Амлет, сын Улава

Глава 23. Долгий короткий путь.

Те из бочек, что поменьше размером, открывать и вовсе не стоит: в них налит топленый жир морского зверя Валь, налит и запечатан, и пахнет он противно здоровому человеку.

От того же морского зверя, что обликом схож с рыбой, но кормит детенышей молоком, связки усов: они твердые и пригождаются для всяких нужд.

Мох, растущий на скалах и камнях, собран старательно и в урочную пору, цветов же он белого, синего и красного. Мох разложен раздельно в сухие мешки.

Отдельно, под постоянным присмотром, сундук с руной Эйваз на крышке: в нем истинное сокровище полуночи, поющие камни, что уходят в полуденных землях по своему весу в красном золоте.

Судовая опись, фрагмент.

Автор неизвестен, Исландия, X век.

Архив министерства промышленности СССР.

Еще совсем недавно каждая отлучка с острова мной принималась за праздник: небольшой и не всегда веселый, но совершенно явственный.

Нынешний же приезд в Град Дымных Столбов дался мне до обидного обыденно: то ли воображение и ум мои были целиком заняты предстоящим походом, то ли я и вправду успел пообвыкнуть.

У рулевого пера сидел не я: все рабочие места в лодке занимали ученики Белого Лиса, старые и опытные, но мне знакомые мало. Впрочем, таковы были они почти все – ни с кем из тех, с кем мне не довелось учиться в одной малой дружине, я не то, что не водил дружбы, даже знакомства никакого не свел.

Лето — вот самое первое и наилучшее время для морского похода! Далеко до зимних штормов, ветры дуют в нужную сторону и почти не мешает Великая Теплая Река, всегда текущая с полудня на полночь: совокупное старание крепких рук гребцов и ветра в большом парусе пересиливают течение.

Еще летом тепло, по всяком случае, теплее, чем зимой. Говорят, что на полудне есть края, в которых одинаковая погода и зимой, и летом, безволосые народы людей от того получаются не розовые, а черные: для примера, водитель дружин Чака, друг моего отца, из тех краев и из таких народов.

В наших же местах и люди другие, и разница между временами года куда заметнее, чем хотелось бы.

Еще летом бывают удивительные дни, погожие, солнечные, без единого облачка, бегущего по полю небесной синевы.

Сегодня оказался как раз такой день: потому и встреча с друзьями прошла хоть и очень коротко, но стократ веселее, чем это было бы в иное пасмурное или снежное время.

- Эрик Магнуссон и Хольм Рёрикссон! Я не видел вас две вечности и страшно рад вашему крепкому здоровью! - по обычаю и от сердца приветствовал я братьев-которые-не-братья, и встретил приветствие столь же теплое. Мы обнялись.

За прошедшее время, колесо же годовое успело обернуться с тех пор дважды, братья почти не изменились: разве что у Правого образовался красивый тонкий шрам на лбу, Левый же неожиданно предстал без привычных наручей, да и, кажется, вовсе без крепких доспехов.

- Как же твой хейт, Эрик? – проявил я должное любопытство. – Мы не под крышей, а ты без брони. Нос мой чует добрую сагу, которую я обязательно сочиню после твоего рассказа!

- На то ты и скальд, Амлет, - смущенно согласился Левый Брат. - Рассказ же и вправду будет, но когда-нибудь после: сейчас совсем нет свободного времени.

- С него сняли хейт, - рассмеялся Правый. - Сняли один, взамен навесили два других… Жизнь бьет ключом!

- Главное, что бьет она не по тебе, - проворчал Левый Брат. - Но рассказа не будет до тех пор, пока ты не сходишь на Зеленый Остров, не отплывешь и не вернешься, отчаливать же тебе прямо сейчас, взгляни! - он, пристойным обычаем, указал куда-то левой рукой.

Кто-нибудь иной промолвил бы превыспренно нечто вроде «я обратил взор» или «он перевел взгляд», но мне, по юным летам и невеликому умению, такого тогда не полагалось, поэтому я просто посмотрел туда, куда мне только что указали.

Там, у нового причала, крутобоко высился большой океанский кнорр — корабль чуть ли не двукратно больше любого из тех, что мне доводилось видеть до той поры.

- Это что же, - решил я поинтересоваться очевидным, - нам идти в поход на этом бревне земли тюленей?

- Увы, Амлет, не нам, а тебе: знатный норвежец Ингольф Арнарссон не отпускает нас с братом в этот поход, - огорченно сообщил Правый. - Ты ведь знаешь, что брат Ингольфа, Хьёрлейв, утратив руку и способность держать щит, приобрел взамен иное умение?

Я кивнул: о том, что брат строителя Рейкьявика выучился ловко гадать на рунах, на птичьих костях и даже на круге небесного свода, судачили уже повсеместно.

- Так вот, - обрадовался возможности рассказать что-то такое, чего не знает слушающий его, Правый Брат, - трижды он выбрасывал руны, и, для верности, один раз дробил птичьи кости, а все одно выходило, что не надо нам, мне и Левому, покидать берега окрест Тингвеллира до тех пор, пока не минет лето! Гадание… Сам, наверное, слышал, у него, Хьёрлейва Арнарссона, всегда выходит верным. Мы же с братом не огорчились, но расстроились: ты ведь знаешь, что оба мы родом почти из тех краёв?

- Знаю. Ну, раз гадание, да еще и асы столь явственно указали свою волю, то поплыву без вас - я не был согласен внутри меня, и Хетьяр вторил несогласию, не показываясь, впрочем, ни Эрику, ни Хольму, но спорить тут было не о чем, я и не стал. - Где, хотя бы, могучий в питье и сне в битве скамей и кружек Бьярни, сын Форина?

- Его, Амлет, отправили на материк, - братья расхохотались почти одновременно, и я даже не понял, кто из них мне сейчас ответил. - Он, как и все выходцы из Финнмарк, зверски неумерен и неумел в брани мёда, вот и решил Ингольф выслать нашего Бьярни обратно к родне – там он, конечно, будет при деле и на своем месте!

- Погодите, но Бьярни же не финн, он, кажется, швед? - уточнил я на всякий случай.

- Да? А какая разница? - удивился сразу за двоих Правый Брат.

- Здравствуй, Амлет, сын Улава! Знаю твоего отца, теперь вот и тебя! - почти прямо на сходнях, едва дав мне взойти на корабль, поприветствовал меня русый муж исполинского роста. - Имя мне Свендислейв, сын Ингвара, - и, видимо ожидая какого-то особенного отклика, то ли предупреждая оный, то ли в силу привычки, - нет, не тот Свендислейв. И Ингвар, кстати, тоже не тот, но я, пусть и не тот, но все же немного он самый! Я – владелец и водитель этого корабля!

Волосы цвета спелой пшеницы, огромный рост, заметный акцент при очень правильной — будто говорящий заседает в собрании Чтущих Заветы — полуночной речи, да еще и имена самого морского конунга и его отца… По всему выходило, что передо мной уроженец Северных Гардарики. Я принялся вспоминать, ну и вспомнил.

Эти ребята более всего уважают собственный, отличный от общего, говор, еще же больше тех, кто не родич им по крови, но говором этим владеет.

- Хорошая идея, Амлет, - Хетьяр Сигурдссон понял мое намерение даже раньше, чем я сам. - Способствует установлению… Да, способствует. Остается надеяться, что советский язык не слишком сильно изменился за прошедшие столетия.

Я посмотрел на встретившего меня прямо и открыто, расправил плечи, протянул правую ладонь и призвал свое невеликое знание языка Гардарики: - Здрав будь, - и, после совсем небольшой заминки, оценив богатство одежды и брони водителя кораблей, решил, что немного лести не повредит, - боярин!

Ждали, как сразу же оказалось, только меня.

Немедленно и честно обрадовавшись родному приветствию (я, по всей видимости, не ошибся ни со звуками, ни с тоном речи), сын Ингвара развил деятельность столь бурную, что я даже подивился: в несовершенном моем представлении столь могучие люди ступают степенно, речь ведут неторопливо, и совсем уже точно, никогда никуда не торопятся!

Сходни втащили на палубу: у корабля, столь великого бортами и продольным килем, она, конечно, была.

Канаты тянули интересно и по-особенному: не руками, но большими поворотными кругами, на которые канаты и натягивались, чтобы сразу же уложиться в правильное кольцо колец вокруг оси.

- Смотри, Амлет, вот это как раз и есть то, что я называю механизацией, - не преминул выдать очередное поучение прозванный при жизни Строителем. – Именно эта штука, та, что с канатом, в мое время называется словом «кабестан». Слово, вроде, франкское, а как его звали тогда, но сейчас, северные германцы, я не знаю.

Северные Германцы — это мы, жители полуночи. Почему северные — понятно, слово «север» знаем и мы сами, только говорим редко, чтобы не истрепать суровый его смысл. Почему Германцы – Хетьяр объяснить не смог, отослав за сокровенным знаниям к еще не рожденным книжникам, но у меня было на этот счет свое мнение: жители Зеленого Острова и прочих ближних земель называют словом «гэр» всякого жителя соседних краев, «ман» же — попросту мужчина, ну, или в смысле большем, человек.

Так и выходит, что северные Германцы — это полуночные соседи, а мы те самые соседи и есть!

Свендислейв Ингварссон вновь подошел ко мне, стоящему у борта и до рези в глазах вглядывающегося в кромку горизонта, уже тогда, когда оставленная земля за этим самым горизонтом полностью скрылась.

- Прости, Амлет, - сразу же повинился он. - Надо было сначала провести тебя по кораблю, все показать, да соблюсти обычай, но…

- Не за что просить прощения, Водитель Корабля, - вежливо ответил я. - Мне еще на берегу объяснили, что ты ждал только меня для того, чтобы пуститься в путь. Да и здесь, на корабле, ты первый после Одина, Тора, Тюра… Можно, я не стану перечислять достойные имена всех асов?

- Ты можешь называть меня Малышом, сам понимаешь, почему — улыбнулся мне с высоты своего роста сын Ингвара. Видно было, что ответ мой пришелся ему по душе. - Все называют, и ты называй.

Я кивнул, принимая к сведению и соглашаясь: спросить прозвище я собирался и сам, поскольку начисто забыл, как правильно сокращать длинное и красивое имя Свендислейв, да так, чтобы не обидеть его владельца и носителя.

- В исполнение обычая, - продолжил прозванный Малышом, - жду от тебя три вопроса, на которые ответить обязуюсь правду, только правду и всю правду, и пусть асы будут мне в том свидетелями!

Я обрадовался: про морской обычай я до того не раз слышал, но ни разу, по юности своей, не видел его исполнения. Предложение задать три вопроса прямо означало, что водитель корабля признает меня не ненужным попутчиком, а скальдом в праве и силе, почти ровней себе!

- Первый мой вопрос, - решил не тянуть я, - звучит так: «Каково имя твоего могучего корабля?»

- Второй вопрос, - собеседник явно ожидал их все, чтобы скопом и ответить, и я вновь постарался не затягивать исполнение обычая, - сколько еще скальдов на этом корабле и каковы их силы?

Малыш покивал, но отвечать пока не торопился, поэтому я продолжил.

Третий вопрос будет сложным и ответа потребует простого: как пролегает наш путь?

- Этот корабль – кнорр новой постройки, назначенный к дальнему и очень дальнему плаванию: я сам придумал его и построил! Он даже несет на себе лодки, каждая из которых может пройти от Исландии до Гренландии в тихую погоду, и назван по имени морского зверя Валь — Хвалур! - хозяин кнорра перевел дух и продолжил, - жаль только, что во всем Рейкьявике не достало белой краски нужной густоты, заклятой на стойкость к соленой воде и палящему солнцу, иначе быть кораблю не просто китом, но китом белым!

- Надо же, как интересно, - в привычной уже мне манере проснулся сын Сигурда. - Корни некоторых поздних легенд куда глубже, чем предполагают в наше время. Возможно, что и знаменитый мелвиловский кит был вовсе не представителем морской фауны…

- Ответ на второй вопрос: кроме тебя, на этом корабле два скальда, ты — третий. Первый из скальдов бережет от порчи товар, второй — придает силу парусу, и оба они из умелых, но простых, не знатные, - Свендислейв замялся, но решил ответить на четвертый, не заданный, вопрос. - От тебя же я жду прозрения того, что впереди, и того, что после!

- Как раз по твоей специальности, Амлет, - обрадовался Хетьяр, впрочем, почти сразу же замолчавший: мы оба ждали ответа на третий вопрос.

- Третий ответ будет не сразу, а после того, как ты пояснишь суть вопроса. Ты ведь пояснишь?

Я вздохнул: не люблю игры в вопросы и ответы, сходящиеся на более, чем одном поле смысла, и Хетьяр меня поддерживает. Он даже пояснил как-то, что «комментарии к комментариям в нашей конференции запрещены», чего я не понял на словах, но угадал сердцем.

Деваться, однако, было некуда.

- Путь от Исландии до Ирландии недолог, - пустился я в пояснения. - Иные драккары проходят его, при попутном ветре, за четыре или пять полных дней, хотя, конечно, обычно нужно до десяти — особенно, если подходить к Ирландии с юга, - проявил я должное знание морских путей. - Отсюда вопрос: зачем такой огромный кнорр для столь недальнего плавания? Мы что, идем на Зеленый Остров через Винланд?

- В Мамадыш через Париж, - пошутил со мной внутри меня дух-покровитель. Шутка вышла смешная, да еще и в рифму, каковы лучшие из них: Париж — это франкский Лютец, Мамадыш же — малый борг, который построят через несколько веков южнее северных Гардарики, в том месте, где большая река Итиль сливается с еще одной рекой, название которой я успел позабыть.

- Ум твой остер, сын Улава, и не прими это за насмешку, но все куда проще, - с видимой охотой объяснил прозванный Малышом. - Важно не то, куда плыть, а то, что туда привезти! Нижняя палуба полна товаром, дорогим и не очень, и им будут торговать наши друзья в Ведрафьордюре — англы называют его Вотерфорд!

- Ну конечно! - обрадовался Хетьяр. - Главная стоянка викингов в Ирландии! Я же про это читал!

- Про все ты читал, - проворчал я внутрь себя. - А мы, стало быть, просто везем товар, ни подвига, ни славы…

Шли, для такого огромного корабля, ходко.

Всю дорогу дул добрый попутный ветер, который еще и поддерживал, как мог, один из тех, других, скальдов: знатным он, как и было сказано, не оказался, но умение петь парусу имел, и применял его с толком.

Я и мы вдвоем, по уговору, торчали на носу корабля, вглядываясь вдаль. Сначала не спали, вернее, не спал только я: умение поддерживать себя гальдуром нужной густоты, обходясь без сна до семи дней кряду, было преподано мне Белым Лисом в первый же год обучения на сокрытом острове.

На третий день стояния и смотрения слегка взбунтовался Хетьяр. Строителю зачем-то нужно было, чтобы я выспался, здесь же, на большой воде, я был не особенно и нужен: ни мелей, ни скал не предвиделось до самой Ирландии, вражеские же малые корабли нашему, огромному, были почти что и не страшны: во всяком случае, их можно было победить в честной битве безо всякого волшебства.

Немного расстраивало то, что идем мы в тяжелом грузе, и, значит, не один и не два суетливых купца уйдут от нас на своих жалких суденышках… А ведь мог получится поход, настоящий и славный боем!

Видели разных морских зверей: один из них, с длинными руками, схожими видом с веревками, но не кракен, а какой-то иной породы, даже преследовал нас некоторое время, но отстал. Похвалюсь без вранья: это я спугнул его родовой песнью, той, что вызывает у больших зверей моря что-то среднее между щекоткой и чесоткой – неприятно, несмертельно, но есть, чем себя занять.

- И вот как бы ты его прогнал, если бы был сонный и уставший? - ехидно спросил тогда Хетьяр. - Вежливо попросил бы уйти?

Я согласился: и впрямь, попытка не спать всю дорогу, оставаясь, при этом, в силе, была совсем уже детской глупостью.

В остальном все прошло до неприличия скучно: не такого я ожидал, отправляясь в поход!

- Ничего, - утешил меня Хетьяр. - Хватит на твою долю еще и боев, и походов! Вот приплывем в Ирландию, сразу и начнешь… Что-то мне подсказывает, что просто так тебе деревяшку никто не отдаст: будь иначе, ты бы спокойно купил ее еще в Рейкьявике за цену серебра.

Ирландия – остров большой, и его мы обогнули, зачем-то, с заката и полудня. Это было грустно и немного жаль: очень уж хотелось посмотреть на богатые внутренние берега!

- Не хватает еще продираться Ирландским морем! - ответил на мой вопрос водитель корабля, прозванный Малышом. - Я никого не боюсь, да и никто из нас не боится, но нужно, все же, привести корабль в гавань без повреждений и не утратить по дороге дорогой товар! Да и течение противное там, между Ирландией и большим островом Придайн, сильнее…

До места дошли поздним вечером: в этих краях летом уже темнеет. Не желая идти малознакомой узостью в темноте, завели якоря, да и встали у самого входа в бухту, прикрывшись от ветра и течения длинным, будто нарочно насыпанным, мысом, что тянется по правую руку, слева же от нас оказался безымянный рыбачий поселок.

Выставили непривычный летом ночной пост и улеглись спать: назавтра предстоял долгий и хлопотный день.