой глаз блеснул в темноте:

— У меня есть… свисток, — невесело пошутил он.

— И все же, черт вас всех возьми, что это все означает⁈ — отплевываясь от мерзко пахнущей воды, спросил я.

— Начало, граф… — прошептал он. — Начало охоты за «Солнцем Севера» и всем тем баснословным богатством, которое он олицетворяет… Прощайте!

Я кивнул и поплыл, прижимая тубус с картой к себе и чувствуя тяжесть диска-ключа в кармане. Тоннель оказался бесконечно длинным. Вода была ледяной, и с каждым движением рана ныла все сильнее. Наверняка я уже подхватил какую-нибудь заразу.

Вдруг — свет. Он лился сквозь решетку, перегораживающую жерло тоннеля. Ощупав ее, я убедился, что она не достигает нижней части. Поднырнул под нее.

И вскоре вынырнул с другой стороны, жадно глотая воздух. Я был в Неве — широкой и темной, как море. Неподалеку лодка с фигурой в черном, держащая в руке фонарь.

— Алексей Петрович? — раздался женский голос. — Плывите сюда, я ждала вас.

Фонарь осветил ее лицо. Анна! Ее глаза были полны ужаса и надежды, а из прикушенных губ сочилась капелька крови…

За несколько часов Анна Владимировна Шварц оказалась в старом облупившемся особняке с заколоченными окнами верхнего этажа, где профессор Линдеманн прятал ее сына. Дверь открылась прежде, чем она успела постучать.

— Вы опоздали на три часа, — сухо произнес мужчина в поношенном сюртуке, пропуская ее внутрь.

Гостья удивилась. Она и понятия не имела о том, что ее здесь ждут к какому-то определенному часу. Ведь она только что вырвала адрес у Лавасьера, не позволяя ему получить полное утоление похоти, пока он не назовет улицу и номер дома.

Запах лекарств ударил в нос — камфора, полынь, что-то едкое, щиплющее глаза. Анна Владимировна сбросила мокрый плащ и бросилась к лестнице:

— Где он?

Мужчина — доктор, судя по саквояжу в руке — перегородил ей дорогу:

— Сначала — условие. Пять минут. Не больше. И не будите его.

Сердце сжалось в груди. Она кивнула, с трудом сдерживая дрожь в коленях. Комната на втором этаже оказалась крошечной, но удивительно чистой. В углу тлела печка, распространяя слабое тепло. И там, под горой одеял, она увидела его.

Александр. Его белокурые волосы, так похожие на ее собственные, растрепались по подушке. Личико было бледным, почти прозрачным, с синеватыми тенями под глазами. Но он дышал — ровно, хоть и слишком тихо.

— Сашенька… — вырвалось у нее шепотом.

Она опустилась на колени у кровати, боясь дотронуться, чтобы не разбудить. Только теперь, видя его воочию, она осознала весь ужас ситуации. Кто-то действительно пытался убить ее ребенка.

— Сулема, — раздался за спиной голос.

Анна Владимировна обернулась. В дверях стоял не доктор — маленький, сгорбленный старик с горящими, как угли, глазами.

— Кто вы такой?

— Профессор Линдеманн, к вашим услугам, фрау.

— Моего мальчика… Его и впрямь отравили?..

— Не совсем… Это древний способ… Принимать… Точнее, в данном случае, давать яд в малых дозах, но регулярно. Воспитательный дом — идеальное место для таких дел.

Она вскочила, схватив старика за рукав:

— Кто это делал⁈

Линдеманн странно улыбнулся:

— Тот, кто боится правды об «Алой луне». Тот, кто ищет «Солнце Севера» и его месторождение…

За окном снова загрохотал гром. В его раскатах Анна Владимировна почти не расслышала скрип двери.

— Не пойму, о чем вы?

— Не торопите меня, я вам все расскажу…

Дождь барабанил по крыше старого дома, словно пытался выстучать некую тайную весть. Анна Владимировна сидела у постели сына, ее пальцы трепетно сжимали его маленькую ладонь.

В углу комнаты Линдеманн возился с какими-то загадочными приборами — стеклянные колбы переливались кроваво-красными жидкостями, медные механизмы тикали, словно вели обратный отсчет до неотвратимых событий.

— Ваш сын, Анна Владимировна, не просто плод случайной страсти, — голос профессора звучал глухо, как эхо из прошлого. — Он последний живой ключ к величайшей тайне Российской империи.

Анна Владимировна почувствовала, как по ее спине пробежали ледяные мурашки. Она внимательнее посмотрела на бледное личико сына и ей показалось, что в его чертах действительно есть что-то… древнее, недетское.

Линдеманн подошел к массивному дубовому шкафу и повернул скрытую ручку. С тихим скрипом открылся потайной отсек, откуда профессор извлек странный предмет — металлический диск с выгравированными символами, который излучал слабое золотисто-красное свечение.

— В тысяча семьсот девяносто восьмом году, — начал он, осторожно поворачивая диск в руках, — когда император Павел стал Великим магистром Мальтийского ордена, было создано тайное общество «Алая луна» — круг избранных, хранителей величайших секретов империи и мира.

Анна Владимировна невольно привстала. Ее дядя, князь Чижевский, действительно часто говорил о каких-то «лунных» делах, но она всегда считала это метафорой.

— Ваш дядя и отец Алексея Петровича Шабарина были не просто членами общества, — продолжал Линдеманн, его глаза вспыхнули странным блеском. — Они входили в Совет Девяти, тех, кто знал истинное происхождение «Солнца Севера».

Профессор подошел к стене и дернул за скрытый шнур. С тяжелым скрипом опустилась огромная карта — берега Аляски, испещренные таинственными символами. В центре сияла отметка в виде кровавого полумесяца.

— Это не просто золото, — прошептал Линдеманн, доставая из складок халата небольшой слиток, завернутый в черный шелк.

Когда ткань развернулась, Анна Владимировна вскрикнула — металл переливался всеми оттенками красного, будто в нем текла сама кровь земли.

— «Солнце Севера» — единственный в мире самородок, содержащий aurum rubeum, красное золото. Оно… — Линдеманн осторожно провел пальцем по поверхности, и слиток словно ответил слабым пульсирующим свечением, — оно живое. И обладает свойствами, которые наука не в силах объяснить.

Внезапно мальчик на кровати застонал. Его маленькое тело выгнулось, а глаза распахнулись, открывая зрачки, полные того же кроваво-золотого свечения.

— Что с ним⁈ — Анна Владимировна бросилась к сыну, но Линдеманн остановил ее.

— Они не просто пытались его отравить, — его голос стал твердым. — Они проводили ритуал. Ваш сын теперь, словно, живая карта пути к месторождению. В его крови… течет память предков.

Профессор резко задрал рукав ребенка, обнажив странные отметины на тонкой коже — они складывались в те же символы, что были на металлическом диске.

— Ваш дядя перед смертью передал вам ключ, даже не осознавая этого, — Линдеманн поднес к свету миниатюрный медальон, который Анна Владимировна носила с детства. — Это не просто украшение. Это часть механизма, открывающего путь к месторождению «Солнца».

За окном грянул гром, и в его свете Анна Владимировна увидела, как по стенам комнаты заплясали тени — они складывались в фигуры девяти человек в мальтийских мантиях. Среди них она узнала силуэты своего дяди и… отца Шабарина.

— Общество «Алая луна» ждет своего часа, — прошептал Линдеманн. — И теперь только вы можете завершить то, что начали ваши предки.

Мальчик внезапно сел на кровати. Его глаза горели неестественным светом, когда он произнес голосом, который никак не мог принадлежать ребенку:

— Мама… мы должны найти то, что потеряно во льдах. Прежде чем это сделает «Кровавый полумесяц».

Анна Владимировна почувствовала, как медальон на ее шее внезапно стал горячим. В этот момент она поняла — ее обычная жизнь закончилась. Впереди была только тайна, покрытая снегами Аляски и кровью тех, кто пытался ее раскрыть…

— Побудьте пока с сыном, Анна Владимировна, — снова произнес профессор. Шварц вздрогнула, возвращаясь к реальности. Мальчик по-прежнему спал. В руках хозяина дома не было никакого самородка. А на стене — никакой карты. — А потом вы должны будете спасти его отца… Я расскажу — как?..