Барин-Шабарин 8

Глава 11

Третья сторона, говорите! Ну-ну… Сторона, уверенная в том, что манипулирует всеми, разыгрывает политическую шахматную партию на уровне — минимум — гроссмейстера. И Корси, небось, мнит себя этаким графом Монте-Кристо, только в ипостаси политика-интригана. Что ж, посмотрим, что тут нам расскажет?..

— В чем источник вашей силы, синьор? — задал я главный вопрос.

— Все просто — деньги, — последовал ответ.

— Сокровища Ватикана? — уточнил Буоль.

— Не только. Деньги банкирских домов давно упраздненной Венецианской республики. Государства нет, а золотые запасы и прочие активы остались. Собственно благодаря им вы, вернее — ваши государи, и могут позволить себе роскошь воевать с другом. Стоит нам прекратить финансировать ваши распри, как немедля встанут фабрики, замрут на рейде корабли, офицеры и солдаты перестанут получать жалование.

— Достаточно, — сухо произнес Монтгомери, — Скажите, сэр, зачем вы здесь?

— Разумеется, для того, чтобы предложить сделку, — просто сказал Корси. — Есть вариант, при котором вы все сможете сохранить лицо и избежать крупнейшего в истории международного конфликта. Правда, вам придется пожертвовать кое-чем важным…

— Чем именно? — процедил Буоль, напрягшийся, как загнанный зверь.

Джованни аккуратно расстегнул внутренний карман сюртука и извлек оттуда маленькую лакированную шкатулочку:

— Информацией, разумеется… Вы, удивлены, граф? Ваша небольшая сеть информаторов оказалась вовсе не столь надежной, как казалось. Вам известна настоящая дислокация эскадры Нахимова?

Министр иностранных дел посмотрел на меня поверх очков:

— Вы предупреждали меня о фальшивых сообщениях… — сказал он. — Выходит, правду говорили ваши разведчики?

Я кивнул, словно сдерживая раздражение:

— Мы получаем сведения о точном местоположении кораблей регулярно. Нам просто нельзя было допустить распространение слухов о появлении русской эскадры вблизи Британских островов.

Монтгомери побледнел:

— Но тогда получается… что мы можем собственными руками втянуть Британию в войну с Россией!

Корси презрительно усмехнулся:

— Война уже идет, полковник. А вы все еще предпочитаете играть в шпионские игры и устраивать драку в австрийской гостиной.

За окном грянул очередной раскат грома. Кажется, природа решила добавить драматичности всей сцене.

Буоль глубоко вздохнул:

— Хорошо, господин Корси. Назовите условия сделки.

Тот лукаво улыбнулся:

— Условие весьма простое, синьоры. Вы предоставляете мне доступ к конфиденциальным данным обо всех военных планах британских, австрийских, французских и русских властей.

— А что взамен? — спросил я.

— Мир.

«И желательно — весь», мысленно усмехнулся я, наблюдая за своими собеседниками. Судя по их взглядам, то что Корси предлагает продать национальные секреты, как товар на рынке, их не удивляет. Хотя для государственного служащего участие в подобном равнозначно самоубийству, но… Меня такой подход устраивал…

— Простите, господа, — отрезал я, с видом совершенной непримиримости, — но я считаю, что обсуждать подобные вещи недопустимо.

— А вы уверены, господин Шабарин, что можете позволить себе отказаться? — тихо уточнил Корси. — Или предпочитаете оказаться вовлеченными в крупнейший военный конфликт с трагическим финалом для всех участников?

Я промолчал, изобразив растерянность, дескать понимаю, что разговор зашел в тупик и мы должны либо согласиться на шантаж, либо столкнуться с последствиями глобального противостояния.

Стрелки часов, заключенных в напольный деревянный ящик, отсчитывали секунды, а я всё делал вид, что нахожусь в состоянии мучительного выбора. Я взглянул на Монтгомери, словно, ища у него понимания, но холодное выражение его лица ни о чем не говорило.

— Мне нужен ответ сейчас, — напомнил Корси, внимательно наблюдая за нами.

Я встретился взглядом с Буолем, чей бледный профиль подчеркивало пламя свечи на столе. В его глазах читалось сомнение, желание принять любое решение, лишь бы выйти из ситуации достойно.

Сердце мое бешено колотилось в груди, голова немного кружилась от усталости и потери крови, но я понимал, что именно этот момент определит судьбу Европы на долгие годы вперед. Ведь правильный выбор — ключ к сохранению мира, неправильный — приведет к войне. Меня устраивали оба варианта.

— Ну что ж, — с тяжким вздохом произнеся я, якобы, принимая решение. — Мы согласны с вами сотрудничать.

Монтгомери недоуменно приподнял бровь, но ничего не сказал. Видимо, он тоже понял: другого выхода нет. Реакция австрийского министра была более развернутой. Еще бы — из нас троих только он был чиновником высокого ранга и соответственно на него ляжет наиболее тяжкий груз ответственности. И он попытался от нее увильнуть.

— Я должен посоветоваться с моим императором! — выпалил он.

Папский посланник коротко на меня глянул — выручай!

— Позвольте, ваше высокопревосходительство! — возмутился я. — Сказанное здесь, ни в коем случае не должно покидать стен этого замка! Стоит вам обмолвиться хоть словечком и прощайте не только ваша карьера, но и наши жизни! Верно, полковник?

— Так точно, сэр! — ответил он.

— Ну, граф, решайтесь! Вы сохраните миллионы подданных не только Франца Иосифа, но и наших, с мистером Монтгомери, государей!

— Да, вы правы, господа… Похоже, у нас нет иного выбора.

Корси приятно улыбнулся, продемонстрировав идеальный ряд зубов:

— Рад слышать. Будьте уверены, синьоры, последствия нашего сотрудничества окажутся благоприятными для всех нас. В свое время я извещу каждого из вас о времени и месте следующей встречи. Надеюсь, к этому моменту вы сможете представить что-нибудь более весомое, нежели обещания?

Незнакомец подошел ближе, запах одеколона и табака смешивался с сыростью воздуха, создавая неприятное ощущение опасности.

— Кто поручил вам следить за ребенком? — спокойно поинтересовался он, достав платок и промокнув подбородок.

Голос его оставался ровным, выговор слегка грассирующим.

— Это уж моя забота, сударь, — пожал плечами Лопухин, незаметно оценивая расстояние до ближайшего фонаря.

Угроза повисла в воздухе. Не смотря на все уверения, странный иностранец наверняка что-то замыслил. Он убрал сигарную коробку в карман, скривил губы в ухмылке.

— Скажу прямо, — негромко продолжил незнакомец, осматривая набережную, — дело ваше гиблое. Положение Шабарина прочно, и ваша попытка опорочить его провалится непременно. Все ваши бумаги сгорят раньше, чем попадут к императору. Хорошо если — не вместе с вами.

— Почему вы так думаете? — резко перебил Лопухин, готовый сорваться с места.

Любопытство боролось в нем с осторожностью, он должен был понять, что нужно этому странному типу.

Тип загадочно улыбнулся, смежив веки:

— Во-первых, ваше начальство рассчитывает на быстрое разоблачение, а вы тянете с ним. Во-вторых, наш общий знакомый весьма хитер и предусмотрителен. От вас потребуется нечто большее, нежели доказательства его связи с некой легкомысленной особой. Шабарин знает свое положение и обладает всеми необходимыми связями, чтобы раздавить и не такого, как вы.

— То есть вы хотите сказать, что мои усилия тщетны? — раздраженно бросил полковник, переминаясь с ноги на ногу.

— Совершенно верно, — подтвердил незнакомец, протянув руку в белоснежной перчатке. — Позвольте представиться: Антон Иванович Левашов, статский советник, личный секретарь министра внутренних дел Бибикова, Дмитрия Гавриловича.

— Я думал — вы иностранец, — проворчал Лопухин.

— Верно. И хотя я подданный его величества Александра, настоящее мое имя Антуан Жан Лавасьер. Я, как никто, заинтересован в успехе вашего дела, хотя понимаю, что оно обречено на провал.

— Зачем тогда вам помогать мне? — подозрительно нахмурился Лопухин, как никогда ощущая тяжесть револьвера в кобуре скрытого ношения.

Левашов театрально взмахнул рукой:

— Давайте начистоту, дорогой полковник. Когда репутация вашего подопечного станет шаткой, тем, кто натравил вас на Шабарина, понадобятся дополнительные гарантии вашей лояльности… Вы понимаете, о чем я?.. Нет? Все просто, сударь мой, если вышеуказанный господин почувствует угрозу своей репутации, он ведь может подкупить вас… Выход прост — устранить Шабарина любыми средствами, но если действовать грубо, может пострадать не только он. Поэтому давайте договоримся. Я помогаю вам собрать порочащие его сведения, а вы берете ответственность за конечный исход дела.

Лопухин потеребил усы, сомневаясь в искренности нового союзника.

— Какой у вас план? — осторожно осведомился он, ощущая знакомую дрожь нетерпеливого ожидания.

— Надо поднять старые архивы, просмотреть личные письма Шабарина, проверить возможные контакты с иностранной агентурой. Поверьте моему опыту, обязательно что-нибудь да выплывет.

По поверхности канала скользили маслянистые отблески фонарей, мягко касаясь сводов мостов. Лунный свет озарял мокрые улицы, придавая всему городу оттенок меланхолической тайны. Пора было принимать решение. И Лопухин колебался недолго:

— Согласен, но помните, малейшая ложь или обман с вашей стороны — и я первый покажу пальцем на вас.

Антона Ивановича Левашова эти угрозы ничуть не испугали. Он небрежно вынул из кармана пальто туго набитый кошель и протянул его полковнику. Видя, что тот колеблется, сказал:

— Вы нуждаетесь в средствах, а расходы потребуются, так что берите, не чинитесь.

Кошель перешел в карман жандармской шинели.

— До встречи, полковник! Не ищите меня. А если где-нибудь случайно встретите, не раскланивайтесь. Я сам отыщу вас, когда вы мне понадобитесь.

Распрощавшись с незнакомцем, Лопухин медленно двинулся вдоль набережной, размышляя о положении, в которое он угодил. Его мысли были заняты новым знакомым — французским эмигрантом Антуаном Лавасьером, живущим под русским псевдонимом Левашов. Этот, внешне спокойный и располагающий к себе, француз на деле вполне мог оказаться двойным агентом. Чем же ему так насолил Шабарин?

Прислонясь к чугунной ограде моста, полковник окинул взглядом ночное небо, заливавшее окна домов холодным серебром. Низкие облака ползли над крышами, как крысы по потолку, а влажный ветер, налетая с залива, обжигал щеки холодом. Невский проспект, терялся в клубящейся дымке.

«Почему, черт возьми, они все вдруг на него накинулись?» — ломал себе голову Лопухин.

Полковник не был новичком в хитросплетениях интриг и прекрасно знал цену услуге Левашова. Слишком многое совпадало. Если Левашов-Лавасьер и впрямь опытный шпион, будто читавший его мысли, то будет не так-то легко его обойти.

Лопухин впервые усомнился в правильности своего прежнего отношения к бывшему екатеринославскому помещику. Если в устранении оного заинтересованы такие, казалось бы, разные люди, как граф Чернышёв и этот лощеный французик, так может правда как раз на стороне Шабарина?

Жаль, что его нет сейчас в Петербурге, а письмо, написанное им, Лопухиным, в трактире, судя по всему попало в руки Лавасьера. Что ж, придется подождать возвращения Алексея Петровича в столицу.

После ухода Джованни Корси комната погрузилась в напряженное молчание. Граф Буоль нервно постукивал пальцами по столу, глядя куда-то вдаль. Его взгляд был полон сомнений и тревог. Он знал, что принял рискованное решение, которое могло иметь необратимые последствия.

Я чувствовал его напряжение, понимая, насколько тяжело ему пришлось сделать этот выбор. А рядом стоял полковник Монтгомери, молча наблюдавший за нами обоими. Его глаза были холодны и бесстрастны, словно зеркало, отражающее чужие страхи и сомнения. Он не произнес ни слова, но каждый жест говорил сам за себя:

«Мы совершили ошибку».

— Это была ошибка, — наконец нарушил тишину Буоль. — Теперь мы заложники собственных решений.

— Не будем торопиться с выводами, — поспешил успокоить его я. — Пока еще рано говорить о поражении.

— Поражение уже случилось, — мрачно ответил Монтгомери. — Нас заставили уступить, потому что у нас не хватило смелости сказать «нет». Вот почему наша позиция теперь слабее прежнего.

Его голос звучал глухо, будто погребальный звон, предвещающий начало конца. Казалось, даже воздух вокруг стал тяжелее, наполнившись предчувствием беды. И снова наступила пауза, полная невысказанных мыслей и чувств. Каждый из них понимал, что цена принятого решения может оказаться непомерно высокой.

Согласившись на предложение итальянца, они потеряли контроль над ситуацией, превратившись в пешек чужой партии. Как тут было не вспомнить старую истину: «История повторяется дважды — сначала как трагедия, потом как фарс».

И эти двое переживали первую стадию — стадию трагедии, осознавая всю глубину своего поражения. Остальное зависело исключительно от воли случая и умения приспособиться к новым условиям.

«Нужно действовать быстро, — подумал я, чувствуя нарастающую у них внутри панику.— Они не должны соскочить с крючка, на который их так ловко подцепили…»

— Господа, я хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете, — произнес я, — ибо полностью разделяю ваши опасения. Если мы просто не выполним условий папского, а вернее — банкирского посланника, он выставит нас предателями интересов наших стран. А если пойдем у него на поводу, то многократно повысим риск свернуть себе шею… Однако полагаю, что выход есть.

— Какой же? — встрепенулся австрийский министр иностранных дел.

— Он хочет информацию? Превосходно! Будем ее давать, но перемежая заведомо неверными данными.

— И кто же будет заниматься этим перемешиванием лжи и правды? — осведомился Монтгомери. — Вы же не доверите это секретной службе ее величества?

— Нет! — твердо ответил я. — Как и вашей разведке, граф Боуль. Потому что это немедленно скомпрометирует вас, господа. Проще уж полностью довериться этому Корси.

— Ну уж нет! — в голос ответили англичанин и австриец. — Только — не итальянцу!

— Тогда доверьте это мне, господа! Я, как и вы, заинтересован в том, что кроме нас, о договоренности с Корси не узнала ни одна живая душа.

В глазах министра появился огонек надежды, но упрямый шотландец попытался упереться.

— Довериться русскому, да еще тому, кто уже неоднократно срывал планы британской короны, ничуть не лучший выход.

— Лучший, полковник! — вдруг сказал Боуль. — В противном случае вам и всей вашей секретной службе придется признать, что вы проворонили русскую эскадру не где-нибудь у берегов Мальты, а прямиком у Гебридских островов!

— Да, черт побери, вы правы, — вынужден был признать британский атташе. — Согласен.

— Так по рукам, господа? — на всякий случай уточнил я.

— По рукам, — угрюмо произнес Монтгомери.

А министр иностранных дел Австрии наполнил бокалы другим вином, принесенным лакеем, взамен разбитой бутылки.

— Только учтите, господа, — сказал я, поднимая бокал. — Если вы вздумаете подсовывать мне заведомо ложные сведения. Во-первых, я заподозрю вас в нечистой игре, а во-вторых, немедленно извещу об этом Корси. А уже этот папско-банкирский ставленник придумает, как вас наказать.

Смотрю — проняло. Мы выпили за успех общего дела, за мир и процветание трех империй, под благодетельным руководством которых цивилизация проникнет в самые отдаленные уголки нашего шарообразного мира.

Тем временем ночь медленно отступала, уступая место рассвету. Первые лучи солнца пробивались сквозь густые облака, освещая комнату мягким золотистым светом. Однако даже солнечный свет не мог развеять тяжелого чувства вины и страха, оставшегося у моих собеседников не только после разговора с Корси. Не меньше их угнетало и то, что они вынуждены были согласиться на мое условие.

«Ну что ж, господа, — думал я спускаясь с крыльца графского замка и садясь в предложенную мне карету, из окон которой я мог созерцать просыпающуюся австрийскую столицу. — Вы теперь будете плясать под мою дудку… Конечно, план был рискованным… Он и сейчас еще не гарантирует полного результата, но, по крайней мере, задание императора я выполнил… Монтгомери из кожи будет лезть, доказывая, что русские корабли никогда не покидали Средиземного моря, а Боуль будет настаивать на обратном… Остальное, как говорят в XXI веке, факультативно…»

Маленькое оконце, связывающее пассажира кареты с кучером, приотворилось и в нем возникла усатая физиономия возницы:

— Господин, — обратился он ко мне по-немецки, — там какой-то прохожий машет руками. Может, стегнуть его кнутом, чтобы не лез под колеса?

— Ни в коему случае, — сказал я. — Останови. Пусть он сядет ко мне.

Карета остановилась. Дверца ее распахнулась и на подножку поставил ногу в лакированном башмаке… Джованни Корси. Усевшись напротив меня, он откинул капюшон, скрывавший его лицо и проворчал на чистейшем русском языке:

— Наконец-то… А то я совсем окоченел в этой промозглости…

Кофейня располагалась неподалеку от департамента, где коротал служебную жизнь полковник Лопухин. В отличие от трактира на Никольском рынке, она была уютная и теплая, пахнущая жаренным кофе и свежими пирожными. Тонкий аромат ванильного сахара вытеснял здесь запахи холодного весеннего Петербурга.

В таком хорошо сидеть с барышней, имея в виду последующий тет-а-тет в номерах. Увы, его визави был Левашов, приславший полковнику записку сегодня утром. Сидя напротив друг друга, оба заговорщика соблюдали осторожность, подбирая слова, ибо играли в опасную игру, где каждая реплика значила многое.

— Так расскажите подробнее, каким образом вы собираетесь докопаться до истины? — спросил Лопухин, пристально изучая собеседника.

Левашов-Лавасьер был человеком осмотрительным и предусмотрительным, но имел склонность к авантюризму, и эта особенность беспокоила Владимира Ильича Лопухина. Антон Иванович откинулся на спинку кресла, вытянув длинные пальцы рук и сцепив их вместе, образуя пирамиду из тонких косточек пальцев.

— Проще всего начать с его близких знакомых, — заговорил он, пригубив горячий напиток. — Посмотрим, кто окружает нашего героя. Может, удастся выявить связь с теми, кому терять нечего.

— Вероятнее всего, это бессмысленно, — ответил Лопухин, вперяя холодный взгляд в партнера. — Как известно, человек выбирает друзей согласно своему характеру, и Шабарин любит общаться с людьми солидными, заслуженными, обладающими влиянием. Такие друзья вряд ли выдадут.

— Разумеется, — согласился Левашов, делая заметную паузу. — Тем важнее выбрать правильный объект воздействия. Наши общие знакомые полагают, что наилучшим вариантом станет женщина.

Рука жандармского полковника дрогнула, и капля горячего напитка упала на скатерть, оставив коричневое пятно.

— Женщина? — переспросил он удивленно. — Которая уверена в себе настолько, чтобы пойти против него в открытую?

— Нет, конечно, — покачал головой Левашов. — Открытое противостояние совершенно неуместно. Речь идет о более тонком подходе. Стоит выяснить, какие дамы пользуются расположением вице-канцлера, а затем попытаться воздействовать на них в нужном направлении, пусть и косвенно, через третьих лиц.

Лопухин невольно подумал о Елизавете Аркадьевне Олсуфьевой, матери ребенка, рожденного вне брака. Можно ли заставить эту женщину сначала совершить ряд поступков, которые мало вяжутся с обликом замужней светской дамы, а затем — поведать постороннему человеку кое-какие пикантные детали, способные нанести удар репутации столь видного сановника, каким является, теперь уже граф, Алексей Петрович Шабарин?

И не просто подумал, но еле заметно кивнул. И оба заговорщика сделали по глотку кофе и обменялись понимающими взглядами. Затем Левашов встал, вежливо поблагодарив полковника и сообщив, что даст знать о следующей встрече в ближайшие дни. Разговор закончился, не раскрыв карты обеих сторон полностью, оставив каждому свою долю неясности и подозрений.

Впрочем, вернувшись домой, полковник не стал терзаться догадками. Он убедился в главном — Лавасьер начал копать под Шабарина и чтобы французик не навредил свежеиспеченному графу, он, полковник жандармерии, должен действовать на опережение. Перебрав все свои знакомства и связи, он вспомнил о графе Льве Аристарховиче Панине, бывшем фаворите и организаторе «васильковых дурачеств», то есть — любовных похождений ныне почившего императора. Теперь Панин в тени, но очень много знает о тайной жизни двора и высшего света.

Прямого доступа к графу о Лопухина не было, и он решил посетить бывшую любовницу своего, почившего одиннадцать лет назад, начальника Александра Христофоровича Бенкендорфа, баронессу Берггольц, дабы та свела его с Паниным. И через полчаса жандармский полковник был принят в ее роскошной гостиной. Баронесса, несмотря на свой преклонный уже возраст, все еще мнила себя первой красавицей Петербурга и потому начала напропалую кокетничать с нежданным гостем.

Полковник чувствовал себя не в своей тарелке. Иметь дело со светскими дамами он не привык. Его стихией были служанки, горничные, девицы легкого поведения, миловидные крепостные девки в родовом изрядно запущенном имении. А эта дама, все еще следящая за парижской модой, поводя голыми, обильно напудренными плечами, ему была ни по вкусу, ни по карману.

— Так что же вас привело ко мне, господин полковник, в столь неурочный час? — с намеком осведомилась баронесса.

— Я хотел бы просить вас, госпожа баронесса, познакомить меня с его сиятельством графом Паниным, Львом Аристарховичем, — проговорил Лопухин.

— И только? — не скрывая разочарования, переспросила мадам Берггольц.

Через пятнадцать минут, имея в кармане рекомендательное письмо к графу, полковник шел по пустынной улице, мимо здания Адмиралтейства. Вдруг он почувствовал странное беспокойство. Тихий шорох позади привлек внимание. Обернувшись, Лопухин увидел фигуру, застывшую в тени дома напротив. Инстинкты сработали немедленно — полковник метнулся в переулок, скрывшись за углом. Вскоре мимо промелькнул силуэт высокого мужчины в плаще и широкополой шляпе.

Возможно это был обыкновенный грабитель, подкарауливающий жертву, а мог быть и приставленный к нему Левашовым соглядатай. Полковник усмехнулся. До чего он дожил! За ним ходит топтун, как за каким-нибудь студентиком-крамольником. И все же, несмотря на усмешку, напряжение нарастало. Сердце Лопухина билось учащенно, ладони вспотели. Было очевидно, что кто-то пытается заманить его в ловушку. Оглянувшись, жандарм ощутил присутствие неведомой угрозы, нестойкой, словно петербургский туман.

И все же нападения не произошло. Открыв дверь собственной квартиры в доходном доме на Гороховой улице, Лопухин обнаружил небольшую записку, брошенную на коврик у двери: «Будьте осторожны. Ваш противник опаснее, чем вы полагаете…»