Барин-Шабарин 7

Глава 10

— Лейтенант Джеймс Бонд, ну как у вас получилось так быстро доставить приказ, если штаб корпуса находится в десяти верстах от нас? У вас просто не было бы времени успеть преодолеть такое расстояние, — командующий кавалерийской дивизией граф Лукан выказывал недоверие словам офицера.

Денис Иванович Шахов, зовущийся здесь и сейчас Джеймсом Бондом, сумел собирать всю свою волю в кулак, принимать ситуацию со спокойствием смирившегося, обреченного на смерть человека. Однако у русского героя, отыгрывающего сейчас роль лейтенанта английской армии, было немало заученных заготовок почти на все прозвучавшие вопросы. Долго он репетировал именно эту встречу, на каждое действие, слово, уже были готовы ответы. Удивительно, насколько давно… до войны…

— Сэр, лорд Реглан узнал о готовящейся русской дерзкой операции еще в самом начале наступления московитов, еще сегодня ночью. Нами был пойман русский диверсант, один из тех, что поздно вечером совершил подлость, как только могут эти дикари, он взорвал продуктовый склад. Так что командующий уже организовывает фланговый удар. Ваша задача отбросить противника. Дать время для решающего контрудара. Русские будут заваливать землю своими трупами, только лишь в попытках продвинуться хоть немного вперёд, — отвечал ряженый Джеймс Бонд.

— Не смейте, лейтенант, получать меня! На последнем военном совете именно я высказывался в пользу того, что русские обязательно совершат какую-нибудь дерзость, которую захотят выдать за свою победу. Перед наследником русского царя нужно показать вид кипучей деятельности, — говорил генерал Лукан, рассматривая оформленный в письменном виде приказ командующего.

И всё было ничего, вполне себе в духе лорда Реглана отдать такой приказ. Да и были в последнее время более вынужденные приказы от командующего, все больше имиджевые. То позицию отбить, потому как это нужно и нельзя русским позволять… То отомстить за ночные отстрелы английских солдат и офицеров, которым на огоньки от папирос прилетают пули.

Командующий очень болезненно воспринимал любое даже маломальское несоответствие роли победоносной английской армии, грозной поступью шагающей по русским землям. Периодически русские давали очень ощутимый отпор, оказывали сопротивление, и было захвачено уже два английских орудия, что командующим воспринималось в крайней степени непросто.

Захват вражеских орудий не только в английской армии, но и во всех европеизированных войсках считался унижением. Это было почти сродни захвату полковых знамён. Тем более, что возле каждого артиллерийского расчёта всегда стояли флагштоки с вымпелами и знамёнами, как государств, так и полков.

Конечно, ещё некоторые сомнения вызывало то, что лорд Реглан успел написать письменный приказ, но почерк секретаря командующего был весьма схож с тем, что уже ранее видел граф Лукан. Да и печать, пусть поставлена криво, но весьма похожа на ту, что использовал командующий.

— Сигнализируйте атаку! — отринув все сомнения, скомандовал своей дивизии граф Лукан. — Два полка лёгкой кавалерии и два полка драгунов должны выступать немедленно! Остальные следом.

Шахов внутренне выдохнул. Некоторое напряжение с него спало. То, зачем он сюда прибыл, главная задача, выполнена.

— Мне необходимо отправляться к командующему, ему нужно знать об вашей атаке немедленно. Будет ли ответ в письменной форме, или мне передать лорду командующему на словах? — спрашивал Джеймс Бонд.

— Нет времени расписывать бумаги! — решительным тоном отвечал командующий кавалерийской дивизией. — Сообщите, что кавалерия выполнит свой долг с честью.

— Я искренне рад познакомиться с вами, сэр! — сказал Джеймс Бонд, отдал честь по-английски и спешно направился на выход из шатра.

Естественно, Шахов и два его человека лишь только обозначат своё движение в сторону штаба английского корпуса. Однако, при первой же возможности, они свернут в сторону, чтобы скрыться за какими-нибудь ближайшими холмами. Теперь у русских диверсантов остаётся лишь одна задача — собственное выживание. Иные задачи они выполнили.

Ко мне уже приходили сведения, что турки концентрируют для удара по нам до трёх полков своей пехоты. Кроме того, французы тоже пришли в движение. Они находились в стороне, на севере от Севастополя, недалеко от той самой Дороги Жизни, которую у наших войск всё ещё получается контролировать. Складывалось ощущение, что может состояться грандиозная, решающая битва. И это не совсем тот, чего я бы хотел. Все же своими небольшими корпусом я всю войну не выиграю.

Враги полне логично могут подумать, что начавшаяся операция достаточно серьёзная и связана, прежде всего, с прибытием наследника российского престола в Севастополь. Не только русским, но и всем европейцам, уж тем более азиатам, всегда было очень важно показать символизм на войне. А когда имеет на театре военных действий появляется такой символ, как наследник престола, то не стоит сомневаться, что прямо сейчас русские, мы, совершаем отчаянную вылазку или же даже крупномасштабное наступление.

Так что время играло против нас. И выдержать комбинированный удар противника со всех сторон и большими силами даже путём введения всех сил моего корпуса, если и получится, то огромной кровью. А драться нужно не числом, а умением, не смертями, но выжившими солдатами и офицерами.

Меня так и распирало пойти вперёд, в этой уже не просто локальной стычке, а в настоящем бою. Но было понимание, что как командир, который обозревает поле боя и располагает резервами, я должен находиться в относительной безопасности. Моя задача — сделать всё, чтобы сражение было выиграно.

— Вражеская кавалерия большим числом в четырёх верстах на запад! — сообщил офицер, поставленный наблюдать за разворачивающимся сражением в наскоро сооружённой смотровой вышке.

Я посмотрел в свой бинокль в сторону, куда указывал дозорный, но пока ничего там не увидел. Было бы сухо и тепло, так пыль уже давно бы демаскировала атаку врага. Но и не верить прозвучавшей информации не было никакого смысла.

Захваченные пушки были уже развёрнуты по фронту. Инженерные команды работали. Мы готовились оставить одни позиции и уничтожить врага на других. При этом… Такую кровь, что сегодня уже пролилась, и еще прольется, запомнят на долго.

На захваченных англо-турецких позициях оставалось крайне мало моих людей, и они более остальных подвергались удару. Это нехорошо, это крайне даже цинично, но приманка должна быть, без жертв тут не обойтись.

Пушки должны будут стрельнуть в сторону врага, а уже потом отчаянные артиллеристы, некоторые из них, скорее всего, погибнут, но у всех будет небольшой шанс вскочить в седло и убегать от наступающих англичан. Это еще как сработают инженеры-подрывники.

И только когда основная масса английской кавалерии войдёт в подготовленное для засады дефиле, и может начаться избиение, уничтожение элиты английских войск.

Я шёл на подобный размен, понимая, что потеряю не менее, чем три сотни бойцов, это при удачном стечении обстоятельств и разворачивании сражения по нашему плану и инициативе. И даже уверен, что найдутся те, которые меня осудит за циничные решения. Но голоса морализаторов, желающих обличить во мне тирана, не жалеющего своих же солдат, будут не слышны. Но это лишь в том случае, если победа будет за нами. Отставить «если»! Победа будет за нами!

Уже скоро было видно, как организованными эшелонированными линиями наступала английская конница. Было отрадно видеть, что разгон они начали брать ещё за две версты до захваченных англо-турецких позиций.

Даже самые выносливые кони, в максимальном темпе скачущие пять или более вёрст, устанут. По крайней мере, при отступлении английские ездовые животные будут уступать и в скорости, и в выносливости русской кавалерии. Моей коннице.

— Бах-бах-бах! — прогремели первые выстрелы трофейных орудий.

Русские герои стреляли бомбами по наступающей вражеской конницы. Наверняка, подобные боеприпасы были в дефиците и у англичан, и у турок. Но нам ли сейчас думать о сохранности огневой мощи врага? Огонь должен быть направлен на противника в максимальном количестве.

— Ба-бах! — долетевшие бомбы разрывались, выкашивая передние ряды наступающих англичан.

И нет, противник не отворачивал, не проявлял малодушия. Напротив, вражеские кавалеристы выжимали из лошадей всё возможное. Наверное, каждый из тех, кто сейчас вырывался вперёд, был достоин участвовать в гонках на ипподроме. Сейчас же, по моему мнению, англичане вступили в гонку со смертью. А в таких турнирах смерть чаще всего побеждает.

— Бах-бах! — это уже последовала дальняя картечь.

Противник был на расстоянии чуть более пятисот метров от недавно захваченных позиций. Получится перезарядиться, еще раз ударить, и всем необходимо бросать орудие, влетать в седло и улепётывать подальше от англичан. В надежде на спасение.

— Бах-бах-бах! — последовала ближняя картечь, более всего нанося непоправимый ущерб английским славным кавалеристам.

Славная кавалерия. Она такая славная, даже когда разгромленная. Есть непонятная европейская традиция преувеличивать все, даже поражения, в котором погибло огромное количество людей. Всё равно чтят и принимают разгром, словно победу. Дюнкерк для них, например, не позорное бегство от гитлеровских войск, а героическая эвакуация.

Последний выстрел из трофейных орудий прозвучал. И вот я уже наблюдаю за тем, как мои бойцы бросают орудия, как большинство из них бежит к наспех сделанной привязи с конями. И есть шансы у большинства уйти. И на душе моей после этого понимания стало немного светлее. Значит, расчёт был правильный, на грани безрассудства, но безрассудством не являющийся.

— Ба-бах-бах-бах-бах! — даже меня, находящегося более, чем в двух верстах от места разворачивающегося сражения, и то впечатлил тот звук, что раздался со стороны вражеских позиций.

Извилистой цепью заложенные фугасы, исполненные инженерной службой инженера-подполковника Тотлебена, приносили хаос и ужас в ряды англичан. Сколько уже убитых у врага? По моим подсчётам, не менее полутысячи. По крайней мере, после подрывов фугасов впечатление было, что англичане уже терпят разгром. Рано… нельзя поддаваться эмоциям.

Не только я наблюдал за тем, как боролись за свою жизнь мои бойцы, как они убегали от врага, но разъярённые оставшиеся в живых англичане настигали русских воинов оружейными выстрелами. Старались английские драгуны. Кое-кого настигали и клинки лёгких английских кавалеристов.

И всё же из более, чем двух сотен оставленных на позициях бойцов, больше половины явно успевали уйти от преследования. Нехорошо говорить о людях лишь в цифрах, крайне кощунственно упоминать о приемлемом размене жизнями. Однако, если отринуть мораль, то мы явно выигрывали с десятикратным преимуществом.

— Сигнал артиллерийским расчётам на холмах: быть готовыми и зарядиться фугасными. В дальнейшем — по обстоятельствам! — на разрыв голосовых связок кричал я.

Приходилось перекрикивать галдящую толпу офицеров, начавших, словно на стадионе, болеть и переживать за убегающих солдат. А еще они в голос и громко обсуждали каждый этап операции.

Нужно бы унять всех тех, кто сейчас находится неподалёку и наблюдает за сражением. Не мешало бы провести беседу и с офицерами, которые не из моего корпуса, а лишь пришли поглазеть. Да, всё это нужно было сделать, но если бы на подобные отвлекающие моменты было время.

Времени как раз-таки не было. Теперь счёт пошёл даже не на минуты, уже на секунды. Англичане разъярились, они уже потеряли организованное строение и сейчас мало чем отличались от той казачьей лавины, которую недавно демонстрировали мои войска.

— Ближе! Ещё ближе! — приговаривал я сам себе.

Насколько всё-таки было тяжело… Для меня легче находиться в поле, сражаться, а не принимать решения о том, кому жить, а кому и умереть. И теперь я смотрел на выстроенную впереди еще одну линию обороны, где и нужно было останавливать атаку врага. Еще одна приманка, чтобы противник шел вперед.

Английская конница уже примерно на версту вошла в глубь дефиле. Шабаринки могли уже добивать до врага. Мало того, если ударить бомбами, то и те семь пушек, которые сейчас стояли в четырехстах метрах от городских укреплений, могли доставать противника. Да и два орудия моей конструкции, которые оставались на городской линии обороны, тоже уже добивали до передовых позиций противника.

Моего терпения хватило ещё на две минуты. Враг уже находился на расстоянии метров трехсот от выставленной против него на вид хлипкой оборонительной линии. Это были укрепления, которые сложили буквально за полчаса из заготовленных мешков с песком, при помощи острых лопат. Ещё одна приманка для врага. Но эта приманка такая, которая должна огрызнуться. Словно милый ёжик вдруг ощетинится острыми стальными иголками и до смерти исколет лапу английского льва.

— Огонь всем! — закричал я так, как никогда ранее в двух жизнях.

Сразу почувствовал, что охрип, но это было уже абсолютно не важно. Другие приказы, если они последуют, я могу отдать даже и шёпотом. Основное сделано.

— Бах-бах-бах-бах! — артиллеристы нетерпеливо начинали пускать в полёт бомбы, фугасные снаряды.

— Тра-та-та! — застрекотали сразу три пулемёта, расходуя меньше, чем за минуту целые ленты с патронами.

Всё стреляло, все стреляли. Снайперы, даже те, которые находились сейчас рядом со мной, стреляли буквально в сторону врага, быстро, не целясь. Противник шёл уже толпой, промахнуться было тяжело.

Не жалеть, уничтожать, разить любого англичанина, пришедшего на наши земли, желающего унизить нас, ослабить наше государство настолько, чтобы подорвать веру населения в могущество России, создать толпу недовольных, которые будут готовы воспринимать всякую политическую информацию на веру, взрывать, подрывать основы государства.

Сейчас я воевал за это. И, судя по всему, воевал хорошо.

Звуки выстрелов и разрывов снарядов, бомб, стрельба из винтовок… Всё слилось в непрекращающуюся мелодию смерти. Шло уничтожение врага. Смерть летала над долиной. Сегодня у неё много работы.

Во многих местах случались серьёзные заторы. Кони падали, люди, многих английских всадников топтали копытами.

— Бах! Бах! Ба-бах! — гремели взрывы от заложенных фугасов.

Мы использовали все свои преимущества. У нас есть талантливый инженер Тотлебен, он работает. Быстро заложили подготовленные фугасы, в том числе и с использованием в качестве взрывчатки пироксилин. Огромное количество поражающих элементов разлеталось в разные стороны. Стальные шарики, даже куски гвоздей, все это превращало живые организмы в решето. Земля, чуть промерзшая после ночного мороза, быстро оттаивала, обильно сдабриваясь теплой кровью.

'Две мили, две мили

До русских высот,

Долиною смерти

Скакали шестьсот…' — звучало у меня в голове стихотворение Альфреда Теннисона, написанное им в иной реальности про ту самую «Атаку легкой кавалерии», что состоялась в другом мире. В мире, где не было меня. И теперь я могу видеть, что я сделал своими руками, своим умом. Не шестьсот скакали, да как бы не четыре тысячи вражеских конных.

И сейчас же уже не было двух милей до наших высот. Оставалось метров семьсот, дальше врагу не удавалось пробиться. Такая плотность огня в этом мире была впервые. Если кто-то и будет описывать события и сочинять стихи, так и не потребуется большой фантазии, чтобы преувеличить. Все было сегодня преувеличено в реальности.

'Пушки бьют справа,

Пушки бьют слева,

Пушки бью прямо

По ним — но вперёд…' — не оставляло меня в покое произведение английского поэта, который увековечил память уничтожения элиты английской армии.

Но тогда погибло до четырех сотен… Какую же поэму нужно сочинить, чтобы описать потери нынешние⁈

Да, англичане уже поняли, что они в ловушке. Но выбраться из западни имели шансы только те кавалерийские части, что были в арьергарде. Но именно туда были нацелены сразу шесть пушек-шабаринок, отрабатывающих с холмов на разрыв стволов. Учитывая феноменальную скорость заряжания… Мясо… Фарш из остатков английских тел. И это становилось уже крайне неприятным. Вот только давать приказ остановиться я пока не собирался.

Сзади, за спинами уничтожаемых кавалеристов, колонами шла пехота. Турки, расположенные неподалеку, наконец, организовались. Но… они не шли, они медленно семенили, не горя желанием вот так же, как и их союзники умирать.

— А после, познав гнев ударных полков,

Назад понеслись,

Но уже не шестьсот! — в какой-то момент я читал стихотворение уже вслух.

Да, в иной реальности англичане могли удрать. Да и сейчас, может, человек с пятьсот смогли это сделать. Но это все… Да и те, кто бежит, не факт, что смогут скрыться. Кони у них уставшие.

— Кавалерии!.. Вперед! — хотел я выкрикнуть, но хриплый голос не позволил.

Однако, главное, что меня услышали.

— Перенаправить часть пушек на подходящие батальоны турок! — поступил от меня следующий приказ.

Все… Победа. Не получилось взять врагу наши новые укрепления, что были выдвинуты от города. Пулеметы сработали как надо, и даже лучше. Теперь, даже если и захотеть подойти к смертоносным машинкам конструктора Лукашова, то это можно сделать лишь со стороны города. Ибо впереди собралась поистине гора из трупов людей и лошадей. Апофеоз войны — он такой!

Казачьи сотни, конные стрелки, –из-за городских укреплений выходили все конные, что были в моем корпусе.

— Господин генерал-майор, дозвольте мне своим полком поучаствовать! — с нетерпением и с даже с какой-то мольбой обратился ко мне казачий полковник.

Он уже минут двадцать переминался с ноги на ногу возле меня. Не мешал, но явно ждал возможности обратиться.

— Дерзайте! — сказал я, указывая направление, в котором мог ударить еще один казачий полк, состоявший в регулярной армии.

И меня не волновали сейчас вопросы субординации, нужно ли этому полковнику брать разрешение у своего командира. Пусть внесет свою лепту в разгром врага. И ладно… Ведь речь идет еще и о больших трофеях, на которые теперь полковник и его полк будут иметь право. Но все же надеюсь, что жажда наживы стоит на другом месте, где-то в конце причин, почему казаки решили принять участие в сражении.

— Господин Шабарин! Доложитесь! — на позиции ко мне, как только полковник казачьих войск удалился готовить свой полк к атаке, подошел наследник российского престола в сопровождении всех высших командиров.

— Имею честь разгромить противника. Сражение завершается, Ваше Императорское Высочество. Дозволите ли вернуться к управлению войсками? — отвечал я.

Потом… Даже для цесаревича, но все потом. И доклады будут, и реляции в Петербург. Все будет…

— Прикажите прекратить огонь, генерал-майор. Дайте врагу возможность сдаться! — величественным тоном, не предполагающим отказал, повелел государь.

Россию когда-нибудь погубят не дураки с дорогами, к чему у нас уже есть иммунитет. Россию может погубить милосердие, иными воспринимаемое за слабость. Но я был обязан подчиниться.

— Да, Ваше Императорское Высочество, — согласился я и начал отдавать нужные приказы.

Нет, казаков не возвращал, но они теперь не убивали тех, кто сдавался. Такое вот половинчатое исполнение воли будущего монарха.