Барин-Шабарин 7

Глава 8

Не только и не столько приходилось отдыхать и веселиться. Лишь один вечер, даже не ночь. А вот ночью, когда все офицеры и редкие знатные жители города после приема разошлись по домам, я продолжил работу.

Лично инспектировал разведгруппы, которые отправлялись на поиск информации о противнике. Мы определяли маршруты, согласовывали легенды. У меня были даже пять женщин, которые обучены разведке, ну и постоять за себя могли. Так что с легендами получалось вполне споро.

Эта война, по крайней мере, для наших противников, еще не заимела женское лицо. Это мы привлекаем женщин. Сестры милосердия, медицинские сестры, есть прачки, есть стряпухи-повара. Вот и диверсантки-разведчицы в наличии.

И нет, я не считаю это злом. Для Отечества же стараемся. Если есть возможность обмануть врага, используя для прикрытия женщину… Я это сделаю. И плевать на всех, кто осудит. Если узнает, конечно, так как наличие в полку женщин скрывается, насколько это возможно.

Информация — это наше все. Без наличия выверенных разведданных нельзя планировать операции. Тем более, что права на ошибку у меня нет. Может кому-то ошибку простят, или же спорный результат сочтут за хороший. От меня ждут чуть ли не шоу. И я должен его дать, чтобы окончательно уверить и своих и противников в том, что там где я, там победа!

Так что только на четвертый день пребывания в Севастополе, мне довелось-таки выйти на передовую и посмотреть на картечницу Лукашова в действии. Случились сложности с ротацией на позициях обороны в связи с тем, что в город прибыл наследник Российского престола. Сняли два полка, на их место поставили три батальона, не полных причем, получалась почти что брешь. И вообще полетела только-только ставшая налаживаться система обороны.

Ударь враг в этот момент, то имел бы… Да никаких шансов он бы не имел, потому что мой корпус заступил на один из участков обороны и… Спровоцировал врага.

— Тра-та-та, — стрекотала картечница.

До нельзя сосредоточенный и серьёзный Лукашов сам крутил рычаг, вращая стволы первого прототипа русского пулемёта.

Два эскадрона казаков, входивших в мой корпус, вышли за пределы наших оборонительных укреплений и неожиданно для врага, атаковали ближайшие вражеские укрепления. Казаки подскакали, постреляли, накидали гранат, убежали. За ними погоня, а тут… Причем сразу сотня стрелков была готова прикрывать, но это не понадобилось.

— Отходят! — сообщил Тарас, так же, как и я, смотрящий в бинокль за действиями противника.

Зуавы, эти темнокожие французы, именно их послали преследовать наглых казаков, ну и провести заодно разведку боем, прошупать на одном участке нашу оборону. Мне стоило немалых трудов убедить командование дать возможность испытать картечницу Лукашова именно в боевых условиях.

И в тот момент, когда русские солдаты и офицеры, контролирующие ближайшие участки обороны, с напряжением ожидали ускорения французской атаки, направляя в основном гладкоствольное оружие в сторону врага, картечница уже работала.

Она, вернее сразу три пулемета била ненамного, но всё же дальше, чем те ружья, которыми были вооружены русские солдаты. Учитывая то, насколько выходила плотность огня сразу трёх работающих картечниц, прямо сейчас мы заменили два стрелковых батальона.

Я знал, что в иной реальности картечница Гатлинга могла выдавать до тысячи выстрелов в минуту. Подобного результата мы добиться пока не смогли, но и те шестьсот выстрелов — это стена перед наступающими порядками противника. И сейчас противник, начиная наступление узким фронтом, колоннами, получил неприемлемый урон и откатился.

И вот честно… Лучше бы наступали светлокожие французы. Неприятно как-то устраивать геноцид зуавам, будто я злостный расист. Но, ведь вынудили.

— Мда! — многозначительно произнёс Владимир Алексеевич Корнилов.

Несмотря на ажиотаж, связанный с приездом наследника Российского престола, ну после уговоров Нахимова, начальник штаба Черноморского флота нашел время и пришел посмотреть. Он скептически отнёсся ко всем моим новинкам, может быть, кроме пушек, которые уже не столь новинка, а испробованы в бою. И теперь вице-адмирал, пришедший на участок, где планировалась атака противника, пребывал в задумчивости.

— А ведь подобное оружие можно установить и на кораблях, — установившееся молчание нарушил Павел Степанович Нахимов.

И всё-то морякам устанавливай на корабли! Впрочем, до сих пор ещё никто не отказывался от абордажного боя, поэтому наличие трёх-четырёх картечниц на любом корабле — это большое преимущество.

— Через час я ожидаю вас в штабе. Нам нужно многое обсудить. Не учитывать ваши новинки в обороне города нельзя. Это преступно. Прошу простить меня за прошлое недоверие! — произнёс Корнилов и протянул мне руку, которую я незамедлительно пожал.

Что ж, видимо, часть стены недопонимания мне удалось пробить.

А еще через день, наконец, состоялся Военный Совет, на котором вроде бы как должны были определять и тактические и стратегические задачи. Должны, однако, не значит, что решались.

«Средний надой одной коровы… Поголовье свиней увеличилось… Средний размер груди доярки так же увеличился!» — вот такое мне слышалось на Военном Совете, где я имел честь присутствовать. На самом деле, как будто бы находился на каком-то партийном собрании или же отчётном собрании о достижениях колхоза.

Александр Сергеевич Меньшиков непонятно для кого расплывался в цифрах, бравировал статистикой, причём, такой, к которой он, если и имел отношение, то не то, что посредственное, а в принципе отдаленное. Мне раньше казалось, что такие доклады — это явление будущего. Нет, очковтирательство явление куда как раннее.

— Санитарные потери в войсках снижены. Этого добились за счёт… — вещал командующий.

Вот же… Его это заслуга, что санитарные потери снизились? Это Пирогов с просто огромной командой опытных профессионалов за каждого солдата до изнеможения бьется со смертью. Ну ладно, пусть дело общее, но хотя бы роль профессора мог бы и озвучить.

А неплохим бы Меньшиков был председателем колхоза! И да, понятно, для кого он старается. На Военном Совете присутствовал наследник российского престола Александр Николаевич. Вот только мне кажется, что эти цифры он уже неоднократно слышал. Недаром же дней пять его обхаживает адмирал Меньшиков.

Что же касается цифр, то я прекрасно знаю, как, порой, даже некрасивые числа превращаются в успех. Тут важно, как именно их преподнести и с чем сравнить. Учился ли этому Меньшиков или имел к подобному врождённый талант, я не знал. И даже меня адмирал чуть не очаровал своим докладом об успехах при явных неудачах. Ни грамма негатива. Только хорошее. Он бы излучал оптимизм и уверенность в правильности происходящего, если бы враг был уже под Екатеринославом.

Факт — противник почти взял в осаду город Севастополь. Сколько бы Меньшиков на этом «почти» ни бравировал, тем, что база Черноморского флота не остаётся без снабжения вовсе, что дорога на Симферополь удерживается русскими войсками, флот пусть и стоит на рейде, но не допускает бомбардировки Балаклавы. Но, ошибки были допущены. Враг, как говорится, у ворот.

Однако, никто Меньшикова не перебивал, все слушали с некоторым отрешённым вниманием доклад командующего.

— Севастополь к бою готов! — бравурно закончил свою речь Александр Сергеевич.

А вот аплодисментов с криками «браво» отчего-то не последовало. Не до конца сработало умение адмирала Меньшикова менять местами чёрное и белое.

— Господа офицеры, я что-то упустил, или же предложение по исправлению обстоятельств не прозвучало? — после некоторой паузы цесаревич Александр Николаевич одной фразой обнулил все попытки Меньшикова представить ситуацию успешной.

— Кхе! Кхе! — закашлял докладчик.

Присутствующие на Военном Совете офицеры с трудом сдерживали ухмылки. Александр Сергеевич же не проявил эмоций, мол все под контролем, и цесаревич не спросил с командующего.

— Что предлагаете делать, господа? — наследник престола взял инициативу проведения Военного Совета в свои руки.

Молчание. Вопреки тому, что здесь находились инициативные офицеры, тот же Корнилов или Нахимов, выпячиваться явно никто не хотел.

— Заслушаем сперва мнение полковника Зарайского! — прервал всеобщее молчание будущий император.

По традиции он предлагал первое слово офицеру с наименьшим чином.

Полковник Зарайский, человек достаточно преклонного возраста, на грани того, чтобы уже уйти на заслуженный покой, растерявшись, всё же встал со своего стула. Затравленными глазами офицер окинул взглядом помещение штаба Черноморского флота, где проходил Военный Совет, и начал выдавать своё мнение:

— Ваше Императорское Высочество, над неприятелем нависает наш корпус на севере от города. Нужно ударить оттуда и перерезать дорогу из Евпатории на Севастополь, — подрагивающими губами произнёс полковник.

Я был малознаком с этим офицером, поэтому не могу сказать, как он ведёт себя на поле боя. Но порой бывает так, что славный офицер, сражающийся не жалея живота своего, растеряется в присутствии командования, уж тем более — венценосной особы. Но сказано было именно то, что и напрашивается.

Наши противники, не будь дураками, прекрасно понимают, что Россия не может не использовать тот корпус, который нависает над их группировкой войск. Однако ночью пришли четыре из семи моих разведывательных групп, две из которых были отправлены сразу же по прибытии в Севастополь изучить позиции противника как раз-таки на пересечении дорог, ведущих в Евпаторию.

Я мог бы Военному Совету уже предложить рассмотреть те разведывательные данные, которые были мною получены, но ситуация такова, что выпячиваться до времени не стоит. Вот будет предоставлено слово, так и скажу.

— Да, я с вами соглашаюсь, что движение корпуса на севере весьма вероятно может повлиять на ситуацию. Предлагаю, господа, пока это предложение считать наиболее вероятным, пока не прозвучали иные.

Александр Николаевич выступал в роли вполне неплохого ведущего. Он словно вёл какое-то ток-шоу.

— Полковник Свирский! — несколько пренебрежительно наследник российского престола предоставил слово другому офицеру.

Для всех стало понятно, что цесаревич раздражён. Да, Военный Совет выглядел как-то вяло, безынициативно. Складывается ощущение, что здесь собрались нерешительные офицеры. Причём, даже со слов Меньшикова не звучали бравурные и пафосные речи по поводу того, что «мы их шапками всех закидаем».

Из чего наследник российского престола мог бы сделать заключение, что потеряна вера в победу. Я бы с подобным утверждением не согласился. Просто здесь, на Военном Совете, возможно, только кроме Меньшикова, собрались офицеры, которые не умеют расшаркиваться, которые мало знакомы с моделью поведения в присутствии венценосной особы.

Ну и морские офицеры. Им пока дали по рукам и запретили готовить решительный морской бой. Кстати, зря. Нужно разведку провести, даже на воздушном шаре, посчитать вражеские вымпелы. Не могут англичане с французами постоянно держать большой флот у Севастополя и так же ничего путного не предпринимать.

А еще все какие-то зажатые в присутствии наследника престола. Это для меня, человека, у которого ещё остаётся немало от человека будущего, только восприятием действительности, нет такого чинопочитания, как у людей, воспитанных эпохой. Так что я с императором и с наследником российского престола говорил, пусть и волнительно, но относительно уверенно, и мог донести свою мысль.

— Генерал-майор Шабарин… Ну, давайте хоть вы нас порадуйте решениями, Александр Петрович, — обратился ко мне наследник престола, являя всем некоторое особое отношение ко мне.

— Ваше Императорское Высочество, господа… Моё мнение таково, что ни в коем разе нельзя бить противника под Евпаторией. Пока сохраняется эта угроза, что на неприятеля обрушится русский корпус, врагу приходится держать крупные силы как раз в том месте, куда и мог бы прийтись наш удар. К сожалению, могу сообщить, что противник имеет почти двукратное численное преимущество, хорошо окопался, вся система обороны расположена недалеко от побережья, тем самым неприятель может поддерживать армию корабельным артиллерийским огнём, — чётко и уверенно, желая как-то реабилитироваться перед Александром Николаевичем за то, что офицеры больше молчат, чем предлагают, говорил я.

— Господин Шабарин, а у врага что, есть двукратное преимущество на востоке от Севастополя? — раздражённым голосом перебил меня адмирал Меньшиков. — Или так… привираете?

Но это было предсказуемо, так как я первой же своей фразой практически уничтожал его доклад. Он сыпал цифрами, которые уже не соответствуют реалиям. Как и в иной реальности, англичанам удалось в кратчайшие сроки наладить такую морскую логистику, что они уже имеют почти двукратное преимущество перед нами.

Сведения, которые поступают мне от разведчиков, весьма неутешительные. Приблизительно до ста тысяч солдат и офицеров противника уже находятся на Крымском полуострове. Да, здесь и турецкий корпус, сардинцы почему-то раньше, чем в иной истории, решили поучаствовать в авантюре, и их части уже замечены.

А вот русских войск всего на полуострове не более шестидесяти тысяч. Я, конечно, не беру в расчёт те небольшие гарнизоны, которые остаются в городах Крыма. Они в целом не особо помогут.

— Если мы ударим с севера, то рискуем завязнуть в боях, и я не говорю о поражении. Но победа не будет лёгкой. В таком случае считаю, что угроза самого нападения играет большую пользу, чем бой. Неприятель концентрирует войска и продолжает насыщать сразу три участка, где мы можем ударить. Тем самым неприятель растаскивает свои силы, и давление на Севастополь несколько меньше, чем могло бы быть, — продолжал я уверенно, без бумажек и без заученного текста, докладывать военному совету.

— С чего вы взяли? На голых предположениях невозможно выстраивать подобные умозаключения, если это только не глупость! — Александр Сергеевич Меньшиков встал со стула, опёрся двумя руками на стол и будто навис надо мной.

Не впечатлило. Но я не был особо зол на выходку Александра Сергеевича. В конце концов, я сейчас разгромил его чётко выверенный красивый доклад.

— Ночью пришли три разведывательные группы, две из которых были направлены именно в ту сторону, куда и может быть направлен удар северным корпусом. У меня есть не только слова самих разведчиков, но взяты были карты, а также два офицера: один французский майор, другой — сардинский капитан. Они подтверждают сказанное разведчиками, — без видимых эмоций я отбивал реальными фактами нападки адмирала Меньшикова.

— Почему вы мне не доложили, господин генерал-майор? — строго, даже грозно, спросил у меня цесаревич Александр Николаевич. — Вы обращались с ними учтиво?

— Вполне учтиво. Но есть за что назвать меня варваром и дикарем. И пусть бы называли, но я зубами грызть врага буду, если для победы это нужно. Я работал целую ночь над составлением доклада и так и не успел этого сделать, посему частью докладываю именно сейчас. Перебивать же кого-либо из докладчиков счёл за невежество, — не прогнувшись под грозным взглядом наследника российского престола, отвечал я.

Причём прозвучал достаточно понятный намёк на действия адмирала Меньшикова. Нечего меня перебивать. Да и не время заниматься очковтирательством. Враг стоит на пороге, и даже я могу признаться самому себе, что в некоторой степени недооценил французов и англичан.

Опять же, сработали нарративы и установки из будущего, где британские и французские военные ценились мной крайне мало. По крайней мере, так думал я. В этом же времени и в этом отличии они, французы, сражаются отважно, рьяно, будто бы стоит вопрос о существовании их государств.

— Ваши предложения! — на удивление, но эти слова прозвучали от Меньшикова.

Он взял себя в руки. Мне показалось, что намёк наверняка был понятен и Меньшикову, но он решил перевести разговор всё-таки в деловое русло, что говорило несколько в пользу адмирала. Да, Александр Сергеевич хочет выглядеть для всех командующим. Серьёзнейшее поражение будто бы не замечается, а сам адмирал занимается словоблудием с цифрами. Но уверен, что он точно не желает поражения русской армии, как и в целом России.

— Я предлагаю, уж простите за эту фамильярность, сделать врагу очень больно. Вынудить на какую-нибудь безрассудную атаку и убить как можно больше противника, чтобы они на некоторое время и вовсе задумались об активных боевых действиях. Неприятель не должен быть упоён своими успехами. Поэтому его нужно ударить больно, чтобы война, которую они затеяли, закончилась на Елисейских полях в Париже! — несколько с пафосом произнёс я.

Зачем лишать английскую литературу великого произведения? Я сейчас о стихотворении об атаке лёгкой кавалерии. Удивительным образом, в иной реальности англичане сделали из этого поражения героический эпизод.

Я встал и подошёл к большой карте, висящей на стене рядом со столом.

— Я предлагаю провести операцию здесь, — я ткнул пальцем на одну из артиллерийских батарей неприятеля. — Захватим эти батареи и развернём их в сторону врага. Проблема для противника состоит в том, что рядом у него нет в достаточной степени пехотных соединений, чтобы не допустить подобной нашей атаки. На рассвете можно выбить командование англичан на этом участке. Неприятелю ничего не останется, кроме как ударить лёгкой кавалерией, которая располагается недалеко. Вот их мы и встретим, — вкратце я описал суть разрабатываемой моим штабом операции.

— Авантюра чистой воды, — резко отреагировал на моё предложение Меньшиков.

А вот Александр Николаевич задумался. Наверняка мои разговоры с ним не прошли даром, и в моих предложениях…

— Вы намереваетесь использовать свои картечницы? — спросил Павел Степанович Нахимов.

— Безусловно. А ещё атака пойдёт под прикрытием нарезных орудий. Окончательный разгром англичане получат вследствие атаки двух казачьих полков. При этом захваченные орудия не позволят противнику быстро отреагировать пехотой, они будут угрожать трофейным пушкам, — прояснял я ситуацию.

— Это может сработать. И по моим сведениям, у противника здесь недостаточно сил, чтобы противостоять серьёзной контратаке, — поддержал меня Корнилов, до того молчавший и не проронивший ни слова. — Если мы ещё насытим этот участок дополнительными орудиями, то будет возможность атакующим отойти, а мы остановим врага. Ваше Высочество, для поддержания боевого духа, а также чтобы снизить инициативу противника, нам необходима громкая вылазка.

— До обеда план операции чтобы лежал у нас с Александром Сергеевичем на столе! — недовольным тоном сказал наследник российского престола.

И это недовольство было вполне понятным: ему не нравилось то, что назначенного командовать обороной Севастополя адмирала Меньшикова, по сути, прямо сейчас на военном совете затирают. Но когда дело касается обороны Севастополя, то меня в меньшей степени волнует психологическое состояние адмирала Александра Сергеевича Меньшикова. В иной реальности он ударил с севера по англо-французской группировке войск, и случился разгром, который только усилил давление неприятеля на Севастополь.

С другой стороны, нам необходимо сохранять под своим контролем дорогу, чтобы не нарушались поставки, и чтобы была возможность быстро наращивать свою группировку войск для будущих ударов по противнику, чем способствовать нашей победе.