Барин-Шабарин 7

Глава 20

Весна наступила раньше, чем ожидали севастопольцы, словно вместе с беспорядочно отступающим противником отходила и зима. С той лишь разницей, что отходила она не на север, как обычно, а на юго-запад. Февраль 1855 года оказался в Европе необычайно холодным. В России воспринимали это, как кару Господню, обрушившуюся на католиков и протестантов.

Европейские и американские газеты трубили о генерале Морозе, что вторгся в цветущий европейский сад и от дыхания которого увядают цветы цивилизации. Меньше сообщали об осаде эскадрой Нахимова Константинополя. Хотя знаменитый итальянский композитор Джузеппе Верди спешно сочинил одноименную оперу, и ее уже собирались поставить в Ла Скала. Правда, у него исполняли арии о другой осаде Константинополя — средневековой, но аллюзия была более чем прозрачной.

В Севастополе пели другие песни. Скажу скромно — мои. В многочисленных уличных бистро, наслаждаясь пригревающим солнышком, горожане охотно слушали шансонье, исполняющих «Офицеры, россияне, с вами вера воссияет…», «Потому что нельзя быть красивой такой», « Как упоительны в России вечера…». А шагающие в баню матросы флотского экипажа лихо выводили:

У матросов банный день

Веники хрустят,

Как дубрава на ветру,

Листьями шуршат.

Часовые на посту.

В городе весна.

Не грози нам кулаком

Наш главный старшина,

Наш главный старшина.

Идет матрос по городу,

Да по булыжной улице,

И от улыбок барышень

Вся улица светла.

Не обижайтесь девицы,

Но для матроса главное,

Чтобы его далекая любимая ждала.

А матрос попьет кваску,

Трубочку набьет,

Никуда не торопясь,

Выкурит ее…

Граф Толстой, журналисты Хвостовский и Говард, и я, как раз пили цикориевый кофе в бистро на Графской пристани, когда мальчишки — разносчики газет выскочили из типографии со свежими экземплярами газеты «КРЫМЪ». Благодаря моим хлопотам ее начали печатать в городе на тридцать без малого лет раньше, чем в предыдущей версии исторических событий.

Состоя в дружеских отношениях с Александром Сергеевичем, который при моей поддержке, стал крупнейшим репортером в современной истории, я не ожидал от Севастопольской газеты каких-либо сенсаций, но к моему удивлению Хвостовский сам подозвал пацаненка, сунул ему медяк и развернул купленный газетный лист. Я сразу заподозрил подвох. И не напрасно.

— Из Санкт-Петербурга сообщают, — принялся он зачитывать торжественным голосом. — Великая Порта готова согласиться на условия капитуляции турецкой армии и флота, предложенные его высокопревосходительством адмиралом флота Павлом Степановичем Нахимовым. В ответ командующий Черноморской эскадрой временно приостановил бомбардировку Константинополя…

— Сознайся, Александр Сергеевич, что еще утром ты зашел на Телеграфную станцию и узнал эту новость, — с укоризной произнес я.

Хвостовский лишь загадочно усмехнулся. А я — порадовался своей проницательности. Все-таки не зря я потратил кучу времени и денег, на то, чтобы протянуть от столицы империи до Крымского полуострова телеграфную линию, основанную на технологии, разработанной Павлом Львовичем Шиллингом — русским изобретателем электромагнитного телеграфа и биграммного шрифта — еще в 1832 году.

Благодаря его изобретению удалось поддерживать оперативную связь командования сражающегося Полуострова с Генеральным Штабом и Адмиралтейств-Советом, а также — получать относительно свежие новости из Санкт-Петербурга, а следовательно — со всего мира. Теперь и власти убедились, что телеграф не забавная игрушка, годная лишь для того, чтобы развлекать завсегдатаев великосветских салонов, а серьезный инструмент управления государством.

— Дай Бог, чтобы турки, наконец, одумались, — вздохнул Лев Николаевич.

— А вы почему молчите, Джон? — спросил я у Говарда, который после нашего лихого налета на позиции французов в Камышовой бухте стал куда более печальным и задумчивым. — Неужто печалитесь о крахе англо-франко-турецкой авантюры? Не забывайте, что я написал в Петербург прошение на высочайшее имя о представлении вас к Георгиевскому кресту за личную храбрость!

— Благодарю вас, — отозвался он. — Хочу напомнить, что я не Джон, а Уильям, Джоном — точнее — Ваньей я назвался, чтобы мои товарищи, солдаты десанта, не ломали язык иноземным именем… Что касается вашего вопроса, то — нисколько… Особенно после того, как под Камышом были обнаружены захоронения с изуродованными телами мирных жителей…

— И после того, как ваши европейские коллеги скромно об этом умолчали, предпочитая живописать ужасы «русской резни», — усмехнулся Александр Сергеевич.

— После которого вашего покорного слугу иначе, как butcher — мясник — эти щелкоперы и не называют, — произнес я с усмешкой.

— Прошу вас, не называйте этих лжецов моими коллегами, — раздраженно произнес Говард. — Не хочу иметь с ними ничего общего.

— А как к этому отнесется ваше руководство? Я имею в виду — главного редактора «Times» Джона Делане.

— Скорее всего — меня уволят, — равнодушно произнес Уильям Говард Рассел — первый военный корреспондент в истории. — Я хочу просить у его императорского величества Николая Павловича принять меня в число своих подданных.

— Совершенно правильное решение, — одобрил Толстой. — Вы далеко не первый англичанин, который обрел в России родину. И ваши предшественники оставили заметный след в истории. Так что вы лишь присоединитесь к весьма славной компании.

— Надеюсь, здесь мне позволят писать только правду, — проговорил Говард.

— Я тоже — надеюсь, — одновременно произнесли два русских журналиста и писателя и мы все рассмеялись.

После того, как Шабаринский десант устроил избиение расквартированных в Камышовой бухте галльских петушков, и вдобавок еще был поддержан с суши регулярными русскими войсками, вроде бы надежно запертыми в Севастополе, Наполеон III приказал срочно эвакуировать, задействованные в Восточной войне вооруженные силы своей страны.

Оставшись без своих континентальных союзников, британцы вроде сочли благоразумным последовать их примеру. Надо было спасать то, что удастся спасти. К сожалению для флота с Туманного Альбиона, запертого в Черном море, о возвращении к родным берегам не было и речи. Корабли в буквальном смысле пришлось бросить в румынском порту Сулина.

И поэтому Адмиралтейство Британской империи приказало капитанам кораблей, которые выдвинулись уже к Архангельску и на Дальний Восток, изменить курс. Направленные на Русский Север — фрегат «Эвридика» с двадцатью шестью пушками, под командованием Эрасмуса Омманнея, паровые шлюпы «Бриск», под командованием Фредерика Сеймура, и «Миранда», под командованием Эдмунда Мобри Лайонса, по четырнадцать пушек на каждом, должны были стать на якорь в гавани норвежской столицы — Христиании.

Аналогичный приказ получил адмирал Брюс, который командовал английскими кораблями в составе англо-французской эскадры, двигающейся к Камчатке. В итоге — флагманский пятидесяти двух пушечный фрегат «Президент», сорока пушечный фрегат «Пайк» и пароход «Вираго» с шестью орудиями, покинули своих союзников, которые находились на борту французских кораблей «Форт», «Эвридика» и «Облигадо» — шестьдесят, тридцать и двенадцать орудий соответственно.

Адмирал Феврие де Пуант, который командовал французской частью эскадры, такого приказа не получал, но предпочел не идти к русским берегам. От греха подальше. И угадал, потому что когда до него все-таки дошла воля его императора, он с облегчением перекрестился и начал неспешное возвращение к порту приписки.

И когда его флотилия бросила якоря в гавани близ Кейптауна для пополнения запаса пресной воды и продовольствия, де Пуант получил известие об очередной авантюре, в которую ввязались британцы, ибо в отличие от французов, англичане с поражением в Крыму не смирились.

Они решили нанести удар не в мягкое подбрюшье Российской империи, а сразу — в ее голову. С проектом морской блокады Санкт-Петербурга выступил лорд Адмиралтейства сэр Джеймс Роберт Джордж Грейам, баронет. Ему следовало как-то оправдаться перед парламентом и ее величеством за брошенные в Черном море британские корабли, иначе его бы ждала отставка да еще и следствие.

— Британская империя, над которой никогда не заходит солнце, не может спустить обиды, нанесенные русскими варварами, — начал он свою знаменитую речь в палате лордов Британского парламента. — Кровь отпрысков знатнейших фамилий королевства, пролитая на пустынной земле Крыма, вопиет об отмщении! Нам не следовало связываться ни с французами — нашими извечными врагами — ни с трусливыми турками, которые сдали русским свою столицу. Я уже отдал приказ об отзыве наших кораблей, отправленных на край света. Британским морякам нечего делать в землях, где выживают лишь дикие поморы и камчадалы. Если мы хотим наказать Россию, следует напасть на ее мозговой центр. Момент самый удобный. По донесениям сотрудников секретной службы ее величества, царь Николай очень плох. Со дня на день отдаст Богу душу. Наследник, великий князь Александр, все еще находится с войсками в Крыму. Русские дороги крайне плохи, а внезапно наступившая весна превратила их в непролазное месиво. К тому моменту, когда цесаревич доберется до Санкт-Петербурга, мы превратим этот город в груду дымящихся развалин. Корабли капитанов Эмманнея, Сеймура и Лайонса могут дойти до Кронштадта за несколько дней пути. Наша обязанность подкрепить эту эскадру самыми мощными фрегатами и линейными кораблями, что имеются в нашем распоряжении. Брюс с Дальнего Востока ведет свои корабли полным ходом. У нас есть все шансы наказать возомнивших о себе русских. И если вы, господа члены палаты лордов, одобрите мой проект, я буду ходатайствовать об его утверждении у ее величества. При условии, что ни одно слово, сказанное здесь, этих стен не покинет.

Пэры Англии, заседающие в парламенте, возгласами выразили свое бурное одобрение проекта лорда Адмиралтейства. Не удивительно, ведь многие из них все еще носили траур по сыновьями, младшим братьям и племянникам, погибшим в печально известной атаке легкой кавалерии, и люто ненавидели Россию. Дымящиеся руины Петербурга, рисовались их воображению, как сладостные картины совершённой мести.

Лишь лорд Пальмерстон, занимавший пост премьер-министра, сохранял сдержанность. И вернувшись после заседания парламента в свой замок, он раздраженно поделился своими тревогами с Эмили Лэм, бывшей графиней Каупер, а ныне его, Пальмерстона, молодой супругой.

Разговор их подслушала горничная, смазливая болтушка Кэтти, двадцати двух лет, и как могла пересказала его своему любовнику, носившему звучное имя Джеймс Бонд. Девушка и не подозревала, что под ним скрывается русский разведчик Денис Иванович Шахов, который сразу догадался, о чем шла речь в доме британского премьер-министра.

Поезд шел на Екатеринослав. В вагоне, кроме гвардейцев охраны, ехали всего двое — великий князь Александр Николаевич и я. За окнами сверкали на солнце разливы половодья. Ранняя весна проникала все дальше на север и я опасался, что насыпь, на которой было проложено полотно железной дороги может подмыть, потому приказал солдатам на передней площадке паровоза смотреть в оба.

Со своим царственным спутником я не делился опасениями. У него и так было настроение хуже некогда. Из Петербурга приходили дурные вести. Здоровье Николая Павловича становилось все хуже. В прошлой версии истории он умер еще 18 февраля — в этой уже продержался дольше, но пневмония дала осложнения, так что при нынешней медицине шансов выжить у императора не было.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, будущий самодержец начал расспрашивать меня о моих дальнейших планах. Не личных, а, как он выразился «государственных заботах», словно следующим императором должен был стать я, а не он. Впрочем, я же теперь не просто эксцентричный помещик из Екатеринославской губернии и даже — не губернатор. Указом его величества, Шабарин Алексей Петрович назначен вице-канцлером Российской империи.

Об этом я узнал еще перед вылазкой в Камышовую бухту, но не помчался на всех парах в столицу, потому что следовало окончательно устранить угрозу военного вторжения в Крыму. Теперь, когда наша эскадра блокировала Проливы, а турецкий султан запросил мира, можно было заняться и более мирными делами, если под таковыми понимать подготовку к грядущим войнам.

— Si vis pacem, para bellum. Хочешь мира, готовься к войне, — процитировал я цесаревичу известное латинское выражение.

— Неужели опять ждать войны, Алексей Петрович? — спросил он.

— Да, ваше императорское высочество, — ответил я и пустился в рассуждения. — Порою мы неправильно воспринимаем войну. Она кажется нам лишь досадным нарушением спокойствия. От такого отношения проистекают многие ошибки.

— Вы хотите сказать, господин вице-канцлер, что война — это и есть естественное течение жизни? — удивился великий князь.

— Совершенно верно, ваше императорское высочество. — Война не просто часть истории рода человеческого, она и есть его история. Разве можно припомнить хотя бы один, более менее, длительный промежуток времени, когда бы люди не воевали? Все исторические хроники, все раскопки древностей, производимые кладоискателями и учеными мужами, свидетельствуют о том, что именно война всегда была основным содержанием жизни древних египтян, вавилонян, греков и римлян. О войнах повествует и Ветхий Завет. А разве история нашего, Богом благословенного, Отечества не свидетельствует о том же?

— Вы правы, Александр Петрович, — кивнул цесаревич, — но Боже мой, как же неприятна эта мысль!

— Да, ваше императорское высочество, лицо войны неприятно, более того — отвратительно, но отворачиваться от него не стоит, если не желаешь получить нож в спину. Сколько раз мы, усыпленные сладкими речами наших европейских соседей о мире, получали такой удар. И поверьте мне, еще получим, если не будем к этому готовы ежечасно. Европа воспринимает нашу природную доброту и соблюдение заповедей Господа нашего, как слабость. И если мы не хотим, чтобы война раз за разом приходила на нашу землю, к ней нужно быть готовыми постоянно. Более того, следует готовиться не к вчерашней, уже отгремевшей войне, а — к завтрашней, которая будет проистекать совершенно иначе. Сравните, ваше императорское высочество, Отечественную войну и нынешнюю, когда дело решает уже не только храбрость солдат и выучка офицеров, но и техническое оснащение, а также — пищевое и вещевое довольствие и медицинское обслуживание. А завтра — все это будет иметь куда большее значение, чем сегодня.

— Ну, храбрость и выучка всегда будут иметь решающее значение, — возразил великий князь.

— Вы совершенно правы, ваше императорское высочество, но солдат и офицеров следует беречь. Это самый ценный и трудновосполнимый наш ресурс.

— Ресурс, — невольно улыбнулся будущий царь. — Мне докладывали о вашей склонности к необычным оборотам… И все же, что вы предлагаете делать?

— Во-первых, полностью перевооружить армию и флот. Гладкоствольные и заряжаемые по старинке орудия и ружья должны отойти в прошлое. Во-вторых, парусный флот следует заменить на паровой и броненосный. В-третьих, отказаться от рекрутского набора, а вместо него брать в армию молодых мужчин, годных по здоровью, на несколько лет, чтобы они могли пройти воинское обучение, после чего — отпускать их в запас и призывать в случае опасности для Отечества.

— Говоря об этих молодых мужчинах вы, разумеется, имеете в виду исключительно мужиков?

— Простите, ваше императорское высочество, но вынужден возразить. Молодых мужчин всех сословий, почти без исключений — дворян, купцов, мещан и крестьян. Исключение могут составить лишь люди духовного звания. Ежели кто из юношей захочет связать свою судьбу с армией или флотом пожизненно, таковых следует обучать на унтер-офицеров и офицеров, вне зависимости от сословного происхождения, для чего — расширить число военных учебных заведений.

— Мещан и мужиков в кадеты и гардемарины? — хмыкнул цесаревич.

— Совершенно верно, ваше императорское высочество. Таким образом, мы получим огромную обученную армию в запасе, готовую в любой момент отразить вражеское вторжение. И в то же время, отслужив два— три года, молодые сыны России смогут вернуться к своим прежним занятиям.

— Я подумаю над вашим предложением, господин вице-канцлер, — кивнул тот, кому вскоре надлежит занять российский престол. — Хотя мне пока трудно представить дворянских детей, которые живут в казармах с сыновьями собственных кухарок и лакеев.

Цесаревич с интересом не только слушал своего собеседника, но и наблюдал за ним. Причем, не только сейчас — в жестком и тряском вагоне поезда. От великого князя не укрылось то, что имя екатеринославского помещика овеяно неслыханной славой, особенно — после дерзкой вылазки в Камышовую бухту, в которой недавно назначенный вице-канцлер принял личное участие.

Дошло до того, что Александр Николаевич самолично отдал приказ поддержать десант шабаринцев внезапным наступлением русской армии из-под Севастополя. И ведь не ошибся. Французы не выдержали двойного удара и предпочли спасаться позорным бегством. А следом за ними Крымский полуостров стали покидать и англичане. В итоге, вместо длительной обороны Севастополя, к которой готовились войска, пришлось гнать врага с Русской земли.

Великий князь был честен перед собой. Он понимал что львиная доля этого головокружительного военного и политического успеха принадлежит губернатору, а теперь — вице-канцлеру Шабарину. Его удивительная смелость, прозорливость, изобретательность сослужили хорошую службу Империи. Этот человек достоин самых высоких почестей и высших государственных наград. На него стоит опереться в своем царствовании.

Мысли Александра Николаевича невольно обратились к тяжело больному отцу. Как медленно ползет этот поезд! Но, увы, на коляске, даже самой легкой, по такой распутице быстрее не доберешься. А ведь между Екатеринославом и Петербургом железной дороги нет. Чтобы заглушить тревожные мысли, цесаревич снова вернулся к беседе с Шабариным. И не только чистого любопытства ради. Будущему императору надлежит думать об основах своего правления.

— Возвращаясь к нашему разговору, — снова заговорил он, — хочу спросить, какие еще, по вашему мнению, следует предпринять шаги, для укрепления государства?

— Прежде всего — всемерно развивать промышленность, ваше императорское высочество, — ответил вице-канцлер. — Не только в Екатеринославской губернии, но и на Урале, а тем паче — в Сибири хранятся колоссальные залежи угля и необходимых для производства металлов руд. Эти месторождения следует разведать, а следовательно многократно увеличить корпус горных инженеров. А для этого — создать ряд училищ, где готовить юношей, имеющих склонность к такого рода изысканиям.

— И, разумеется, всех сословий, — улыбнулся великий князь.

— Безусловно, ваше императорское высочество. Образование всех уровней вообще следует расширять. Именно в нем заключается сила нашего государства.

— Однако молодые люди, обучающиеся в наших университетах, нередко критически относятся к самодержавной власти как таковой и к нашим государственным установлениям в целом, — заметил Александр Николаевич. — Полагаете, что кухаркины дети, получив образование, будут более к нам лояльны? Я думаю, что — нет.

— Вы, как всегда правы, ваше императорское высочество, но следует задаться вопросом — почему?

— И почему же?

— Потому, что обучаясь естественным и точным наукам, они нередко видят вокруг себя патриархальные устои, отсутствие прогрессивных веяний в промышленности и в других областях деятельности. Не имея четкой, хорошо просматриваемой перспективы не только личной карьеры, но и развития Империи в целом, эти кухаркины дети хватаются за любые идеи, приходящие из Европы, которые мнят прогрессивными. Как с этим бороться?.. Довольно просто. Нужно загрузить студентов умственной работой не только в смысле обучения, но и сразу подключать их к полезным делам по созданию железных дорог и подвижного состава, новых пароходов — военных и коммерческих, к развитию телеграфной сети, рудным изысканиям и так далее. Пусть изобретают, придумывают полезные для Отечества новшества и при этом — не задаром. Промышленникам нашим уже сейчас следует обратить внимание на талантливых молодых людей. И выплачивать им стипендии, с условием, что по окончанию учебного заведения, стипендиаты станут трудиться на их рудниках и фабриках.

— Я вижу, Александр Петрович, у вас на все готов ответ. Вот только как соединить ваше предложение об обязательной службе с необходимостью развивать образование?

— Поступившим в университет и в другие учебные заведения, давать отсрочку от службы. Одновременно — ввести кафедры, где обучают военному делу и призывать студентов на ежегодные военные сборы. К примеру, во время летних вакаций. У молодых людей будет меньше времени нахвататься дурных веяний с Запада.

— Да, господин вице-канцлер, вам пальца в рот не клади. Вижу, что решение моего царственного батюшки назначить вас на нынешнюю должность было чрезвычайно мудрым.

— Как и многие другие решения, его величества.

От цесаревича не укрылось, что собеседник произнес слово «многие», но не «все». Выходит, не льстив новый вице-канцлер. И это хорошо. Трон и так окружен льстецами, которые служат не за совесть, а за собственный интерес. В том, что Шабарин служит Отечеству не ради чинов и царских милостей, Александр Николаевич, имел возможность убедиться неоднократно. Со своей смекалкой, изобретательностью и прозорливостью, этот человек давно уже мог бы быть сказочно богат, но ничтоже сумняшеся потратил сумасшедшие деньги на обмундирование, вооружение, обучение и проведение десанта. Да еще потратился на погребение погибших, лечение раненых и вспомоществование семьям. Нет, с таким человеком уж точно следует иметь дело.

В родном доме мне довелось провести ровно столько, сколько будущему императору понадобилось времени на отдых, то есть — всего ничего. Считай — только обнял жену, поцеловал старшего сына, да потетешкал двойняшек. Сказал Лизе, чтобы потихоньку собиралась для переезда в Санкт-Петербург. Высохнет земля, установится погода — и в путь. За это время я успею вступить в должность, ну и обзавестись в столице, соответствующим моему статусу жильем.

Отдав распоряжения своим управляющим и охране, я расстался с домом и отправился в новый путь. Правило трех карет соблюдалось. От одной почтовой станции до другой, от города к городу, цесаревич и я пересаживались из кареты в карету. Харьков, Курск, Тула, Москва, Тверь, Новгород — нигде мы подолгу не задерживались. Известия из столицы, полученные по телеграфу, с каждым днем становились все тревожнее.

И дело было не только в прогрессирующей болезни императора. Джеймс Бонд — мой британский агент — сообщил, что парламент одобрил проект лорда Адмиралтейства Джеймса Грейама о нападении британской эскадры на столицу Российской империи. На деле это означало, что корабли военно-морского флота Туманного Альбиона уже на пути к Санкт-Петербургу. Привычки наглосаксов не меняются веками. Не важно, объявляют они войну или нет — о нападении бриттов вы узнаете за минуту до первого выстрела с их стороны.

По прибытию в столицу я сразу направился в наш Адмиралтейств-Совет. И не просто так, а имея на руках соответствующий рескрипт цесаревича. Все чины высокого ранга в Питере уже понимали, что правящему императору осталось недолго и воспринимали указания наследника престола всероссийского как обязательные к исполнению. Во всяком случае, я на это надеялся.

О действиях союзнических эскадр в Балтийском море в первой версии истории мне было известно. Они обстреливали Ораниенбаум, Свеаборг, Транзунд и даже Выборг, но все это случилось позже — летом. Сейчас же подходил к концу февраль и казалось британцам нечего делать у наших балтийских берегов, но аномальное теплая погода добралась и до Питера. Горожане радовались столь ранней весне. В Зимнем угасал, как свеча, Николай I. А на рейде Христиании собирался британский флот вторжения, под командованием адмирала Ричарда Дондаса.

В Адмиралтейств-Совете меня принял Петр Иванович Рикорд, адмирал, председатель Морского Ученого Комитета. Меншиков, председательствующий в Адмиралтейств-Совете, был занят, а великому князю Константину Николаевичу, товарищу начальника Главного Морского штаба, понятно было не до меня. Вместе со своим братом, цесаревичем, он находился сейчас у одра умирающего императора.

Рикорд с заметным удовольствием пожал мне руку. Я ему — тоже. Будучи председателем Пароходного комитета, адмирал Рикорд организовал испытания мин Якоби, и принимал личное участие в этих испытаниях. Эти мины были установлены в Финском заливе, благодаря чему в прошлом, 1854 году, британский адмирал Непир и его французский подельник Парсеваль-Дашен отказались от планов нападения на Кронштадт. Жаль, что жить этому отважному мореплавателю и талантливому командиру осталось совсем немного.

Меня и прежде порою посещало странное ощущение, что я разговариваю с призраками. Причем, оно весьма усиливалось во время встреч с историческими личностями, которые для меня, человека XXI века давно уже умерли. Вот и сейчас, увидев живого Рикорда, я невольно попытался разглядеть тень грядущей смерти в его глазах. Возраст, болезни, усталость. Испытания долгих морских походов, все это наложило свою печать на председателя Морского Ученого Комитета, но живость ума никуда не делась. Петр Иванович тут же принялся расспрашивать меня о моих технических нововведениях.

И хотя времени было мало, я решил несколько утешить старика, которому не суждено было увидеть мои предложения воплощенными в металл. И потому пустился в рассуждения о броненосцах, мониторах и даже — подводных лодках. Последнее особенно заинтересовало Рикорда. Как человек образованный, разбирающийся в современной ему технике, он тут же задал главный вопрос:

— Я разумеется читал о «Наутилусе» американца Фултона и «Гидростате» Пейерна и знаю, что некоторая польза из подобного типа судов может быть извлечена, но вот насколько они могут быть практичны в военном отношении?

— Именно эти конструкции почти бесполезны, — ответил я. — Чтобы подводное или как выражались прежде — потаенное судно — действительно превратилось в грозное оружие, необходимо множество усовершенствований. Цельнометаллический корпус, способный выдерживать глубинное давление, ходовая машина, система обновления воздуха, вооружение, могущее действовать и в надводном и в подводном положении, органы управления судном и оптические приборы.

Адмирал покивал. Он, разумеется, знал о проекте Спиридонова, который должен был поступить в Морской Ученый Комитет еще в прошлом году и потому спросил:

— Предполагаемые вами подводные аппараты должны будут передвигаться с помощью сжатого воздуха?

Вот тут я его удивил по-настоящему.

— В надводном положении — с помощью усовершенствованного двигателя внутреннего сгорания швейцарца де Риваса, а в подводном — электрического двигателя, изобретенного уже нашим соотечественником Борисом Семеновичем Якоби. Да-да, того самого изобретателя морских мин… Установленные на подводном аппарате, они — двигатели, а не мины — сделают его не зависимым от надводных кораблей и позволят не только скрытно передвигаться в открытом фарватере, но и атаковать вражеские суда при помощи торпед.

Рикорд вздохнул.

— Все это замечательно, Алексей Петрович. Уверен, что такие потаенные суда когда-нибудь появятся в нашем флоте, но по глазам вашим вижу, господин вице-канцлер, что вы прибыли не для того, чтобы развлекать меня, старика. Верно?

— Верно, Петр Иванович, — кивнул я. — Опасность для Отечества, вот что привело меня к вам.

— Вы о готовящемся вторжении британской эскадры в наши воды?

— Да. Только на этот раз они не отойдут от Кронштадта и скорее всего — подвергнут его бомбардировке, в намерении прорвать нашу оборону и войти в устье Невы. И далее — прорваться к Зимнему.

— Простите меня, Алексей Петрович, но это же чистой воды авантюра! — воскликнул адмирал. — Когда совершенно сойдет лед, мы снова минируем фарватер. Ну а батареи Кронштадта и других фортов разнесут заносчивых британцев в щепки.

— Авантюра, согласен, — сказал я, — но подданные королевы Виктории жаждут реванша. И на этот раз осторожничать не станут. Их задача теперь не военное поражение России, полагаю, они уже поняли, что это невозможно… По крайней мере — в обозримом будущем… Нет, они хотят продемонстрировать, что Британская, а не Российская империя по прежнему правит морями и миром.

— Ваши слова, Алексей Иванович, заслуживают самого пристального внимания, я обязательно доведу их до их светлости, князя Меншикова…

— Главное, Петр Иванович, чтобы не стало поздно, — проговорил я.

И в это время за окном грохнуло, так что задребезжали оконные стекла. Рикорд с удивлением посмотрел на часы в большом деревянном лакированном ящике. Было уже около трех часов дня, а в Петропавловской крепости стреляли ровно в полдень.

— Неужели?..

ПРОДОЛЖЕНИЕ: https://author.today/work/462376