Амлет, сын Улава

Глава 29. Великая Песнь.

Что-то было не так.

Что-то было не так настолько, что сама сила этого ощущения не давала мне сразу понять, что именно пошло не своим чередом или путем.

Дух-покровитель мой понял это сразу, едва ли не прежде меня самого.

- Амлет, - голосом обманчиво спокойным вопросил меня сын Сигурда. - Амлет, тебе не кажется, что эта лодка… Немного не та?

Морок спал за один удар сердца: будто бы слова духа, которые не слышал сейчас никто, кроме меня, стронули большой камень, шатко водруженный на вершину холма. Он двинулся, покатился, да и обрушился вниз со склона, увлекая за собой другие камни, деревья и даже куски земли.

Так оказалось и сейчас: я понял, что стою не в лодке, а на настиле довольно широкого плота, что вместо пары гребцов со мной на плоту еще шестеро, и что четверо из этих шести подбираются ко мне со всех четырех сторон.

Это я сейчас, по прошествии времени, рассказываю так подробно: тогда все решилось в несколько ударов сердца.

Первый удар. Копье само прыгнуло мне в руку: я продолжил движение, стряхивая с острия прочный чехол. Врагов вокруг было много, и мне требовалась вся наличная боевая сила…

Второй удар. Я отмахнулся слева направо, по широкой дуге: еще отец учил меня, что такого удара от копейщика ждут в последнюю очередь. Не попал, но заставил отпрыгнуть сразу двоих противников, один из отпрыгнувших обо что-то споткнулся и упал.

Третий удар. По наитию сунул древко подтоком за спину: даром, что тупая, стальная оковка пришлась в мягкое. За спиной закричали по-ирландски, и я прыгнул вперед, разворачиваясь прямо в прыжке.

«Вот зачем, на самом деле, нужен хвост: это противовес!» - подумалось мне на лету.

Теперь я стоял спиной к свободному краю плота, и видел всех шестерых: один только еще поднимался на ноги, второй — человек какого-то из ослоглавых народов, держался за ушибленный бок, двое бросили весла и присоединились к оставшимся двоим. Против меня вновь было четверо, ну, или четверо с половиной, если не считать ушибленного за целого бойца.

Эти встали в подобие строя, если так вообще можно сделать на плоту. Двое с мечами и в кольчугах во главе, двое, с топором слева, дубиной справа и без доспехов, чуть позади и по краям, оставшиеся — поднявшийся на ноги друид с бронзовым серпом наизготовку и ушибленный ослоглавец в середине.

- Я всегда предполагал, что такое построение придумал не Бонапарт, - невпопад и непонятно ляпнул Хетьяр, и он же вдруг будто опомнился: - Ты же скальд! Дерись, как подобает магу! Волшебство! - полуречь-полукрик Сигурдссона застал меня врасплох, но с толку не сбил.

Я улыбнулся. Первые двое из тех, что вновь приближались ко мне, выставив перед собой мечи, даже немного промедлили: улыбка ульфхеднара пугает тех, кто ни разу ее не видел. Чем более открыто и весело улыбается псоглавец, тем сильнее испуг.

Мне же действительно стало весело!

Край времени ухватился сам собой, да и потянул я его без малейших усилий.

Совсем утихли воды бухты. Перестал дуть ветер. Большая морская птица, пролетавшая мимо, будто застыла на месте, не умея даже взмахнуть большими белыми крыльями.

Почти застыли и эти, на плоту.

- Волшебство, говоришь… - сказал я больше самому себе, чтобы укрепиться в намерении. - Будет тебе волшебство!

Я перехватил копье особым образом — таким, какой мне успел уже показать Хетьяр Сигурдссон.

Мой дух-покровитель действительно ни разу не убивал при жизни. Мне не понять, как такое могло получиться: сильный, ловкий и весьма боевитый мужчина, что даже два годовых оборота прослужил в дружине владетеля…

Боевых Песен он не знал тоже, или все время так говорил, однако, некоторые из его особых заклятий, применяемых для мирного строительства, отлично годились и в битву. Вспомните, хотя бы, уже вошедшее в сагу потопление плота мокрых дикарей!

Я точно знал, какое из каменотесных чудес пригодится в этот раз: в три удара сердца прикинув количество, его переход в качество, диалектику перехода и мысленные образы сопротивления материалов, я облек мысль в деяние, действием же сгустил гальдур прямо в сердцевине древка Песни Пяти Локтей.

- Арматура! - выдохнул я, направляя острие копья ровно в середину противостоящей мне банды.

Это франкское слово означает, кажется, «упрочнение», но кудесники-строители будущего заклинают так стены текучего камня: тот как бы обнимает густая сетка, незнамо кем скованная из отличного железа. Такая же сетка проникает и сквозь уже застывший камень: в некоторых мирных чудесах потомки превзошли нас стократно!

Сработало сильно: немного не рассчитал. Зыбкое марево вырвалось из наконечника копья, и, быстро обретая форму, рванулось от меня к все еще едва подвижным противникам.

Гальдура сквозь копье прошло столько, и сгустился он столь отменно, что вместо чаемого сковывания противника железной сетью, всех шестерых мелко и ровно порезало на куски.

- Меня сейчас вырвет, - сообщил прозванный при жизни Строителем.

Я хотел ответить, но не успел: проваливаясь между разошедшимися бревнами плота, вдруг подумал, что плавать я научился очень вовремя.

Наставник встретил и остановил меня на крыльце большого дома, и, перед тем, как поздороваться, рассматривал долго и внимательно, будто принюхиваясь, а еще он загородил мне дорогу. Шерсть на загривке Белого Лиса встала дыбом, сам он распушился, расставил руки и ноги, и будто стал в полтора раза крупнее, чем обычно — веяло от него огромной силой, и непонятно, то ли то истекал гальдур, то ли старик и правда стал ненадолго равен Высоким…

Я молчал, а еще застыл и не шевелился. Не потому, что испугался внезапной мощи, пробудившейся в старом скальде, а просто так: устал.

- Здравствуй, Амлет, - промолвил он наконец, опустив, почему-то, вежливое именование по отечеству. - Да, теперь я, хотя бы, уверен, что ты — это именно ты.

Заворочался и заворчал, будто большой пес, Хетьяр: положительно, со временем сын Сигурда все больше перенимал некоторые мои повадки.

- Все-таки, старик понемногу выходит из ума, - поделился со мной Строитель. - Каждый раз, встретив тебя после отлучки, он прежде всего выясняет, ты ли это вернулся, и насколько это ты.

- У него была сложная жизнь, сложная и интересная, - ответил я не себе, но внутрь себя. - Я бы посмотрел на некоего Хетьяра Сигурдссона, доведись ему прожить столько сотен годовых кругов! Пусть его, мне не сложно, наставнику — спокойнее.

- Ты снова говоришь со своим духом? - уточнил Белый Лис. - Хотя да, конечно, говоришь, я чую брызги гальдура. Верно, ругаете меня, на чем Мидгард стоит, стариком называете, да еще и выжившим из ума?

- Есть немного, наставник, - я смущенно кивнул. - Но мы же со всем уважением!

- Знаю я это уважение, сам был мальчишкой, пусть и давно, - рассмеялся сын Ульвара. - Ничего, скоро и сам поймешь, что и почему. Идем.

Он развернулся на месте, сделал два шага. Большая дубовая дверь распахнулась перед ним сама собой: то ли наставник не удержался от небольшого колдовства, то ли кто-то помог с той стороны. Я двинулся следом: мы пошли куда-то в сторону спуска в обширный подвал.

Заклинательный чертог был выстроен совсем недавно, уже на моей памяти. Не знаю уж, для чего предназначил его хозяин Сокрытого острова, но прямо сейчас мы пришли именно туда.

Дверь чертога оказалась то ли прямо железной, то ли была сплошь окована полосами металла поверх прочного дерева, да еще и густо усеяна заклепками. Полосы шли сплошь, от потолка к полу, и казались мне сейчас строчками, заклепки же будто прикидывались оконечными резами огамы: присмотревшись, я даже смог прочитать несколько слов, прочитать, но не до конца понять смысл написанного.

Снорри Ульварссон долго возился с ключами: видимо, колдовской силой дверь открыть было нельзя.

Вошли. Дверь за нами закрылась, то ли сама по себе, то ли силой хитрого противовеса — я слышал про такие от подземных мастеров.

Внутри чертога оказалось неожиданно светло, пахло гретым железом и каленой солью, а еще было много, даже очень много места: мне показалось, что потолок, натурально, залы, несколько даже выше, чем должен быть пол первого этажа.

Стены были убраны занавесями из богатого златотканого шелка — я, почему-то, знал, что это именно шелк, и руны, частью даже знакомые, вышиты на нем золотой нитью. Что, кроме стен, скрывали занавеси, я не знал, но собирался выяснить в самое ближайшее время — если мне это позволит наставник.

Пока же я, повинуясь даже не слову, но жесту, проследовал к середине чертога. При этом не топал, как попало, а шел аккуратно, стараясь, почему-то, не наступать на швы между удивительно ровно подогнанными плитами пола.

В самой середине стоял… Стол. Большой, дубовый, довольно крепкий, но всего лишь стол — хотя от двери он мне казался почему-то таинственным каменным алтарем.

Мы приблизились.

- Амлет, - попросил меня наставник. - Возьми то, что тебе дал старший друид, и положи на середину стола. Вот сюда.

Он коснулся указательным когтем рекомого места, и на доске столешницы внезапно вспыхнул добрым белым светом знак. Было это нечто вроде квадрата, только не плоского, а зримого иначе, будто кто-то поставил на стол коробку, созданную из одного только света, с яркими ребрами и полупрозрачными гранями.

Серп лежал у меня в сумке, был обернут добрым куском толстой воловьей кожи, и, для пущей надежности, перевязан, будто тюк с чем-то не очень тяжелым: крест-накрест.

Я достал кожаную увязку, и посмотрел на Белого Лиса вопросительно. Говорить, отчего-то, не хотелось, и не только мне: даже Хетьяр за все это время не проронил ни слова.

Снорри Ульварссон понял меня верно — он покачал отрицательно головой, тоже ничего не сказав, и я положил серп внутрь волшебной коробки прямо так, не разворачивая.

Воловья кожа исчезла сама, вместе с завязками, и серп оказался будто подвешен в воздухе: между бронзовым орудием и досками стола просматривалось расстояние в добрых три пальца.

- Недобрый дар вручили тебе друиды, ученик, - тяжело роняя слова, заговорил Белый Лис. - Впрочем, от этих пособников Синего Народа иного ждать и не приходится… Злые они, уйдем мы от них. Или, что вернее всего, это они от нас уйдут: не надо такой подлой дряни жить на свете.

- Уйдут, - согласился вдруг прозванный при жизни Строителем. Он проявился зримо — сам, без призыва — и сразу стало понятно, что оба учителя видят и слышат один другого. - Предложишь присесть?

- Положим, садись, - согласился Ульварссон. - Да и ты, Амлет, тоже не стой столбом.

Между нами оказался все тот же стол, но не средняя его часть, на которой сейчас сияла ставшая непрозрачной коробка, а другая, левее. Сын Сигурда сотворил себе волшебный табурет, да и уселся с торца, будто бы выступая судьей поединка на локтях.

- Странно, конечно, - усомнился тот мой наставник, который с треугольными ушами и длинным пушистым хвостом. - Каин клялся своей правой рукой в том, что в чертог этот закрыт ход всякой иномирной сущности, будь она хоть ас, хоть йотун!

- Не спеши ругать опытного специалиста, Песец, - Хетьяр и выглядел, и говорил еще ехиднее, чем обычно, хотя мне и казалось уже, что так не бывает вовсе. - Тем более, что я ни тот и ни другой, и даже не похож. Всерьез же… Мне нет сюда хода, в этом карла прав. Просто дело тут в том, что сюда может войти — и вошел почти только что — Амлет, а я ведь существую сразу и вне его, и у него внутри…

- С этим разобрались, - будто нехотя согласился хозяин чертога. - Теперь скажи мне, откуда ты знаешь, что друиды — уйдут?

- Я ведь жил тысячу лет тому вперед, - сообщил сын Сигурда уже известное мне. - В моем мире и времени магии, или гальдура, как вы это называете, куда больше, чем в вашем, и пользоваться им может кто угодно, хоть правитель государства, хоть кухарка. Кто-то сильнее, кто-то слабее… Здесь, у вас, я уже слышал, что колдуны, мол, очень опасны… Но, когда колдует — каждый, кому страшен отдельный колдун?

Хетьяр немного помолчал, Снорри, против ожидания, не стал его торопить.

- Значит, там, в будущем, - продолжил мой дух-покровитель, - друидов нет. Совсем нет, никаких, только юноши, что играют в героев древних легенд, иногда представляют себя ими — не зная, конечно, кого, каких тварей в человеческом обличьи, изображают. Их, друидов, убили всех до последнего будущие потомки йоркцев и валлийцев — последних вы зовете кимврами. Перегнули здорово, в последний раз ирландцев истребили, на всякий случай, почти поголовно, и память об этом чудовищном злодеянии почти перекрыла ту, что оставили по себе сами древолюбы…

- Ты удивительно много знаешь о том, чего нет в твоем времени, - возразил Снорри Ульварссон. - Вдруг и это все неправда — не потому, что я не верю твоим словам, а только из сомнения в надежности рассказчика, поведавшего о друидах уже тебе!

- Другая традиция, - пожал плечами ничуть не оскорбившийся Сигурдссон. - То, что вы тут друг другу рассказываете, в наше время принято читать. Записанное же в книге не меняется ни через месяц, ни через год, ни вообще, пока цела сама книга. О друидах записано многое: детские сказки, взрослые саги, целые научные трактаты, записки воителей и мудрецов Рима Канувшего, как вы называете ту империю. На многих языках записано, во многих землях и в разное время! Можно сличить, знаешь ли, хотя в чем-то ты и прав: для меня это всегда было просто досужим развлечением, на хлеб свой я зарабатывал, строя дома, мосты и дороги.

- Я верю в то, что мир твой полон мудрости куда больше, чем наш, - согласился Белый Лис. - Одних только людей живет гораздо больше… Наверняка же и на случай таких вот, извини, подарков, - Снорри указал на ставшую вновь прозрачной коробку и парящий внутри нее серп, - что-то да придумано?

- Сходу и не сообразить, хотя… - по полупрозрачному виду Строителя стало ясно: его только что осенила некая мысль. - Амлет ведь все сделал правильно, ну, или хотел сделать. - Хетьяр прищелкнул призрачными пальцами. - Эфирный дуплекс!

- Мудрость твоя велика, только я ничего не понял, - ответил мой наставник, и я поспешил согласно кивнуть: было не впервой. - Эфи… что?

- Отдайте серп сыну Дурина. Прямо вот подарите. Хоть завтра, хоть сегодня ночью, - мой дух-покровитель прямо лучился самодовольством. - Он ведь кузнец? Кузнец. В его хозяйстве точно найдется какой-нибудь древний, проклятый молот, вещь коварной и опасной силы… Амлет, ты же помнишь начала арифметики, что я тебе давал?

Я, конечно, помнил.

- Что получится, если умножить один минус на другой? - устроил короткую проверку Хетьяр.

- Получится плюс! - радостно ответил я. - Если их сложить вместе, как бы умножив силу одного на другой, даже вид получится такого знака!

- А еще серп и молот… Они… Нет, решительно, вы не поймете, нет в вас классового чутья и диалектического материализма! - Хетьяр Сигурдссон подмигнул мне, кивнул Белому Лису, и вдруг растаял в воздухе вместе с табуретом. Мы остались вдвоем, и я решился.

- Учитель, - не спросить уже было решительно нельзя, ну я и спросил. - Откуда ты узнал, что лежит у меня в сумке и где я это взял?

- Разными путями водит людей воля асов, - усмехнулся Белый Лис. - Скажем так, у меня есть свои видоки и послухи, и не все из них обитают по эту сторону моста семи цветов света.

- Получается, что ты и сам все уже знаешь, верно? - я даже немного расстроился, так хотелось поделиться своей новой историей, почти сагой, с кем-то, кто и выслушает, и поймет. - Мне можно ничего не рассказывать?

- Рассказывать ничего и не нужно, - сын Ульвара посмотрел на меня строго и требовательно, но с улыбкой. - Рассказывать. Ты лучше пой.

Я бы побледнел, не будь шерсть моя рыжей масти: отсюда следует, что и кожа под ней и без того почти белая, как и у всех прочих рыжеволосых людей, веснушки не в счет.

- Учитель, но я ведь не готов. Великая Песнь не написана!

- Не тебе решать, готов ты или нет, ученик! - последнее слово он произнес так, будто выплюнул. - Я сказал — пой, и ты будешь Петь! Спой мне. Спой обо всем, что случилось с Амлетом, сыном Улава, в его первом путешествии на Зеленый Остров!

Я и запел.