Амлет, сын Улава

Глава 30. Пред людьми и людьми.

Гладом и рабством проклят весь мир.

Лаве кипящей умы наши гневно подобны

Взденьте же брони: ныне идем все на смерть!

Снорри Ульварссон, «Подлинная песнь скальда Амлета Улавссона по прозвищу Нэтто, спетая им по случаю окончания ученичества перед свободными людьми Фалин Эйя», фрагмент.

Спецфонд научной библиотеки имени Владимира Ильяссона, Рейкьявик.

Человек устроен так, что всегда ожидает большего, нежели получает.

Таковы жители всех населенных земель Мидгарда, даже и тех, о которых не слышал не только я, но и, верно, мой наставник, прозванный за хитрость и сноровку Белым Лисом.

Природа человеческая заповедана могучими асами равно для всех живущих: сообразно ей, человек жаден.

Именно жадность заставляет людей отправляться в дальние походы, биться не на жизнь, а на смерть за свои и чужие земли, превосходить науки и ремесла, копить богатства, заводить родственные связи и кровных недругов, в чем равняться порой с асами и легендарными героями… Таков, конечно, и я: пока не герой и не ровня высоким, но человек, жадный до жизни и всего, что она может мне дать.

Так вот: мне, поначалу, оказалось мало.

От итога Великой Песни я ожидал чего угодно — торжественной церемонии, волшебного принятия в тайное братство скальдов, великой награды или великого же порицания, буде Песнь прозвучит недостойно и неуместно… Получил — одобрительный кивок, хлопок по плечу и несколько слов.

- Это хорошая Песнь, Амлет, сын Улава из Исафьордюра, - Снорри Ульварссон дождался, пока утихнет странное эхо, из ниоткуда возникшее при последних звуках моего пения. - Даже отличная от многих, слышанных мной ранее. Одна из лучших, чтобы ты понимал.

Я подобрался: невысказанное «но» читалось в каждом жесте, каждом слове великого скальда и учителя скальдов, и думалось мне, что суть этого возражения мне не понравится.

Не понравилась: не может нравиться то, чего нет. Возражения не воспоследовало.

- Идем, брат по призванию, - просто продолжил мой, уже бывший, наставник. - Пир будет после.

Я воспрял духом и приподнял прижатые было уши: все-таки, пиру быть!

- Сейчас же нам надо, - продолжил скальд, будто не обращая внимания на то, что творится с бывшим учеником, - совершить с тобой некие иные действия, правильные и обязательные: объявить о завершении твоего обучения перед лицом жителей острова и некоторых асов, буде им взбредет блажь поинтересоваться, чего ради мы подняли шум среди ночи.

Снаружи взаправду оказалась ночь: та самая, задумчивая, наших краев, прозрачный сумрак которой имеет особое свойство. Такой ночью, при блеске, исходящем от серого безлунного неба, легко пишутся и читаются что резы огамы, что руны футарк — и для того не нужны ни лампа, ни факел, ни зелье кошачьего глаза.

Остров спал. Улицы бурга, выстроенного силами самого Снорри Ульварссона, нанятых умельцев и поколений учеников, оставались пустынны и ясны.

- Где-то я о таком уже читал, - прозванный при жизни Строителем строить в этот раз не стал: наоборот, он поспешил сломать хрупкое волшебство одного удара сердца.

- Все ты читал, - ответил я вслух ворчливо.

Белый Лис не стал мне пенять общением с духом-покровителем, как делал это раньше. Я понял вдруг, что и этот всегдашний упрек, и многие другие, заслуженные и не очень, остались в прошлом.

- Ты стал совсем взрослым, юный скальд, - вдруг сообщил мне хозяин Сокрытого острова. - Я успел научить тебя многому, но не всему, теперь же эта славная пора твоей жизни закончилась — лишь для того, чтобы начаться новой, еще лучшей!

- Когда уйдем со школьного двора, - запел вдруг Сигурдссон противным тонким голосом, - под звуки нестареющего…

- Прошу тебя, уймись! - немедленно потребовал я. - Петь ты то ли не умеешь сейчас, то ли не мог никогда… Не надо, пожалуйста, у меня чуткий слух!

- Чтобы ты еще понимал! - Хетьяр возмутился, но жуткое пение свое прекратил.

Остров спал, но уже не так крепко, как сто ударов сердца назад.

Почти в каждом доме появился свет в окне: люди просыпались и зажигали свечи или даже лампы. В стенах домов на полуночи, обыкновенно, не прорубают широких окон, и потому в комнатах их темно даже в такие, очень светлые, летние ночи.

Мне вдруг стало интересно — почему и за какой надобностью просыпаются люди. Свет горел уже и вовсе в каждом доме, не считая, почему-то длинного дома, населенного болванами.

Если интересно — нужно спрашивать, особенно, если есть, у кого. Я развернулся к Снорри Ульварссону, и обомлел.

Великий скальд, прозванный Белым Лисом, стоял, широко и крепко расставив ноги, руками же держался за посох красного дерева — доселе я его при своем наставнике не видел. Посох, в свою очередь, упирался в землю, и мне помстилось вдруг, что крепкое древко уже ушло в каменистую почву мало не на четверть — но, конечно, так только показалось.

Послышалось басовитое гудение — будто мохнатый шмель, один, но очень большой, замер в воздухе над красивым красным цветком. Я узнал звук, пусть в наших краях для таких летунов слишком холодно, да и красные цветы в Исландии не растут. Подобную картину — про шмеля и цветок — я видел и слышал совсем недавно на Зеленом Острове, и не смог сейчас подобрать сравнения более точного.

Гудел, конечно, мой бывший наставник в делах Песни. Наверное, именно этот, не сразу услышанный мной звук, будил людей, заставлял их зажигать свет и одеваться: первые из разбуженных уже показались на порогах своих домов.

Я открыл рот.

- Амлет, не надо. Оставь его, он занят, и я даже знаю, чем именно, - прервал дух-покровитель самое начало вопросительной моей речи. - Дай ему закончить начатое, а дальше он и сам все объяснит, так вижу.

Я закрыл рот.

Все то ли закончилось, то ли началось, спустя почти четверть часового круга.

Проснулись, наверное, все — даже на крыльце дома равнодушных ко всему болванов показались видоки и послухи: впрочем, они и остались стоять на месте, прочие же подошли ближе и образовали собой полукруг.

Вторую дугу круга замыкало крыльцо ученического дома, и я в этот самый момент понял, зачем оно было выстроено в виде старого месяца, рога которого стали сужающимися лестницами. В центре получившейся окружности стояли вдвоем мы трое.

Белый Лис перестал гудеть, и, не отпуская посоха, оглядел собравшихся. Сурово оглядел, исподлобья, не улыбаясь мордой. Такую повадку его я помнил даже лучше, чем мне того хотелось бы — именно с этим выражением избыточной непреклонности он спрашивал с меня и других учеников урок, особенно, если доподлинно знал, что задание не выполнено, урок же — не выучен.

Людей собралось много, и разных: я и подумать не мог, что Сокрытый Остров так плотно населен! Видел, конечно, и лангхусы, и семейные дома поменьше, и даже землянки на самой окраине поселения, уже за крепким частоколом — только совсем уж негодных и ветхих хижин не ставили подданные самовластного правителя, прозванного Белым Лисом… Нынешнего количества людей не смог ни исчислить, ни предположить.

Особенно странным теперь мне казалось то, что почти все время своего ученичества я искренне полагал: никого, кроме учеников великого скальда, ему же подчиненных болванов, меня самого и собственно Белого Лиса на острове нет и быть не может.

Именно сейчас мне вдруг стало понятно многое: кто выращивает овощи для пропитания, кто пасет, стрижет и режет овец, как вывозят мусор, чьими силами чинят стены и крыши и даже чьи шлемы блещут сталью поверх крепкой стены поселения!

Болваны ведь не способны ни на какие работы, кроме самых простых, излишне же трепать Песнь по ненадлежащему поводу Снорри Ульварссон и сам не любил, и нам, ученикам, воспрещал настрого.

Ученики же были слишком заняты: они, как и следует из названия, учились. Теперь же и выяснилось, как оно на самом деле. Много людей живет на острове, очень много!

- Ого, - согласился с моим невысказанным удивлением Хетьяр Сигурдссон. - Тысяча девятьсот семьдесят семь человек. Прямо как год рождения старшего из моих сыновей.

Я пожал плечами: что-то мне подсказывало, что время на беседу у нас еще есть.

- Вольно же тебе приукрашивать, прозванный при жизни Строителем, - усомнился я, ни на удар сердца, впрочем, не допуская того, что дух-покровитель лжет. - Такого количества лет, чтобы считать их десятками сотен, верно, и на свете-то нет! Вот, я понимаю, «сто десять лет от смерти Уве Болсона, знатного скальда, гораздого слагать глупые саги» — это правильное счисление, но больше тысячи…

Показалось, что на меня прикрикнули шепотом: не сам Снорри Ульварссон, он смотрел в другую сторону и не мог видеть шевеления губ, голоса же я, при разговоре с духом, не возвышал. Не Хетьяр, конечно, этот — любитель поболтать, и его самого следовало бы иногда осаживать. Другие люди стояли слишком далеко, в постоянное внимание со стороны любого из асов я не верил… Получилось, что шутейную речь свою я же сам и прервал.

«Сам, сам, не отвлекайся и слушать не мешай» - послышалось внутри, еще глубже, чем обычно говорит сын Сигурда, перед глазами блеснуло золотым и зеленым, и морок пропал.

Отвлекаться и вправду не стоило: Снорри Ульварссон прекратил осмотр и принялся вещать.

- Слушайте меня, свободные жители Фалин Эйя, и не делайте вид потом, что вас тут не было или здесь были не вы! - Белый Лис, как и полагается, начал превыспренно и немного издалека. - Много годовых оборотов я владею этим островом, поднятым из морских глубин по праву Лютни, Ветра и Подземного Огня. Все эти годы в обучении у меня юнцы, не ведающие смысла жизни, и люди постарше, знающие слишком много. - Или мне показалось, или толпа слитно покосилась в сторону длинного дома болванов, некоторые из которых так и остались стоять на крыльце.

Снорри Ульварссон недаром скальд из великих: понимание слушателей он имеет отменное. И теперь он дождался, пока люди вновь не обратят все свое внимание только на него одного.

- За все эти годы я не воспитал ни одного великого скальда, пусть иные из них и возвеличились впоследствии сами, - дескать, как ни учи юнца, ничего толкового из него не получится до тех пор, пока он сам не набьет себе своих собственных шишек, споткнувшись в подходящих местах. Такое мой бывший наставник мне уже объяснял, и не раз, потому мне и понятно было, что он имеет в виду.

- Нынче же вышло так, что я достиг высшего своего мастерства как наставник. Встречайте, свободные люди: се — Амлет, сын Улава из Исафьордюра, прозванный Нэтто, и это мой первый ученик из спевших свою первую истинную Песнь сразу Великой!

Толпа ахнула, Хетьяр хмыкнул, я ничего не понял.

Блеснуло золотым и зеленым.

- Теперь тебе, бывший ученик Белого Лиса, надлежит выйти, поклониться, и что-нибудь сказать, этакое, приличествующее, - сообщил тот же голос, что раньше потребовал не мешать слушать.

Следовало, конечно, спросить, кто именно может смотреть, слушать и говорить, проникая в самое сердце Сокрытого острова, и не равен ли он сноровкой мудрости самим асам… Но что-то мне подсказывало, что вопрос этот — подождет.

- Локи прав, - вовремя возник сын Сигурда. - От тебя сейчас ждут чего-то этакого, ну, такого, чтобы ах! Шутка ли — первый великий скальд, воспитанный хозяином Острова! Больше всего подойдет пророчество, но не про прямо сейчас, а о времени столь отдаленном, чтобы никто не прозрел, случайно, злоумышления против нынешних властей или обычаев. Кстати, есть пара хороших песен…

- Как — Локи? Что, сам? - поразился я. Подумать мысль дальше не получалось.

- Нет, конечно. Считай, что это не я, - ехидно возразил золотой и зеленый голос, и тут же добавил. - Тебя там ждут, между прочим!

Я открыл глаза: оказалось, все время внутреннего разговора с разными сутями они были закрыты.

Открыл глаза и сделал шаг вперед.

Сделал шаг вперед, поймал взглядом висящее в вышине облако. Оно вновь было похоже на бородатое лицо, подмигивающее мне единственным своим глазом: будто бы не один из асов наблюдал сейчас за мной, но и еще один.

Запел.

Долго лилась песнь моя, и люди внимали мне, и плечи согнутые расправлялись, хвосты поджатые — у кого были — задирались, и некоторые ладони сжимались в кулаки, иные же принимались гладить мужей своих по их напряженным спинам, и взоры пустые становились ясными, ясные же — гневными.

Вел бы я их в битву, но битвы не предвиделось.

Поил бы я их до беспамятства, но не видел накрытых столов и больших бочек.

Посадил бы на бесчисленные корабли и возглавил бы поход на тучные земли пузатых франков, но не доставало в гавани боевых кораблей.

Вот и песнь — закончилась.

Стоял, приходил в себя, пытался отдышаться: будто пел на одном дыхании все двести тридцать три удара сердца.

Мир вокруг померк. Я видел его будто через большое и не очень чистое стекло, окружающее меня со всех сторон, даже и сверху: даром, что не зеленое.

Вместе с миром померкли и люди, и перестали быть слышны их голоса.

Только двое стояли передо мной, лишь двое смотрели на меня пытливо и насмешливо, и Белого Лиса не оказалось среди этих двоих.

- В конце концов, не каждый раз удается посмотреть на рождение скальда из числа великих, да так, чтобы не вмешался твой приемный отец, - слова эти, верно, были продолжением сказанных ранее: их я не слышал. Произнес их муж могучего телосложения, одетый только снизу до пояса и не носящий обуви, коротко стриженный, но не бритый, бороду носящий, опять же короткую, усы же — длинные и вислые, цвета морской волны. В руках он держал сеть из тех, что применяют в ловле рыбы с лодки или берега.

- И то верно, Норри, - согласился второй из двоих, одетый с некоторым даже щегольством во все зеленое: только приборный цвет его платья мнился золотым, будто даже кожаные ремни были сделаны из перины дракона! - То ли отчим, то ли побратим мой — этих людей пойди еще пойми — ревнив, особенно до сокровищ, которые считает уже своими, а добрый скальд по нашим временам — истинное сокровище! Впрочем, - пока никак не названный человек прервал сам себя, - Норри, Ньёрд, Норри, обрати внимание на самого скальда!

Названный то ли Ньёрдом, то ли Норри — я знал уже, что Высокие страшно не любят, когда их признают в облике людей, но и прощать не готовы не признавших — обратился уже ко мне.

- Амлет, сын Улава из Исафьордюра! - сказал он мне вежливо, и я поклонился. - Я слышал твою Песнь, благо, море тут недалеко, и голос доносился до меня преотлично. Песнь, конечно…

- Прямо бунташная, хочет сказать мой вежливый родич из числа ванов, - ехидно перебил зелено-золотой, только утвердив меня в предположении. - С такой песней надо собираться у дворца ярла, и то — для того, чтобы поднять его и всю его дружину на вилы! Твое счастье, что ярлов в Исландии нет, и еще лет двести не будет.

- Добрая весть для Ингольфа Арнарссона, - ответил я невпопад. - Разреши, я передам ему твои слова о том, что ярлом его стать так и не заставят?

- Передай, - согласился тот, кого я посчитал самолично хитрым из асов. - Первого ярла Ледяной Земли будут звать Гицур, сын Торвальда, и он будет дальним родичем самого Ингольфа. Или нет.

- Постой, Локи, - встрепенулся вдруг названный Ньёрдом. - Мы же тут не для этого! Амлет, - вновь обратился ко мне хозяин морей. - Я тут это, подумал, и не против: быть тебе прозванным в мою честь! Братом, однако, тебя не назову и никому не дам, отсюда и прозвище твое — Нэтто, как звучало когда-то очень давно мое детское имя. Наставнику твоему такое пришлось по нраву, да и духу-покровителю, как сказал бы он сам, зайдет — в его время похожим словом будут называть нечто, очищенное от внешней шелухи и всего лишнего, имеющего только свой собственный вес… Владей моим младшим именем по праву и не опозорь его!

- Норри, - прервал речь Высокого второй из них. - Это все очень здорово, но сдается, что брат мой и отчим где-то поблизости, и лучше бы нам убраться раньше, чем он явится…

Все прояснилось.

Я вновь оказался на площади Сокрытого острова, ничем не отделенный от ликующей толпы, и что-то мне подсказывало, что в тот самый удар сердца, в который мне явились двое Высоких.

Повинуясь неясному наитию, воздел очи горе, и там, в небесах, вновь увидел то же самое бородатое лицо: оно сделалось больше, стало из туманного и облачного четким и явным — Одноглазый и впрямь смотрел на меня с невиданной высоты.

- Ничего, Амлет, сын Улава, прозванный Нэтто. Нам с тобой еще предстоит и свидеться, и поговорить, не будь я тот, кто принес в Мидгард хунангсгальдур! - сказал в моей голове тот, что на меня смотрел.

И подмигнул мне вновь.