Амлет, сын Улава

Глава 18. Мешок и посох.

Хетьяр проявился без спросу, а ведь раньше, кажется, за ним такого не водилось ни разу. Я возмутился, было, беспричинной невежливостью, но не успел промолвить ни слова: дух заговорил с Белым Лисом, и я сразу понял, что причина есть. Мог бы, наверное, и сам догадаться, но...

- Сам, говоришь, убьешь? - внешне прозванный при жизни Строителем оказался, наконец-то, таков, как подобает мужчине и воину: красовался в тяжелом даже на вид, прикрывающем все тело, руки и ноги, панцирном доспехе, одетом в покров из какой-то крепкой на вид серой ткани. На голове его был шлем — очень дорогой, потому, что полностью круглый и без видимых заклепок, сделанный неведомым кузнецом из единого куска металла. Лицо дух воплощенный оставил открытым, и я успел даже обрадоваться: при жизни Хетьяр явно не раз ходил на вы.

- Убивалка-то отросла, дедушка? - Хетьяр смотрел на скальда весело и свирепо, говорил так же, рука же его поигрывала длинной и ровной дубинкой, искусно вырезанной из немного блестящего черного дерева.

- Да я! - завелся было Снорри, потянувшись к поясу: на том, конечно, висел кинжал.

- Железо не тронь! Твои же правила, забыл? - спросил дух уже немного спокойнее. - Смахнемся на дубинках, раз-на-раз?

- Стоит мне позвать на помощь... - начал было великий скальд.

- Не, ну зови давай, если громкий, - согласился Хетьяр уже совсем другим голосом, более грубым и низким. - Тут, если что, нас целый автобус кончился, в адрес не доехали, - и я понял вдруг, что это уже не мой дух-хранитель, а кто-то совсем другой.

Рядом с Хетьяром проявился еще один боец, такой же зеленоватый и немного клыкастый с лица — вот только такие же доспехи защищали фигуру в полтора раза более высокую и явившуюся вдвое шире в плечах.

- Еще пацанов позвать? - немного участливо предложил вновь прибывший.

Я убедился: Снорри Ульварссона называют Белым Лисом не просто так, а за ум, хитрость и опыт. Ныне он проявил все три свои лучших качества, а именно — сделал вид, что ничего плохого в виду не имел.

- Постойте, воины, я ведь не собираюсь убивать ученика прямо сейчас, - сообщил Снорри голосом пожилым и несчастным, явственно показывая полную собственную немощность и отсутствие какой-либо угрозы что для меня, что для кого-то еще. - Просто... Это ведь очень опасно! Достаточно чему-то пойти не так, и вместо нашего рыжего друга миру явится такое чудовище, что...

- А ты просто нормально делай, нормально и будет, - посоветовал дух, явившийся, верно, на зов одноплеменного Хетьяра. - Сделаешь ненормально, мы ведь того, снова заглянем, - и, перейдя, зачем-то, на наречие, до крайности похожее на язык толстых франков, добавил: - Компрене ву?

- Пойдем, пошепчемся, - решительно предложил скальду Хетьяр, уже успевший сменить облик: теперь он был в широких зеленых штанах и кожаных сапогах с красивыми накладками, голый же торс украшала праздничная, судя по богатой вышивке, жилетка. - Парня же того, отпусти из мира снов. Рано ему еще, да и так долго не следует...

- Какого еще мира снов... - начал было я, и вдруг понял: отпустили.

Все вокруг обрело яркие краски, зашумело, запахло, задвигалось, и я вдруг понял, отчего мне было не по себе все время, проведенное уже на острове — все это время я будто бы провел в глубоком сне, причём не в своем...

- А вот, кстати, и герой нашего урока, - заявил незнакомый голос. - Новый ученик Великого, личный, прошу заметить, даже привели его через сонный слой...

Вокруг зашумело еще сильнее, и я очнулся от сильных и будто чужих мыслей: огляделся и немедленно встал с лавки, на которой сидел и в сонном мире, и, как хотелось надеяться, уже в настоящем Мидгарде.

- Желаю здравствовать и свершать, - вырвалось из пасти моей почти что само собой: я вдруг додумался поприветствовать окружающих так, как того требовал обычай невиданного раньше мной Собрания Юных.

Окружающие взирали на меня по-разному: кто-то удивленно, кто-то хитро и даже хитренько, кто-то с неким ожиданием. Были и злые взгляды, и совсем пропащие, будто сочащиеся темным ведьминым ядом, и радовало одно: среди обращенных ко мне лиц не оказалось ни одного сколько-нибудь одинакового.

- Итак, ученики, вернемся к уроку, - говорил, как оказалось, высокий и худой альв, весь в зеленом, как и полагается его народу, только бритый налысо — и головой, и лицом. - Время вопросов и ответов! Кто назовет мне три основные причины того, что наш новый друг так богат сродством с Песнью? - Альв обвел прищуренным взглядом, как оказалось, довольно изрядное число молодых людей разных народов, сидящих вокруг меня на лавках. Столов, кстати, в комнате, которая не зала, не было — то ли остались в сонном мире, то ли кто-то их убрал, подготавливая обеденную комнату к почти-ученому-собранию.

- На то воля асов! - уверенно и основательно ответил, не дожидаясь выбора учителя, темноволосый крепыш, сидящий от меня по левую руку.

- Воля асов — оно конечно, - будто передразнивая ученика, согласился учитель. - Тогда, считая вместе с волей асов, четыре причины!

Почти сразу выяснилось, что первой, но не основной, причиной, стала встреча моих родителей. Что-то такое, не очень понятное, про сродство душ и разность крови...

- Я тебе потом объясню, и не так примитивно, - шепнул вдруг откуда-то издалека Хетьяр. - Мы тут почти закончили, но именно почти, просто пока наберись терпения.

Второй причиной, и снова не основной, постановили считать особое расположение небесных светил. Я подождал, что скажет мой дух-покровитель, уже не раз ехидно проходившийся злым и заслуженным словом по любителям читать положение звезд, но не дождался ничего: тот, верно, и вправду был очень сильно занят.

Третья причина, оказавшаяся, как водится, главной — то, что мне очень сильно повезло с духом-хранителем. Дескать, при жизни он был не слишком силен гальдуром, но умен нечеловечески, просто невообразимо, и именно из таких, не ушедших совсем за грань, умников, получаются...

- Мама мне всегда говорила: еще немного усидчивости, и был бы, как папа, секретным химиком! - вновь сообщил Хетьяр голосом уже куда более близким и громким. - Ерунда, конечно, эта их версия, сразу по нескольким причинам, но, Саакянц меня разбери, приятно слушать!

Тем временем, учитель, удовольствовавшись ответами — добрую половину из которых ученикам просто подсказал — проявил хитрость, лень и коварство. Верно, ему наскучило вбивать в глупые головы умную мудрость, и, вместо того, чтобы трудиться самому, он призвал для этого дела меня.

Я, по требованию пока еще остающегося — для меня — безымянным, альва, поведал о себе почти все. Рассказал, по крайности, не выдавая домашних секретов и родовых тайн, ну и, конечно, аккуратно сглаживая острые углы и умалчивая о том, в чем было стыдно признаться.

- Нормальная такая вышла парадная биография, - как всегда, наполовину понятно, наполовину смешно и самую чуточку обидно, отозвался о моем рассказе Хетьяр. - Вообще, конечно, правильно. Нечего всяким тут.

Что именно «всяким тут», я спросить хотел, но не успел: безымянный альв объявил урок оконченным и предложил выметаться из учебной комнаты.

- Звонка, конечно, не хватает, - заключил, вновь неожиданно, Хетьяр, и я решил поступить так же: неожиданно согласился.

Из комнаты я вышел последним: учитель забросал меня странными вопросами, будто бы и важными, а на деле — совершенно ни о чем, ни соврать, ни выругаться. Мне показалось, что альв просто задерживает меня в комнате, и сейчас, когда выйдут все ученики, станет расспрашивать уже по-настоящему...

Я оказался и прав, и не очень. Ученики все вышли вон, учитель же будто утратил ко мне всякий интерес: просто предложил идти в свою комнату и готовиться ко сну, и сделал он это предложение голосом скучным, в котором не звучало пожелание или требование, а только некая, порядком надоевшая, обязанность.

Пошел. Куда именно идти, я помнил из сонного мира, и оставалось только надеяться на то, что большой дом одинаков во всех мирах. Так, впрочем, и вышло, но таким же остался только сам дом, а вовсе не его насельцы.

Идти предстояло недалеко: пройти всего около сотни шагов и сделать три поворота. Перед последним из них я замедлил ход ног.

Мне пахло.

Пахло, сначала, несколькими человеческими телами, живыми и здоровыми, только не очень старательно умытыми. Потом, пахло дрянной мешковиной и старой пылью, что копится по углам в доме нерадивой хозяйки. Затем, и вновь в-третьих, не пахло, но ощущалось чувство — лихой азарт, совсем немного замешанный на зависти и уверенности в своих силах.

Я понял: будут бить.

Кто-то бы вернулся и попросил помощи учителя или еще кого-то из мужей постарше. Иной — изготовился бы и вооружился. Третий — дал бы знать засадникам, что их хитрость и подготовка раскрыты...

Только вот я — сын своего отца, и, смею надеяться, сын достойный. Поэтому я напружинил ноги и хвост, гордо вскинул морду и шагнул навстречу вызову и славе.

Славы не получилось. Вызова, кстати, тоже: сам я его сделать не успел, мои же внезапные недруги и не собирались. Свет померк, исчезли и запахи, иные, кроме немедленно забившей нос давешней пыли: мне на голову надели пыльный мешок.

Первым ударом мне, верно, метили сзади в спину, чуть повыше поясницы: много позже я вспомнил, что именно в ту часть, слева или справа, надо бесчестно бить ножом, чтобы нанести рану если не смертельную, то очень постыдную. После такой раны даже очень сильный и здоровый мужчина начинает позорно мочиться кровью, и скоро умирает стариковской смертью, не умея переварить разлитую в утробе желчь... Били, к счастью, не ножом, а так, рукой.

Еще к счастью, напавшие не учли одной небольшой, но очень гордой детали, присущей только тем народам Полуночи, у которых есть заметные хвосты: именно этот самый хвост. Он и оказался на пути удара, сильно его смягчив, и не дав злодеям сразу же вывести меня из боя и, чего доброго, забить лежачим насмерть или до всегдашнего и неизлечимого калечества.

Я вертелся ужом — благо, вырос среди сонма двоюродных и иных братьев, почти все из которых были меня пусть немного, но старше, а значит, больше и сильнее. В драке, пусть и потешной, с братьями, мне приходилось надеяться только на свою, совершенно звериную, ловкость, в противовес их, опять же, звериной, силе. Так вышло и сейчас.

Удары сыпались со всех сторон, но я уже приноровился к их ломаной частоте. От одних уворачивался, другие пускал вскользь, третьи принимал на себя, если понимал, что так можно... По голове мне, к счастью, то ли ни разу не ударили, то ли ни разу не попали.

Сейчас я могу описывать драку так, будто у меня было время остановиться, подумать и как следует запомнить происходящее, но было это, конечно, не так. Кроме ухваток своих, запаха и сопения противников, помню я доподлинно только тот удар сердца, на котором драка закончилась, а именно — крик.

- Стоять! - крикнул кто-то громкий и имеющий право: я немедленно признал голос Снорри Ульварссона. - Бояться! По стенке встать! Мешок снять!

Послушались: и встали, и сняли, и забоялись. Я бы, наверное, сделал так же — все же, нечестное избиение одного многими было не тем деянием, о котором слагают хорошие саги.

- Как не стыдно, юнцы! - гневно заявил Снорри Ульварссон, страшно приподняв верхнюю губу над клыками: получился волчий оскал. - Что подумает о нашем обществе и вашем вежестве мой новый ученик? Кто смеет нападать вот так, бесчестно, не сказав слов обвинения, толпой на одного? Кто имеет глупость затевать драку с воином, прошедшим посвящение совершенных лет? А если бы кому-то из вас удалось пустить ему кровь, пусть и из разбитого носа?

Драчуны — ими оказались, кстати, совсем недавно сидевшие на лавках очень близко ко мне, во главе с поспешившим неверно ответить крепышом, принялись затравленно переглядываться. Они, верно, думали, что я чуть младше, чем на самом деле — обманулись моей внешностью: отсутствием взрослых усов и бороды на совсем немного мохнатой морде, и потому ошиблись, глупо, и почти совсем страшно. Вправду, дойди дело до крови...

- И что, у кого-то из вас достанет серебра выплатить виру за бесчестно пущенную кровь? - ярился скальд. - Кто из вас готов на такое?

Я уже понял, что чернявый крепыш не очень умен... И понимание мое он немедленно подтвердил, подав голос. Ему бы, конечно, молчать.

- Но ведь крови же не было! Не было крови, значит, и обиды нет... - почти выкрикнул зачинщик драки и заводила дурной компании. - Нет поругания в потешной драке!

- Потешной, говоришь... - Белый Лис сделал выражение морды, более всего похожее на слова «заметь, не я это первым сказал». - Хотели потехи — будет вам потеха, но потом не жалуйтесь! Каин!

Я обрадовался. Веселый карла оказался жителем то ли сразу двух миров, то ли сначала Мидгарда, а потом и огороженного сна.

Каин явился не ниоткуда: он вошел через дверь. В руках мой знакомец сжимал ученическое копье: не острое ни с одной из сторон, но должной длины, и, конечно, крепости.

- Каин, дай Амлету шест! - потребовал Снорри Ульварссон. Карла подчинился, и я вдруг понял, что так — или, по крайности, очень близко к тому — и было задумано. Шест, или ученическое копье, я, конечно, принял, уже догадываясь, что мне предстоит сделать.

- Вот теперь пойдет потеха! - радостно и зло ощетинился мой наставник. - Вас вон сколько, целых восемь человек. Надо бы, конечно, одного выгнать, а то в сагу не вставить... Ладно, лишний потом забудется сам. Вас восемь, он один, и у него палка, - продолжил скальд, и сейчас вы будете с ним драться! До первой крови... Или перелома. Перелом тоже считается, как и выбитый зуб!

Я перехватил то ли шест, то ли копье, поудобнее, и встал в привычную с детства стойку.

- Погоди, Амлет, - потребовал Хетьяр, против обыкновения, не внезапно: жгучее внимание его я ощущал уже ударов с тридцать сердца. - Ты ведь понимаешь, что тебе нельзя их бить? Никто потом и не вспомнит, что они начали первыми, что поступили нечестно, что палку — вместе с наказом — тебе выдал наставник... Просто запомнят, что ты набросился на беззащитных с оружием, пусть тупым и несерьезным.

- Что же делать? - спросил я внутри себя, понимая, что Строитель полностью прав, перечень же вопросов к наставнику только что пополнился еще одним, и не самым приятным.

- Удиви их. Или напугай. Или и то, и другое, сразу, - дельно посоветовал дух-покровитель. - Бить только не вздумай, ни палкой, ни ногой.

Я улыбнулся, и вида моей улыбки многим хватило бы, чтобы как следует испугаться, и я уже знал, как закрепить испуг.

Понимаете, какое дело. Несмотря на внушительный набор страшных зубов, наполняющий мою пасть, я не умею по-настоящему кусаться. И ни один ульфхеднар, кроме совсем уж злых, не умеет: в наших челюстях нет силы, присущей волкам, или, хотя бы, большим собакам, на которых мы так похожи. Мы, понимаете ли, люди, а люди кусаются так себе, больше обидно, чем больно, и не в силах перекусить ни малую кость, кроме куриной, ни нетолстую, в целом, ветку.

Имелась, однако, некая хитрость, которую я и решил сейчас проявить.

Принюхался и быстро нашел запах клочка сгущенного гальдура: такие обязательно собираются вокруг всякой драки, пусть и шутейной. Уцепился за клочок, потянул его к себе, и вложил в свои уста, умом же представил страшную пасть морского кита-убийцы, пусть и схожую видом с доброй человеческой улыбкой, но полную острых зубов: мудрые говорят, будто их, зубов, там восемь десятков и еще восемь!

Понял сразу: получилось! Взял — и сомкнул челюсти прямо посередине древка копья: даром, что без острия и подтока, но крепкого — как боевое.

Копье несолидно хрустнуло, оставив в руках моих два обломка с явственно видными следами зубов. Соученики мои теперешние слитно, единым порывом, подались назад — а так как было уже почти некуда, получилось, что все они вжались в стену.

- Для того, чтобы точно узнать, сколько лет юноше, глупому, как дерево, - сообщил я опешившим от небывалого зрелища драчунам, - нужно ровно откусить ему руку или ногу и старательно пересчитать годовые кольца.