Барин-Шабарин 7

Глава 6

По прибытию, в сопровождении офицера, я направился прямиком к командованию. Нахимов, именно он был сейчас за главного в виду отсутствия Меньшикова, да и Корнилова, встречал меня в штабе Черноморского флота.

— Доложитесь и представьтесь! — требовательно сказал Павел Степанович Нахимов.

Кто же не видел фотографию этого славного русского морского офицера! И пусть он был не в том френче, в котором я помню его по фото из учебников, и на нём не было того головного убора, с которым его рисовали — фуражки. Это был всё равно тот самый Нахимов, чьим именем в будущем называли учебные заведения для детей, мечтающих стать морскими офицерами.

Почему-то перед Нахимовым у меня оказалось больше пиетета, чем даже перед русским императором, не говоря уже о наследнике российского престола. Наверное, я больше был воспитан на Нахимове, по тем описаниям, как он смог организовать оборону Севастополя, сколь мужественно при этом себя вёл.

— Генерал-майор Алексей Петрович Шабарин. Прибыл с корпусом для участия в обороне Севастополя, — представился я.

Реакция на моё имя меня озадачила. А вопрос, прозвучавший следом, заставил меня улыбнуться.

— Шабаринки привезли? И вы сказали о корпусе… Но с вами три тысячи кавалерии, — поднявшись со своего места, спросил Нахимов, стал вплотную ко мне, стоящему до этого напротив его стола, и протянул руку. — Спасибо, господин генерал-майор. Конструкция ваших пушек уже показала себя. Разгром турецкого флота — в том числе и ваша заслуга.

Услышать такое от человека, которого я безмерно уважаю уже за то, что знал о нём в будущем, многого стоит. Нет, слёзы не стали наворачиваться на моих глазах, но вот понимание, что я уже, действительно, сделал немало для победы, в какой-то мере пьянило.

Жить пять лет с одной мыслью: подготовиться к войне. Отдавать самого себя, все свои силы, всю свою энергию на достижение цели — это то, что требовало благодарности от других. Ведь я тоже человек, мне хочется услышать за свои труды человеческое искреннее «спасибо».

— У меня на данный момент шестнадцать нарезных казназарядных орудий, — признался я. — Что же до корпуса… Пока тридадцать тысяч штыков и сабель. Ожидаю пополнение, что собирается в Александоровске и скоро прибудет.

Нахимов задумался.

Я не стал отвлекать вице-адмирала от мыслительного процесса. Однако понимал, что далеко не факт, что эти орудия останутся у меня. Не думаю, что их у меня просто отберут. Но, если Нахимов скажет, попросит, то смогу ли я ему отказать? Тем более, если буду знать, что для большого дела требуются шабаринки.

Эх, и почему всё-таки не настоял на том, чтобы развить производство шабаринок? Но это осложнило бы другие направления, в том числе и по производству штуцеров… Не получается все и сразу, хотя я и стремился к этому.

— Что же мы стоим, присаживайтесь! Кофе? — предложил Нахимов.

— А распорядитесь, пожалуйста, изготовить кофе из этих зёрен, — сказал я и выудил из своей походной сумки через плечо небольшой мешочек с зёрнами кофе.

Данный напиток был мною взят на австро-турецких переговорах в Рущуке. Я уже пробовал этот кофе. И, если правильно его сварить, то напиток просто чудесный.

— В отсутствие командующего, адмирала Александра Сергеевича Меньшикова, командование обороной Севастополя взял на себя вице-адмирал Корнилов. Я его смещаю. Владимир Алексеевич Корнилов нынче находится на одном из наших пароходофрегатов, — объяснял расклады Павел Степанович Нахимов.

Всё так, или примерно так, как и было в одной истории. И мне хотелось бы что-то изменить, вернее, убрать кого-то из этого списка. Уверен, что связка Корнилов-Нахимов будет более эффективной, если рядом не будет околачиваться Меньшиков. Но не убивать же мне его, право дело!

— Могу я задать вам вопрос, ваше превосходительство? — спросил я. И, дождавшись кивка, продолжил: — Почему флот не даёт сражение? На мой взгляд, человека сухопутного, непонятно, почему мы дозволяем снабжать англо-французскую группировку войск в Крыму.

— Более того, господин генерал-майор, здесь уже пятнадцать тысяч сардинцев, двадцать тысяч турок. По нашим сведениям поток десанта резко уменьшился. Однако, понемногу, но солдаты к неприятелю прибывают, — спокойным тоном говорил Нахимов.

Это сначала мне этот человек показался эмоциональным, но сейчас, как я вижу, нормальное его состояние — когда он сосредоточен и не проявляет лишних эмоций. Нужна высокая выдержка, чтобы говорить такие вещи так, что озвучил Нахимов, тем более для героического флотоводца, радеющего за победу.

— Мы можем потерять немало своих кораблей, в то время, как у англичан и французов становится в Чёрном море всё больше вымпелов. Так что вот такая складывается патовая ситуация, как в шахматах: они не могут подойти близко к Севастополю и начать его бомбардировку, так как нарвутся на наши батареи и мониторы, а мы не можем выйти в открытое море и дать им бой. Нам восполнять свои потери в кораблях будет нечем. Если мы потеряем даже четверть своих морских возможностей в то время, как наши враги смогут восполнить свои потери, то стратегически проиграем.

Я был благодарен Нахимову за такой развёрнутый ответ. Да, я считал иначе. По крайней мере, оборону Севастополя можно организовать при помощи береговых батарей, а также с возможностями мониторов. А флот… Он должен биться.

— С возвышенности я видел бухту Балаклавы, — решил я всё-таки высказать своё мнение. — У вас уже четырнадцать, по крайней мере, столько было доступно моим глазам, мониторов. У вас есть дальнобойность раза в два дальше, чем у любого орудия противника, это если использовать новые пушки моей конструкции.

— И весь боезапас к этим пушкам, практически весь, мы израсходовали. Под Сухум-Кале я со своего флагмана, прежде, чем встретиться с противником, произвёл более ста тридцати выстрелов из шабаринок. До этого использовал ваши пушки при уничтожении Синопского порта. А Луганский завод по моему требованию не отгрузил ни одного снаряда, — говорил Нахимов.

И в этот раз, при упоминании отсутствия снарядов, я вновь увидел эмоционального человека.

А мне стало в этот момент несколько стыдно. Ведь все снаряды, которые производил Луганский завод, отгружались именно мне. Может, в небольшом количестве были посланы в Одессу и на полигон у Александровска.

— Могу пока поделиться пятьюстами снарядами, — сказал я.

— Могу ли я обращаться к вам по имени-отчеству? — поинтересовался Нахимов, я кивнул, а он продолжил: — Алексей Петрович, вы не всё услышали. Я смог поставить ваши орудия на свой флагман! Если оснастить шабаринками два-три быстроходных пароходофрегата или даже парусника, если только предполагается хороший ветер, то можно бить врага. Подходить, обстреливать и уходить. Можно подумать о рейде вдоль побережья. Во всех портах стоят мониторы. Они помогут опираться на крепости. Можно отбуксировать туда ещё мониторы. Луганский завод что-что, а их плодит, как бы не ежедневно… Вы понимаете, что Черноморский флот в таком случае возьмёт инициативу в свои руки⁈

Я молчал. Прикидывал, что можно сделать в этом случае. Так как оказалось, что шабаринки нужны на всех направлениях. Разве же они не нужны для того, чтобы держать оборону Севастополя? Что, если англичане или французы пойдут в атаку, а в тот момент, когда они ещё даже не начали свой кавалерийский разгон, уже будут получать прилёты? Это же резко меняет всю картину сражения.

У нас, у меня, у России в этой войне есть, безусловно, техническое превосходство. Наши револьверы массовые и тем, что завозятся из Англии, нисколько не уступают. У нас есть снайперы… у меня есть. И вот ещё и пушки, которые в одной реальности должны были появиться лет так через тридцать. И всё равно мы отчего-то не можем эту войну переломить.

Или я сильно спешу? И даже засесть в Севастополе и просто не пускать противника — уже результат. Производство — вот где куётся победа России! Может быть, я не столько на своём месте. Может, мне надо было стоять у станка, смотреть, как рабочие выделывают всё новые и новые снаряды?

Или, возможно, мне стоило отправиться в Москву, в лабораторию при университете, где всё ещё стараются стабилизировать нитроглицерин и создать динамит? Кстати, слишком затянулись их работы. Нужно обязательно узнать, на какой стадии создание русского динамита. Казалось, что там ничего особо сложного нет. Но я лишь знал привычную теорию. Вот и дал задание за кругленькую сумму сделать динамит.

— Павел Степанович, завтра-послезавтра прибудет наследник российского престола, Его Высочество Александр Николаевич. Он может повлиять на Благотворительный Военный Фонд, что создала великая княгиня Анна Павловна. Этот Фонд и перебил мой заказ на шабаринки в Луганске. Куда будут отправляться пушки, купленные за деньги великой княгини, мне неизвестно.

— Благодарю вас, я понял, — Нахимов задумался, а потом что-то вспомнил и с задором сказал: — А у вас мастеровые боевитые! Ваш мастер Лукашов у нас, приехал со своими образцами картечниц. Ох, и побил же он чёрных французов!

— Ваше превосходительство, вы располагаете временем? — спросил я у Нахимова.

— Признаться, временем не располагаю. Уж простите, на праздности не смогу выделить и получаса. А на полезности хоть бы и час, — улыбаясь, сказал Павел Степанович.

— Уверен, что вам будет полезно кое на что взглянуть, — сказал я, уже в предвкушении от первого своего вмешательства в расстройство осады Севастополя.

Несомненно, англичане с французами, как и с другими союзниками по антирусской коалиции, расстроятся, когда узнают о некоторых наших возможностях. Им придется сильно хорониться, прятаться, опасаться. А еще менять тактики, пересматривать даже уставы обустройства военно-полевых лагерей.

Уже через час на одном из главных участков обороны Севастополя я лицезрел группу офицеров. Они, в основном сидя на стульчиках или на лавках, практически безучастно, лишь с редко проскакивающим интересом, наблюдали за тем, как противник обустраивается.

Почему-то в голове всплыли строки из Пушкина: «Три девицы под окном пряли поздно вечерком». И, пусть не девицы, а русские офицеры, и не пряли, а наблюдали за действиями противника, но строки всё равно не вылетали из головы. И кто из пяти офицеров готов для батюшки-царя родить богатыря? Только бы не задать этот вопрос вслух — обидятся.

Однако эта какая-то даже безмятежность вызывала у меня негодование.

— Почему не проводятся действия по беспокойству противника? — всё-таки я спросил. — Они же преспокойно окапываются, ведут наблюдение…

— А у вас есть какие-то отдельные предложения, как это сделать, чтобы не положить батальон солдат? — с нотками обиды задал встречный вопрос вице-адмирал Нахимов. — Генерал-лейтенант Кирьяков уже пробовал… Царствие ему Небесного, как и тем русским солдатам, что полегли.

Я понимал, что Павел Степанович переживает. Нет ничего удручающего для души деятельного офицера, чем смотреть, как противник укрепляется, и при этом ничего не делать.

Наверное, во мне проснулось какое-то неуместное бахвальство. Но я прибыл в Севастополь с неким азартом. Я уже сейчас хотел идти в рейд или готовить ночную атаку на укрепления противника. Понимание, как это сделать, имеется. В наличии инструменты для такой «хирургической операции», оружие — есть с чем воевать. Имеются и те, с кем можно делать самые неожиданные ходы.

— Елисей, расстояние! — решительно и требовательно сказал я, глядя в те передвижные и беспечные фигурки, что осматривали окрестности недалеко от Малахова кургана.

Именно так. Мы сейчас находились на том месте, которое ещё в этой истории не стало легендарным и нарицательным. Малахов курган был, как и мощнейшее укрепление на нём. А недалеко, метрах в шестистах-семистах, ходили фигурки, которые я воспринимал уже как сложные, но мишени.

— Восемьсот шагов, ваше превосходительство, — подумав, чуть прищурившись, сказал Елисей.

— Достанешь? — спросил я.

— Так точно! — уверенно ответил боец.

— Объясните, господин генерал-майор, что происходит! — потребовал Нахимов.

Рядом уже не сидящие, а стоящие офицеры сменили своё безразличие на интерес, смотрели то на меня, то на вице-адмирала. Не думаю, что их оживление каким-то образом связано с предвкушением военных действий. Скорее всего, господа увидели возможность немного развлечься. Ведь явно что-то назревало. Нахимов, чаще всего хладнокровный и показательно спокойный, демонстрировал эмоции.

— Мои солдаты могут прямо сейчас привнести первый вклад в нашу неминуемую скорую победу. Вон ту группу офицеров и солдат противника, — я показал в сторону врага. — Есть возможность наказать за беспечность.

Группа противника, скорее всего, занималась тем, что тщательным образом осматривала видимые для них наши укрепления. В свой бинокль я видел, что трое из той группы что-то зарисовывают в своих планшетах, явно расположение наших орудий.

Долговременные укрепления противник строил чуть далее, чем в двух верстах от первых фортификационных сооружений Севастополя. Однако копали они и укрепления, которые я бы назвал «траншеи подскока». Было понятно, что нас собираются обстреливать где-то с девятисот метров.

Траншеи они копают на тех же семистах-восьмистах метрах. Наша артиллерия должна эти траншеи накрывать. Так что ничем иным, как укреплениями, которые должны быть местом сосредоточения вражеских войск для штурма, неприятельские фортеции быть не могут.

— Разрешаете? — спросил я, когда пауза затянулась.

— Действуйте. Весьма любопытно. Ваши пушки явно будут добивать до врага. Но вы не выкатили ни одного орудия, — у Нахимова появились нотки в голосе, словно он бросает мне вызов, заключает пари.

Мол, покажи себя, Шабарин! Пустозвон ты или подтвердишь свои слова делом?

Семьсот шагов — это дистанция для опытного снайпера даже для XXI века. Что говорить, если у нас оптические приборы слабоваты. Однако в моём полку есть выделенные в отдельное подразделение четырнадцать стрелков, которые умели работать на предельно дальних дистанциях.

Оружие у снайперов — самое лучшее. Это винтовки «Энфилд» с глубокой доработкой в моих мастерских. Каждая пристреляна, у каждой оптика, стрелки опытные.

— Доложить по готовности! — приказал я Елисею, который сейчас командовал лучшими стрелками, как бы не всей этой войны.

Четырнадцать снайперов, а также Елисей, ну, и я с ними заодно, расположились на брустверах Малахова кургана. Работали мы лёжа, выставив свои винтовки на сошки. И уже даже по этому поводу я ощущал на своей спине удивлённые взгляды присутствующих офицеров, как и самого вице-адмирала. Почти никто, кроме нас, лежа не стрелял, о таких сошках не слышали.

— Готов. Поправка на три. Ориентир — большой камень. Первый справа мой! — командовал Елисей.

Так как первый офицер был целью моего протеже, то я взял от ориентира, камня, вправо.

— Вправо от ориентира — второй мой! — сообщил я стрелкам.

Посыпались другие доклады, бойцы распределяли цели. И целей было недостаточно на всех. Поэтому офицеров брали сразу два или три стрелка.

— Работаем по готовности! — сказал я, поправляя беруши в ушах.

Нужно всё-таки сделать грамотные наушники. А то, когда раздаются по соседству выстрелы, то беруши не очень помогают. А получить даже самую лёгкую контузию не хотелось бы.

— Бах-бах-бах-бах! — начали отрабатывать бойцы.

Я сделал первый выстрел, следом второй и третий. Первая попытка была неудачной, пуля вошла в землю метрах в десяти от цели. Но вот второй выстрел оказался точным. Магазинная винтовка позволяла иметь колоссальное преимущество.

— Цель поражена! Цель поражена! — посыпались доклады.

Чуть привстав, взяв бинокль, я посмотрел на результат наших действий. Из шести вражеских офицеров и солдат я не увидел никого, не поражённого пулей. Были раненые и сейчас нужно решение…

— Офицер от камня вправо три метра ранен. Елисей, возьми двоих и приведи мне его. Если получится, нет, тор сразу отступать. В бой не ввязываться. Остальным быть предельно внимательными и отрабатывать по противнику, если будет попытка офицера отбить, — приказал я под всеобщее молчание.

Правильно оценив обстановку, Елисей взял с собой двух бойцов, один из которых был наиболее рослым и физически развитым. Второй же был одним из лучших наших снайперов. Это был боец лет тридцати семи, который из чего бы ни стрелял всегда попадал в цель. Я уже в какой-то момент даже думал, что это какой-то супергерой затесался у меня в отряде.

— Безумие, — прошептал Нахимов, наблюдая за нашими действиями.

В сторону разгромленной группы противника устремилась другая группа врага, скорее всего, для эвакуации. Но не тут-то было. Мои стрелки стали без команды, по готовности, отрабатывать всех тех, кто пробовал подобраться к убитым и раненым врагам.

Стрелял и я, уже поменяв второй магазин. Нахимов стоял прямо «над душой», нависал надо мной, создавая тень. Я его не прогонял. Было не только желание, но и необходимость показать всё то, чем владеет мой отряд.

Это и мастерство дальней стрельбы, это и новейшее оружие, которого даже у врага нет. А также это и решимость убивать противника без каких-либо отсылок на честь, достоинство и что-то ещё… Причём я понимал, что могу быть даже нерукопожатным среди русского офицерства. Такие подлые в понимании современного офицера методы уничтожения противника многим кажутся нечеловечными, дикими.

Однако, когда наши офицеры поймут, что похожие на мою группу бойцы работают и со стороны противника, может быть, изменят своё мнение. Но сколько же должно погибнуть русских солдат и офицеров от прицельного огня английских стрелков, чтобы хоть немного поменялось понимание происходящего?

Эта война уже менее благородна, чем предыдущие. Рыцарства здесь нет, лишь подлость. Начиная с политиков-лгунов, заканчивая отдельно взятым вражеским солдатом, пришедшим не только бить русских, но и нажиться на нас.

Сейчас лишь холодный расчёт и рационализм играют роль. А ещё хотелось бы, чтобы и государь, и все русские чиновники поняли, что наступает эра войн, когда воюют не только солдаты и офицеры и матросы. Воюет конструкторская мысль. Пусть здесь нет Козьмы Ивановича, моего главного инженера и конструктора, но и он прямо сейчас воюет. Потому как мне удалось подстрелить уже двоих английских солдат и подранить одного офицера из той эксклюзивной винтовки, что была сделана Козьмой для меня лично.

Я, кстати, отписался ему, что, несмотря на проблемы с пружинами, магазинная винтовка показывает себя с хорошей стороны. Скорострельность, несмотря на недоработки, всё равно является преимуществом. Пусть пришлет еще, даже если в наличии только экспериментальная дюжина винтовок.

— Эко бегут быстро! — подал голос один из стоявших неподалёку офицеров.

Действительно, Елисей с двумя бойцами показывал сейчас неплохое время для спринтеров. В нашей подготовке есть и такая дисциплина, как быстрый бег. Существуют нормативы в беге на сто, двести и четыреста метров. Так что я уверен, что благодаря физической подготовке прямо сейчас трое моих бойцов выигрывают себе секунду за секундой. Они, несмотря на то, что от вражеских позиций до раненных расстояние меньше, чем от нас, все равно Елисей с двумя бойцами опережает врага.

— Бах-бах-бах! — почти не прекращаясь, звучали выстрелы в сторону всё ещё пытающихся эвакуировать своих подранков англичан.

— Зверство. Почему не дать забрать раненых⁈ — зло выпалил один из офицеров.

Вот оно — благородство, которым славен русский офицер. Французы пришли бить варваров? Так эти варвары, мы, уже более ста пятидесяти лет учатся морали и милосердию у якобы цивилизованных европейцев. Учатся русские офицеры во многом по книжкам или высказываниям, которые идеализируются, но мало имеют общего с реальностью.

И получается так, что русский офицер более цивилизован, чем любой из европейцев. Когда у англичан есть возможность убить врага, они не останавливаются ни перед чем. Они убивают. Ибо закон войны суров: нужно убить врага, чтобы не быть убитым самому.

— Заряжай мортиры! Трубка на версту по неприятелю! — стал выкрикивать вице-адмирал Нахимов.

Я понимал, что он делает. Он решил поддержать моих ребят, ударив по позициям англичан, сбивая с них любое желание вытащить своих раненых. Хотя что-то они слишком многим жертвуют, чтобы вытянуть подстреленных нами людей.

— Что ты делаешь? — вырвалось у меня, когда я смотрел в бинокль за действиями Елисея.

Конечно же он меня не слышал. Но должен же был понимать, то мне, нам, не нужен тот, в непонятно в каком мундире человек, что был в группе с офицерами. Двоих могут и не дотащить. Но Елисей не слышал моих слов, он был на месте и действовал.

— Ба-бах! Ба-бах! — не прекращающиеся винтовочные выстрелы перекрыл гром русских мортир.

Бомбы по большой дуге, навесом, устремились на вражеские позиции. Разрывы уже скоро последовали. И пусть накрытие скопления врага не произошло, но англичане спрятались за свои укрепления и выжидали.

А в это время Елисей с двумя бойцами уже тащили в нашу сторону двоих подранков.

— Волк, берёшь двоих, и быстро помочь Елисею! — приказал я одному из бойцов.

То, что в моём полку используются позывные, тоже будет откровением для Нахимова. Но так проще и быстрее обращаться в бою. Тем более, что у меня процентов двадцать всего личного состава — Иваны да Фёдоры.

Англичане ещё попробовали сделать одну попытку. Отчаянная группа человек из десяти выбежала из укрытия и направилась в сторону Елисея и тех англичан, которых тащила его группа. И почему же всё-таки настолько есть желание отбить наших пленников? Ведь не звери мы, право слово. Можем и на обмен пойти, что-то выторговать за пленных. Наверняка уже хватает русских офицеров, которые томятся в английском и французском плену.

— Бах-бах-бах! — вновь отработали стрелки.

Группа английских солдат с двумя офицерами приблизилась на расстояние менее четырёхсот метров в своей погоне за Елисеем. А это расстояние… Нет уже больше тех отчаянных англичан.

— Почему ослушался приказа и стал тащить двоих? — вместо слов восхищения или благодарности я начал отчитывать Елисея.

— Ваше превосходительство, был дан приказ взять главного английского офицера. Вот он, — Елисей указал в сторону английского полковника. — Но этот английский офицер только сопровождал другого господина. Я не понял, кто из них главный. Так что я посчитал нужным взять обоих. Готов понести любое справедливое наказание.

Всё же молодость в Елисее ещё имеется. Вот сейчас он несколько перегнул палку. Чувствует себя победителем и даже какой-то вызов что ли бросил мне. Ну ничего, с ним мы и потом поговорим, не обсуждать же свои внутренние вопросы в присутствии различного рода офицеров, которые всё ещё охают, ахают и выражают крайнюю степень скептицизма. Мол, только божественное проведение виновато в том, что все удалось. А так… Безрассудство чистой воды, а не успешные действия. Но… завидуют!

— Представьтесь! — подошёл я к тому самому неизвестному англичанину.

Его можно было бы спутать с английским офицером, вот только не было никаких знаков отличия. А костюм, который был на мужчине, скорее стилизован под армейский, чем армейским является. Да и сразу видно, что человек не бедный передо мной: отличная ткань, золотые пуговицы, шёлковая рубаха с серебряной вышивкой.

— Вы не имеете права со мной обращаться как с военным. Я известнейший репортёр…

— Мы можем вам оказать медицинскую помощь и не будем обращаться с вами как с пленным. На посмотрите, сэр на правду, я вам ее покажу! — сказал я и повернулся к Нахимову.

— Вот так мы умеем воевать, — сказал я вице-адмиралу.