Амлет, сын Улава

Глава 15. Песенные тропы.

Припасов в поход можно взять

очень мало, просто мало

и мало, но больше уже

нипочем не унести.

«Наставление», фрагмент.

Автор неизвестен.

Постоянная экспозиция выставки «История воинского устава», Ленинград.

О прошлом моем переходе Песенной Тропой я помню только то, что не помню о нем ничего. Это, конечно, немного обидно, ведь такое волшебное путешествие надолго стало бы пищей для моего, надеюсь, пытливого, ума. И нет, взрослому мужчине не зазорно проявлять любопытство: стыдно делать это зря, не имея в виду получения нужного опыта и полезных знаний.

В этот раз я шел на собственных ногах, нес поклажу на своих плечах и вертел по сторонам сразу двумя головами: своей и Хетьяра.

- Я останусь внутри, Амлет, - дух, вопреки обыкновению, звучал внутри моей головы неуверенно. - Останусь и буду смотреть твоими глазами: так, кажется, надо.

Надо — слово волшебное. Его не треплют попусту ни взрослые мужи, ни их статные жены, ни, как уже выяснилось, бестелесные ехидные духи.

Часто вместо «надо» следует говорить «хочется», но важным правилом этим некоторые пренебрегают, вроде как путаясь, и ничего хорошего из этого не выходит. Даже саг о таковых путаниках не слагают, одни только хульные ниды, да и те — короткие и злые.

Хетьяр не такой, и я уже хорошо понимаю, когда он не шутит: надо — значит, надо. Пусть смотрит.

Посмотреть, между тем, было, на что, и не только посмотреть.

Тропинка, вначале имевшая вид опасный, неудобный и какой-то очень простой, обернулась настоящим сказочным трактом.

Вдоль краев его стояли высокие столбы из камня и железа: я попытался счесть богатство, пошедшее на такую роскошь только в металле, дошел до ста и еще семи франкских золотых монет, да и сбился.

Каждый из столбов на верхушке своей имел магический светильник, горящий ярко, теплым, почти солнечным, светом, отлично видимым днём: однако, непременного в таких случаях сгущения гальдура я не ощутил. Оставалось сделать вид, что столбы такие мне не в новинку, вид принять независимый и по сторонам глазеть без прежнего рвения.

Сама дорога оказалась укрыта чем-то вроде твердой смолы, обильно насыщенной мелкими камушками и умело уложенной ровным слоем. Смола будто немного пружинила под ногами, и мне вдруг подумалось, что такую дорогу не разбить ни тысячам пеших, ни сотням конных, ни десяткам телег, даже шастай они туда-сюда целыми днями.

Примерно за этим делают дорогие щиты из клееных досок: те становятся упругими, и их куда сложнее расколоть ударом меча, обязательно нужен топор.

- Скажи, Сигурдссон, строил ли ты в бытность свою дороги? - спросил я Хетьяра. - Сложно ли устроить подобное в Исафьордуре и на пути, идущем в Рейкьявик? Получился бы отличный тракт!

- Дороги — не совсем моё, не будь я заслуженный строитель республики, - немедленно ответил дух. - У нас, в КИСИ, этим занимался отдельный факультет, однако, и у меня найдутся соображения на нужный счет. Опять же, Исландия — благословенный край, вся таблица в недрах... Думаю, справимся.

Я приободрился: удалось узнать новое и полезное, применимое с толком в обычной жизни Мидгарда. Еще мне, конечно, приятна была похвала моей родной земле — пусть я и не до конца ее, похвалу, понял.

Посмотрел, обернувшись, на великого скальда. Тот так и шел позади меня, пробурчав только в самом начале: «иди вперед, Тропа сама не даст тебе свернуть не в том месте», сам же, верно, думал о чем-то очень своём.

Думая, он не забывал наигрывать какой-то очень простой мотив: из тех, что кажутся на удивление знакомыми, но именно что кажутся — ни напеть, ни вспомнить.

Наигрывал он очень умело, и, по очереди, на дюжине самых разных инструментов. Если уже знакомый мне стальной варган был совсем небольшим, тростниковая пастушеская свирель — легонькой, то где скальд прятал и как нес ирландскую волынку о трех длинных трубках или большую франкскую лютню, я прямо сейчас понять не мог. Спрашивать показалось неуместным, но только здесь и сейчас. Позже — стоило, и я накрепко пообещал самому себе именно так и поступить.

Еще — то ли я плохо рассмотрел, то ли Снорри Ульварссон взаправду ничему не удивлялся: вид он имел очень спокойный, будто шел по обычному тракту, и делал это не впервые. Я подумал об этом, подумал — да и выбросил глупую мысль из головы, чтобы зря не занимала место.

Прошли немало, но ноги не устали и ноша, в обычное время показавшаяся бы изрядной, совсем не оттянула плеч. Есть и пить, однако, хотелось все сильнее.

Будто в ответ на невысказанное желание, откуда-то запахло едой. Пахло странно: непропеченным хлебом, уксусом и не очень свежим мясом, причем сделанным наполовину из бумаги, хотя так и не бывает: кому в здравом уме придет блажь есть дорогую бумагу, когда столько же, сколько кипа из сотни листов, стоит пара молодых бычков мясной породы?

Невкусно, в общем, пахло, но есть хотелось все равно, и я повернулся на запах.

Там, по ту сторону запаха, стоял домик, несуразный и очень дорогой на вид. Сделан он оказался целиком из железа, не имел двускатной крыши и крашен был богатой красной краской. Огромные окна его кто-то забрал большими цельными стёклами — так, что в холодную пору изведи прорву дров, а дом не протопишь.

- Киоск, - непонятно пояснил Хетьяр. - Ну да, все правильно, в парке должен быть киоск. Соки-воды, бутерброды... Только написано как-то не по нашему. Хочешь заглянуть?

- Стой, Амлет! - кто-то ухватил меня за плечо, и счастье ухватившего, что я почти сразу узнал голос и запах: то был, конечно, Белый Лис. - Стой! - повторил он, видимо, для большей вразумительности. - Это Песенные Тропы, мир, огороженный иначе, чем привычный нам, и живущий по иным законам. Здесь ничего нельзя есть и пить, иначе заблудишься и никогда не найдешь дорогу в Мидгард! Еще у нас нет песенных денег, да и в молоке... - Снорри повел носом - ... гвозди?

Было так: я слышал от кого-то, возможно, от самого Снорри Ульварссона, что Песенных Троп не бывает без странных встреч, и встреча такая необязательно — бой. Однако, шли мы уже долго, и так никого и не встретили... До этого момента.

От красного железного домика, источавшего запах невкусной и глупой еды, к нам приближались трое, и я не мог принять в толк, когда они успели появиться, или, хотя бы, стать зримыми.

В одном из окон — стекло, блестевшее в его проеме, куда-то делось, хотя я не слышал звона и не видел осколков — появилось красное усатое лицо без остального человека.

- Вот вам знак, заводные мои! - заорало лицо, смешно встопорщив усы. - Кому не нравится корова, должен остаться лежать у ног коровы!

Я быстро огляделся: никакой коровы видно не было, ни такой, чтобы нравилась, ни наоборот.

В словах же усатого лица мне почудились угроза и побуждение, и взор мой перенесся к тем троим.

Трое одеты странно и стыдно: тощие ляжки обтянуты белыми штанами непристойного вида, на головах красуются черные твердые шапки, но не шлемы, а как будто перевернутые котелки, тряпочные курточки же смотрятся кургузо и зряшно: ни срама прикрыть, ни тепла сберечь. Оружия при троице видно не было, но трости, тяжелые даже на вид, они перехватывали на ходу быстро и с кажущимся знанием дела.

Я быстро скинул с плеча обе сумки, висевшие до того на одном ремне на манер переметной сумы, и взялся за копье, совсем недавно подаренное отцом. Белый Лис, оказавшийся по правую от меня руку, перекинул на шуйцу щит, десницей же ухватился не за рукоять меча, но за короткую дубинку, обтянутую кожаными ремешками. Встали правильным строем, пусть и всего вдвоем, но я стоял по нужную руку от щитоносца.

- Тупым концом, Амлет, - бросил в мою сторону Снорри Ульварссон. - Видишь, у них палки, ни единого лезвия или острия? Нам надо так же. Законы Песенных Троп!

Я перехватил орудие обратной стороной вперед, и убедился с некоторым изумлением: здесь, на Тропах, у моего копья не оказалось острого подтока!

Вдруг зазвучала музыка, сильная и злая, и гальдур сразу сгустился неимоверно, но колдовать никто не стал: верно, начинался бой, и вестись он был должен на одном только честном оружии.

Битва была не как битва, а будто избиение наглых щенков, впервые шагнувших в судебный круг, поединщиком по праву Закона, выступающим за весь город сразу, и делающим это не впервые — даром, что щенки оказались взрослые, рослые и наглые.

Было так, или я так запомнил и тому есть свидетель, а значит — так и было.

Первый бросился на меня, сразу двое других, оценив, верно, возраст и оружие великого скальда — на наставника.

Шагнуть вперед, с некоторым усилием отбить в сторону тяжелую палку, видимо, окованную железом и залитую свинцом, вернуть копье, сделать быстрый выпад с подшагом вперёд. Услышать вскрик, понять и почуять хруст сломанного ребра. Уйти назад, не дав себе провалиться в атаке.

Справа гулко ухает скальд: он принимает на щит сразу две из трех тростей, и ответным ударом, пришедшимся по котелку, выводит из боя одного из своих противников.

Так стали поражены двое из троих бесчестных, напавших с негодным оружием, вне войны и без должного предупреждения.

Третий, пока еще не узнавший силу честной руки, отходит назад: на шаг, еще на один, сразу на два. Трость, оказавшуюся плохим оружием в неумелых руках, он бросает, и, будто взамен, тянет из-за пазухи что-то еще, пока невидимое.

- Глуши его! - громко кричит мне внутри меня Хетьяр. - Он сейчас...

Что именно «сейчас», я дослушивать не собираюсь, поступаю вместо того так, как учил меня отец. «Копье — не меч, нет порухи чести в том, чтобы его метнуть!» - не раз говаривал Улав Аудунссон, умелым броском заглушенного древка сбивая с ног своего зазевавшегося сына (меня).

Отец был бы мной доволен — и непременно будет, когда я сочиню сагу о наших с Белым Лисом похождениях и, как минут три года, спою ее прилюдно.

Копье, даром что брошенное непривычной стороной вперед, попадает так, как надо: в ключицу трусу, почти наверняка ее, ключицу, сломав.

Раздается громкий, резкий и нездешний звук, будто глупый колдун решает притвориться сильнейшим из Одинссонов. Сразу пахнет так, как иной раз несет от молодого гейзера: при таких иногда устраивают лечебные купальни для стариков. Третий противник, видимо, случайно и непонятно поразив себя сам, кричит куда громче и визгливее, чем можно было ожидать от мужчины, и вдруг пропадает, будто его и не было. Исчезают с глаз и двое его слабосильных соратников, лежавших до того ниц почти без движения.

Окно железного домика зарастает стеклом, под которое кто-то успевает подложить лист дорогой белой бумаги: на нем футарком написано что-то о том, что закончился эль.

Бой, странный и ненужный, длился всего ничего, но устал я подозрительно сильно. Хотелось даже, как простой собаке, вывалить язык, длинный и розовый, и дышать шумно: не стал. Все-таки, на собаку я только похож, и вести себя надо так, как подобает человеку.

- Интересно, кто это был? - неожиданно заинтересовался вроде-бы-всезнающий Белый Лис. - Саг таких не знаю даже я... Спроси у духа, вдруг он понял.

- Кого-то напоминают... Нет, не помню, - отозвался внутри моей головы Хетьяр. - Но напоминают. Напоминали. Ладно, пойдем дальше, может.

Что именно «может», покровитель не уточнил, уйдя в себя, но мы все равно пошли.

Следовало, по мнению что-то то ли удачно вспомнившего, то ли внезапно придумавшего, Снорри Ульварссона, достичь вехи до наступления темноты: пока же не наступил еще и полдень.

Веха маячила на горизонте не первый час: огромное даже с такого расстояния, колесо и не думало как-то приближаться, несмотря на весь пройденный путь.

- Кажется, не успеем, - для того, чтобы высказать скальду столь важное, пусть и ошибочное, свое мнение, я обернулся.

- Да? - немного глумливо удивился Снорри Ульварссон. - А ты посмотри вперед!

Оказалось, что мне казалось: маячившее почти на горизонте колесо вдруг нависло прямо над нами. За те пять ударов сердца, что я говорил с наставником, оно приблизилось неимоверно... Или это мы трое так быстро перенеслись к искомому участку пути.

Это и вправду оказалось ярмарочное колесо, и действительно — очень большое. Каждая люлька была размером с лодку, только круглую, и помещалось в таковой не менее шести человек, сидящих по кругу, сверху же люльку укрывала крыша.

У подножия столпились люди, приглядевшись, я понял, что стоят они не просто так, толпой, но будто выстроившись в очередь. Оказавшиеся впереди прочих сейчас загружались в нижнюю люльку.

- Люди, не имеющие разумного страха, - заключил великий скальд, оглядев колесо целиком. - Во всей Исландии всего дюжина гор такой высоты, как та, на которую они поднимаются, и ведь никто их не заставляет!

Я согласился — кивнув. Хетьяр, на удивление, промолчал.

Постояли, посмотрели, ничего полезного не увидели.

- Нам надо туда, к ним? - наконец, уточнил я, отчаянно надеясь на то, что не надо.

Никто не смеет обвинить Амлета, сына Улава из Исафьордюра, в глупой трусости, но ведь разумная осторожность — совсем другое дело?

- Не надо, - порадовал меня наставник. - Наш путь идет мимо вехи, дальше по дороге, и нам еще предстоит его пройти.

Толпа уже осталась позади, и веха, конечно, тоже: мимо нас, косясь с интересом, но ничего не спрашивая, шло все меньше людей.

- Дядя, а ты настоящий викинг? - звонкий детский голос послышался вдруг, так же внезапно, как появился его обладатель, румяный и пухлый то ли от болезни, то ли от перекорма, мальчик лет восьми. Одет он был странно — в очень короткие штанишки и рубашку с каким-то рисунком, не вышитым, а будто налепленным поверх дорогого беленого полотна. Я вдруг понял, что именно так — непонятно во что, и все в разное, были одеты все и каждый в этом удивительном мире, кроме почти одинаковых стражей железного домика с негодной едой.

- Нет, конечно, - я присел на корточки, чтобы оказаться лицом вровень с мальчишкой. - Я пока не викинг, я сын бонда и будущий скальд. А это вот — указал рукой на наставника, - Снорри Ульварссон, действительно, викинг, и скальд уже сейчас.

- Дима, идем! Это ролевики! - подошел мужчина, видимо, отец мальчика, такой же тучный и столь же странно одетый.

- А по мне, так реконы, - непонятно возразил толстому тощий, еще один, отличный от первого взрослого так, как только может быть не похож один человек на другого. - Гляди, пошиты на раннятину очень хорошо, вон, и нитки даже, и...

Мы не шли, не шли и встреченные люди, но голоса их понемногу удалялись, будто пропадая в тумане: глаза их не видели уже несколько ударов сердца.

- Идем, Улавссон, - позвал Белый Лис, - уже пора. Иначе мы никуда не дойдём, и скальдом ты не станешь.

- Дело говорит, - согласился вопрошенный мысленно Хетьяр. - Вам обоим действительно стоит идти дальше. Да и знаешь, оно все какое-то ненастоящее, не стоящее внимания... Кроме дороги, конечно. Дорога хорошая.

Дальше на нашем пути ничего не случилось, потому было неинтересно. Шли мы то ли долго, то ли коротко, может, далеко, может, близко, под звуки то свирели, то барабана, а то и негромкого пения, а только куда-то, все же, пришли.

- Здесь будем выходить в Мидгард, - обрадовал меня наставник, ведомый какими-то одному ему известными признаками. - Осталось немного, совсем скоро ты увидишь свой будущий дом и соседей на ближайшие три годовых колеса!

- Соседи, надеюсь, не славные? - немного грубо пошутил я. Скальд, на удивление, не возразил.

- Соседи... Разные. Славные — тоже, и том смысле, и в другом, и в обоих. Злых, правда, среди них нет, - Снорри зачем-то положил на землю щит, пусть я и не видел, чтобы окованные доски как-то мешали скальду. - Смотри, выходить будем здесь!

Я посмотрел, и ничего не увидел.

Потом посмотрел — и увидел.

Мы пошли выходить, и вышли.

Так закончилось первое путешествие Амлета, сына Улава из Исафьордюра, Песенной Тропой.