Барин-Шабарин 7

Глава 17

— Алексей Алексеевич! Как же я рад вас видеть! — несколько слукавил я.

Да, я был рад видеть графа Бобринского, но этот вечер всё же хотел провести с семьёй, по-мужски поговорить с сыном, пару сотен раз сказать, какая у меня замечательная жена… Всё это, конечно, буду делать, но придется сыпать признаниями в присутствии графа. И пусть не обижается, что за столом непременно будет сидеть Пётр Алексеевич, мой наследник!

В прошлой жизни у меня детей не было. И насколько же я тогда был бедным! Ведь это только кажется, что дети — обуза, что они мешают жить. Это я про тех родителей, которые говорят своим наследникам, чтобы не мешали, чтобы шли в свою комнату, чтобы брали сотовый телефон и увлекались виртуальной жизнью, потому как родитель устал с работы. И даже такие родители, не всегда осознавая, но счастливы. Потому что без детей жизнь, если и не лишена смысла, так как можно найти себе достойное занятие, но всё равно словно бедная, нищая.

— Я так понимаю, Алексей Петрович, что обсуждать с вами новый проект строительства железной дороги на Ростов бессмысленно? — усмехнулся Алексей Алексеевич Бобринский.

— Давайте не сегодня! Вам же обязательно доложат, как прошло наше совещание. Пришлось немало поругать и даже наказать нерадивых директоров. Нифонтов, вы его знаете, в том заводе и ваши капиталы, более пятнадцати процентов продукции не отгрузил. Глупый, наивно списал как испорченную и утилизированную. Тушёнка глубокой консервации испорчена! И как я в нём не рассмотрел, прежде, глупца? — говорил я, одновременно показывая то на один, то на другой напиток, выставленные рядом с буфетом.

Бобринский всматриваясь в этикетки крутил головой, отказываясь, наверное, ожидая уж сильно экзотического предложения. По мне, так лучше водки хуже нету! Коньяки и прочие бренди, так, изредка, а выпивать с другом, лучше водку.

Более тридцати наименований различных алкогольных напитков были представлены на обозрение. И правда, глаза разбегаются, чем угощать гостя, ну и чем самому сегодня немного расслабиться. Ранее я не хотел пить. Но как же в присутствии графа, который не прочь употребить алкоголя, отказываться?

— Алексей Петрович, мне нужно только ваше принципиальное согласие. В Александровске заканчивают строительство железнодорожного моста, второй полосы. Остаются рабочие. Давайте переправим их на строительство мостов через Северский Донец и Дон! — и всё равно граф решил завести разговор о деле.

Впрочем, мы с ним главные акционеры общества «Киевские железные дороги». Владея по тридцать пять процентов акций, именно нам и решать, куда дальше строить железнодорожное полотно и обустраивать вокзалы. Вопрос только состоял в том, что не должно быть свободных средств на продолжение строительства. Я предполагал, что грандиозные стройки придется отложить на год-два.

— А разве есть деньги? Насколько я понимаю, мы сильно растратились на ускорение строительства железной дороги до Александровска. И я принципиально не согласен, что первоочередно нам нужно строить ветку в Ростов! — сказал я и выбрал всё же напиток под удивленный кивок графа.

Сегодня это будет текила из кактусов, которые произрастают в оранжерее винокуренного Екатеринославского завода. Там много чего растет. А текила выходит очень малыми партиями. Только для гурманов и за очень большие деньги.

— Так вы же, вероятно, и не знаете, что казначейство нам выплатило половину стоимости всего трафика железнодорожных перевозок в Крым. Более того, Государственный банк даёт ещё два миллиона рублей опять на строительство железных дорог! — ошарашил меня новостью Алексей Алексеевич Бобринский.

Как у любой коммерческой организации, нашей главной целью являлась максимальная прибыль. Да, мой патриотизм, чего не лишён и сам граф Бобринский, сильно повлиял на достижение цели. Армии просто не было чем платить за те большие товарные потоки, которые шли через железную дорогу в Екатеринославской и Киевской губерниях. Но оставалась надежда, что эти средства будут выплачены. Под них, будущие выплаты от государства, предполагалось брать кредиты.

Но, как видно, мои слова, сказанные Алексею Николаевичу не канули в Лету, а нашли отклик. Наследник, вернувшись в Петербург, видимо, остро поднял этот вопрос. Вот и его решение! Однако, как часто в России бывает, решение было лишь половинчатым. Но даже то, что нам выплачивают половину за уже совершенные перевозки, это немалая сумма, позволяющая, пусть и не самыми быстрыми темпами, но начать следующий проект.

— А ещё, Алексей Петрович, я только две недели как назад вернулся из Петербурга. И вызывали меня туда для того, чтобы согласовать проект продолжения строительства Варшавской железной дороги, прежде всего, её ответвлений, в том числе и для соединения с нашей железной дорогой! — следовала другая новость, ещё более важная и обнадёживающая.

Если во время войны принимаются во внимание такие важные гражданско-военные проекты, как строительство железных дорог, пусть пока и ориентированных на запад, для военных нужд, значит, не всё плохо в нашем Отечестве и есть здравомыслящие люди, которые смотрят на несколько шагов вперёд.

— Да впустите меня! Сестра я его названная! А тебя, солдат, я и знать не знаю! — раздавался басовитый, между тем женский голос за дверью. — Пусти, иначе зашибу!

— Анастасия Матвеевна! — сказал я и рассмеялся.

Ну как же было обойтись без неё! Без этой названной сестрёнки, дочери моего крёстного отца, а нынче матери уже троих деток, беременной четвёртым. Но все еще она остается бой-бабой, действительно, способной и ударить, да так, что не каждый мужик после быстро оклемается от «женской» оплевухи.

Похоже, что всё-таки меня ожидает ужин очень расширенным семейным, даже и не совсем семейным, составом. Может, по такому случаю ещё и за Сиверсом послать? Тот сейчас успокоился и, думаю, что не совсем я был справедлив по отношению к нему. И Фелькнер… Все же друг мой старый, сколько мы проектов подняли на Луганском заводе. А я с ним вот так…

— Алексей Алексеевич, сегодня нам придётся напиться! — безапелляционно сказал я, наливая в рюмки мутноватой жидкости. — И по такому поводу я пошлю за Фелькнером и Сиверсом. Вы же не против их компании?

— Отнюдь, — сказал Алексей Алексеевич, нюхая ядренную жидкость в своей рюмке.

Текила была экзотическим напитком, но неизменно интересным. А ещё таких интересных напитков у меня около трёх десятков. Так что, дегустация начинается!

Уже скоро я послал за остальными, на радость повару. Маруткин Егор был молодым поваром, но амбициозным. А тут, уже три года лишь в усадьбе и работает, без значительного продвижения. Кто тут есть? Лиза? Пусть покажет себя в полной красе. А там, будет ему добро и деньги на открытие своего ресторана.

Екатеринослав расширяется. Уже под пятьдесят тысяч жителей. Причем много небедных людей, в основном купцов. Да и рабочие, которые могут приезжать в столицу Екатеринославской губернии, везут сюда свои деньги, чтобы окунуться в доступную для их накоплений роскошь. И уже ощущается нехватка питейных заведений. Ну а мне дополнительная прибыль, как-никак. Но это, если повар, действительно, дельный и будет удивлять гостей.

Удивил… и сырные шарики в кляре, и картошка запеченная, казалось, что простая, но в своей простоте, идеальная. Это класс повара, когда он не гонится на мраморной говядиной в хрен там знает в каком мудрёном соусе. А может сделать обычное блюдо, но так, что оно становится необычным, изысканным, запоминающимся. Были и салаты, правда увлекался Маруткин каперсами. Но это вкусовщина, я просто им предпочитаю маринованные огурцы. Была и та самая мраморная говядина, из мяса бычков, выращенных только лишь на зерне и на пиве.

Так что стол был не хуже, чем накрыли бы в ресторане Морица, который все еще держит марку лучшего заведения города.

Франц Иосиф принимал доклады своих министров. Плохо, всё плохо складывалось для Австрии. Заключив тайное соглашение с Францией и Англией, суть которого в том, что австрийцы ни в коем случае не будут угрожать Франции, австро-венгерский император рассчитывал, что выиграл у русского царя. Оставалось только обратить свой взор на Россию, не пускать ее на Балканы. И тогда всем можно доказать, что Австрия не стала протекторатом Российской империи, раз Иосиф решился на войну.

Да, всё Выглядело очень даже привлекательно. Казалось, что несмотря на взятие Силистрии, Россия полностью завязла в войне и не способна оказывать действенное сопротивление даже неподготовленной австрийской армии.

Как сказали бы в России: если кажется, то креститься надо! Подразумевая, что нужно дважды подумать, прежде чем принимать решения. Впрочем, Российская империя сама допустила огромное количество ошибок, поэтому не ей учить Австрию совершать собственные.

— Таким образом, среди сербов и хорватов, проживающих на землях нашей империи, начинается брожение. Как минимум два партизанских отряда, по косвенным данным вооруженных и обученных русскими, начали действовать на южных рубежах нашего государства… — докладывал министр внутренних дел австро-венгерской империи.

Совещание шло за совещанием. Вчера было одно, сегодня другое, но словно день повторяется. Дельного результата никакого не было, сколько не советуйся, ни выслушивай докладов.

До всех уже дошло, что вот-вот, но Австрия может стать на краю пропасти. И тогда события в Венгрии покажутся лишь лёгким недоразумением.

— Активизировались итальянцы. Несмотря на несколько разгромленных групп, продолжается и вооружённое сопротивление, но что для нас ещё более важно, многие итальянские предприятия саботируют работу… — продолжался разгромный доклад.

Все присутствующие знали, каково неутешительное состояние дел на русском фронте. То, что считалось лёгкой прогулкой, превращается в войну на истощение. А тут еще итальянцы, пруссаки нависают, от Англии и Франции нет существенной помощи.

Австрия я не успела перевооружить свою армию, обучить её по новому образцу. А вот кое-кто это сейчас делает.

— Каковы предпосылки русско-прусского Союза? — перебивая министра внутренних дел, строго спросил император Франц Иосиф.

Все молчали. Это кошмарный сон, если русские смогут договориться с прусаками. Да, пока ещё есть надежда на успешные военные действия антирусской коалиции, Пруссия будет стоять в сторонке. Но все может быть.

— По нашим сведениям, Пруссия и Россия заключили тайную сделку. Наши неспокойные северные соседи торгуют с Российской империей. Большую долю в этой торговле составляет азотная кислота, — доложили Францу Иосифу.

— Мне уже говорили, что русские без дымного пороха, и что азотная кислота является одним из двух важнейших элементов в создании такого оружия, — проявил осведомленность Франции Иосиф.

И вновь молчание. На предыдущем совещании уже был разговор о том, что русский использует большое количество военных новинок в этой войне. Кроме того, как показывала австрийская разведка, уже нет огромного разрыва между вооружением Российской армии и тем, чем воюют союзники по антирусской коалиции.

И никто не озвучивал, хотя все знали, что Австро-Венгрия сыграла некоторую роль в деле вооружения армии Российской империи. Захваченные речные пароходы в Рущуке были наполнены новейшими штуцерами как английского, так и австрийского производства.

— Что мы можем противопоставить Российской империи? А задал конкретный вопрос император Франца Иосиф.

И вновь он услышал лишь только бравурные слова про то, что нужно всему обществу консолидироваться, собраться, ужать пояса. Чиновники говорили, да и сами не верили в то, что льётся с их уст.

Если вновь поднимется Венгрия, а там уже были найдены прокламации к восстанию, причём, не без русского следа, если ещё больше активизируются хорваты и сербы, продолжатся беспорядки в Италии…

— Правильно ли я понимаю, что нам нужен сепаратный мир с Россией? — не услышав конкретных ответов на поставленный вопрос, попросил император.

— Нет! — хором ответили министры.

— Тогда мы потеряем наше государство! — выкрикнул Франц Иосиф, резко поднялся со своего стула и направился прочь, чтобы никто не увидел проступивших на его глазах в слёз.

Наконец-то я ощутил тепло домашнего очага. За последние полгода сегодня был самый спокойный и приятный вечер. На какое-то время забылись тяготы войны, временно покинули голову мысли о будущем России.

И даже не представляю, что бы в ней, моей головушке, осталось, если бы не семья, если бы не те доброжелательные люди, которые присутствовали на нашем, всё же, семейном вечере. Наверное, была бы пустота.

А жить человеку с пустой головой никак нельзя. В каждой жизни должен быть смысл. Я уверен, знаю это наверняка, что свои смыслы во второй жизни я нашёл. И теперь могу с точностью сказать, что они перевешивают всё то, что заполняло моё сердце и разум в первой жизни.

Мы веселились, говорили ни о чём, вспоминали смешные истории. Особенно смеялись над тем, как важничал Петька, стараясь соответствовать взрослым. Как он пытался поддерживать разговор.

И то, что наследник присутствовал за столом почти как равноправный, тоже своего рода прогрессорство. Да и вообще, моё стремление участвовать в воспитании сына несколько выходило за рамки общепринятого отношения к детям.

Ведь как в этом времени? Родители лишь интересуются у учителей, как себя ведёт их ребёнок. Особо заботливые папы и мамы могут даже спросить у няни или учителя, гувернёра, чем живёт и что думает их наследник. Не у ребенка, общение с которым дозировано.

А я спрашиваю у сына самостоятельно о его жизни, не полагаясь на чьё-то мнение. Пусть служба не позволяет делать это постоянно — и я об этом искренне сожалею, — но не представляю, как, пусть и очень положительные, но чужие люди, могут знать для моего ребёнка больше и быть ему ближе, чем я сам.

Не припомню, чтобы Пушкин посвящал стихи своим родителям, но все знают, как он любил свою няню Арину Родионовну. Она, без сомнения должна была быть достойной женщиной. Но где же мама в творчестве великого поэта? А отец?

Но вечер закончился, как все в этом мире, да и в другом.

— А без тебя на войне никак не обойдутся? — спросила Лиза, когда мы далеко за полночь, распрощавшись с гостями и укладывались спать.

— Нет, любимая, не сейчас. Может быть, скоро… — уклончиво сказал я, приобнимая жену.

— Ай! Больно! — выкрикнула Лиза.

Я отшатнулся, подумав, что своими объятиями как-то сделал неприятно любимой женщине. Но когда она схватилась за низ живота, понял…

— Доктора сюда, живо! — не своим голосом заорал я.

Услышал, как засуетились слуги, как начали кричать и кто-то куда-то побежал. А я вот, признаться, растерялся знатно. Видеть, насколько больно Лизе, казалось невыносимым мучением.

— Что делать? Лиза, скажи, чем тебе помочь! — казалось, что я говорил, но нет — кричал.

— А ну, успокоился и взял себя в руки! — прикрикнула на меня Лиза.

Наверное, сейчас выглядел так «интересно», словно картину с меня пиши. Такую, шаршево-гротесковую. А назвать эту картину можно «Как жена может поддерживать остолбенелого мужа при родах». Я окаменел и, скорее всего, побледнел, стоял оцепеневший с выпученными глазами.

С одной стороны, был удивлён тем, каким моя жена наделена самообладанием, какой силой. С другой стороны, я уверен, что если бы сейчас стоял вопрос о том, нужно ли принять ли роды у кого-нибудь, пусть у служанки или у абсолютно посторонней женщины, я бы сделал это не колеблясь. Но у собственной жены…

— Вот и воды отошли… Успеет ли доктор? — сказала Лиза, лишь только немного кривясь от скорее даже не от боли, а от неловкости.

И так она спокойно это произнесла! Настолько умиротворённо, что я поверил, что всё будет хорошо. Но… ненадолго. Волнение и даже паника вновь вернулись.

Между тем, я пришёл в себя и порывался самолично ехать за доктором. При этом понимал, что вся сотня моей личной охраны отправилась в Екатеринослав. Сейчас ещё и перестараются, привезут ко мне как бы не всех врачей города. А и пусть, был бы только с этого толк.

— Да что ты мечешься? Ну, кольнуло у меня, нынче почти ничего не болит. Только воды отошли, а вот через полчаса или час, вот тогда будет больно, и лучше на глаза мне не показывайся, а то и тысячу раз прокляну, и могу так сквернословить, что и разлюбишь! — сказала Елизавета Дмитриевна Шабарина и улыбнулась.

— Никогда! — только и произнес я.

И правда, чего это я! Жена рожает раньше срока, двойня, на дворе середина XIX века, и медицину я не успел развить до того уровня, чтобы подобные роды были естественными и с минимальными последствиями. А так — да, всё в порядке! Стоит ли думать о статистике, когда каждая третья женщина при родах двойней помирает?

Что-то я вообще одурел, и глупости одолевают меня. Нельзя даже думать о таком!

— Разрешишься детками — храм построю. Самый большой и великий храм во всей империи!

Ну, а вдруг Господь услышит и всё будет хорошо!

— И с чего они раньше срока спешат свет Божий увидеть? — сокрушался я, ходя из стороны в сторону, от угла к углу, лишь только голову не отворачивал, всё смотрел на полулежащую в кресле Лизу.

— Вот умный ты, Алёшенька, но как есть — дурак! По срокам всё у нас хорошо, ну на десять дней может раньше срока. Двое их, так от тесноты раньше стараются высвободиться! — тяжело дыша и несколько побледнев, сказала Лиза.

— Ну ладно я дурак невнимательный! Ты-то чего? Ну, какие же нам приёмы, гости? Да разве же я пошёл бы работать, коли такое⁈ Сидел бы подле, дома, докторами окруженный! — сказал я и одёрнул себя.

Разве же можно в такой ситуации ещё и впрямь в чём-то критиковать и обвинять жену? Да и понимаю я, почему она так поступила. И теперь буду, если, не дай Бог, что дурное случится, корить себя. Не отвлекала, помогала, понимала… Да нет же, всё будет хорошо!

— Алексей Петрович, покиньте помещение! — в комнату ворвался вихрем Леонтьев Михаил Иванович.

Я со страхом посмотрел на молодого человека. Доверить свою жену вчерашнему выпускнику Харьковского университета?..

— Почему вы? Где иные доктора? — сказал я.

— Алексей Петрович, сколько раз я должен повторить, чтобы вы покинули помещение! — голос молодого человека был предельно решительным и настойчивым. — Я был подле вашей усадьбы, а люди ваши уже тревогу в городе бьют. Кричат, врачей зазывают. Так что я тут. И я имею свой долг. Покиньте помещение и пришлите слуг. Вода нужна, мыло…

И настолько ли он был молодым… Я, небось, старше Леонтьева года на два всего. Да, конечно, я — дело другое. Но…

— Вы станете очень богатым человеком. У вас будет своя больница. Пусть дети и жена будут здоровы!

Сказав это, я ушёл. Недалеко, конечно, но всё же здраво рассудил, что профессионалам нужно доверять. Да и нет больше врачей, никого ещё пока не привезли, кроме Леонтьева. И были в нём и уверенность, и решительность, и какой-то профессионализм, не наигранный. Для него даже не существовало моего авторитета, а была лишь пациентка-роженица. И работа. Я надеюсь, что я не ошибся.