Адвокат Империи 14

Глава 4

Я спокойно сидел в зале суда за столом и слушал вступительную речь прокурора. Все формальности на начало процесса уже были соблюдены, и дело наконец пошло. Первым, как и положено, выступал государственный обвинитель, так что сначала нам предстояло заслушать именно его. Белые ходят первыми, как говорится. Потом, скорее всего, выступит и Калинский, в чём я не сомневался. Вряд ли он упустит такую возможность. И только потом, после этих двоих, слово наконец дадут мне.

Вздохнув, я продолжил слушать прокурора.

— … в ходе дела следствием было установлено, что вечером указанного дня подсудимый вступил в физическое противостояние с группой молодых людей, — громко говорил Лебедь, выступая перед судьёй и всеми, кто собрался в зале. — В результате его нападения трое пострадавших были госпитализированы с тяжёлыми травмами, включая множественные переломы и сотрясения. Медицинские заключения и предоставленные документы подтверждают серьёзность полученных ими повреждений.

Прокурор повернулся в нашу сторону, бросив исподлобья холодный и горящий жаждой справедливости взгляд в сторону нашего стола.

— Действия подсудимого, — уверенным голосом продолжил он, — как полагает обвинение, явно выходили за пределы необходимой самообороны, были непропорциональны угрозе и демонстрируют не защиту, а избыточное, явно сознательное применение силы, больше характерное для умышленного нападения. Также я хотел бы обратить внимание суда на личность подсудимого. Несмотря на отсутствие судимостей, он является профессионально подготовленным спортсменом. Этого нельзя отрицать. А также тренером и владельцем спортивного клуба. Его физическая подготовка давала ему неоспоримое и весомое преимущество, которым он воспользовался не в целях защиты, а в целях нападения на своих оппонентов!

А мужик хорош! Я даже уважительно хмыкнул себе под нос. Поставленный голос. Уверенность и резкость движений. Темп речи. Он явно знал, как держать внимание слушателей. Такого слушать одно удовольствие.

— В ходе процесса государственное обвинение намерено представить доказательства, свидетельствующие об умышленном и чрезмерно жестоком характере действий подсудимого, — заявил прокурор, выдержав перед этим короткую, но весьма драматичную паузу в своей речи. — Мы также поддерживаем гражданские иски, заявленные потерпевшими, и считаем обоснованным требование о назначении наказания, связанного с лишением свободы сроком до восьми лет.

Прервавшись больше для эффектности, чем потому, что у него в лёгких кончился воздух, обвинитель выпрямился перед судьёй.

— Уважаемый суд, действия подсудимого должны получить соответствующую правовую оценку, поскольку применение силы в рамках самообороны — это право, но не право на расправу. Более того, мы продолжим настаивать, что именно подсудимый первым проявил агрессию в отношении истцов. Благодарю.

Ну что я могу сказать. Прекрасное вступительное слово. Нет, правда. Видно, что он, скорее всего, потратил на него не один вечер. Впрочем, не так уж и важно, насколько эффектно был поднят занавес. Важно лишь то, кто его в итоге опустит. Это лишь начало первого акта. Самый старт партии.

Выслушав прокурора, судья чуть наклонился вперед.

— Я вас услышал, обвинитель. Вы закончили или же вам есть что добавить?

Конечно же, ему есть что добавить.

— Есть, ваша честь, — тут же кивнул Лебедь, моментально подтвердив мои мысли. — Я хотел бы дать слово представителю истцов, адвокату Льву Валерьевичу Калинскому.

— Моё согласие у вас есть, — кивнул судья. — Представитель истцов может выступить.

— Благодарю, ваша честь. — Калинский встал из-за стола, который делил с прокурором.

То, что он будет находиться в зале, меня также нисколько не удивило. Как и отсутствие наших истцов. Если потребуется, их вызовут для дачи показаний, но до тех пор балом будут править Лебедь и Калинский на пару.

Эх, интересно было бы узнать, на каком уровне построено взаимодействие между ними. Вот это весьма интересный вопрос, да только ответа на него у меня не было. Впрочем, не так уж он и важен. Главное, что у них две головы на одного.

Быстро застегнув свой светло-голубой пиджак на верхнюю пуговицу, Лев вышел на открытое пространство перед трибуной судьи.

— Уважаемый суд, я представляю интересы Георгия Жеванова и остальных потерпевших. Эти молодые люди, студенты, обычные граждане, оказались жертвами крайне жестокого и ничем не оправданного нападения. — Калинский повернулся, посмотрев на сидящих в зале зрителей. Процесс не являлся закрытым, что, разумеется, привлекло к нему посторонних, желающих посмотреть на «представление».

Я бы тоже мог повернуться, но смысла в этом не видел, так как знал, куда именно Калинский смотрел. Точнее, на кого именно.

Я приметил его, ещё когда заходил. Что сказать — удивили. Обнаружить Шарфина среди зрителей в зале суда оказалось для меня неожиданностью. И нет, глупых мыслей о том, что он пришёл сюда ума-опыта набраться на моём примере, я не питал. Вместо этого в голове появилось несколько иных, куда более неприятных мыслей. А вместе с ними и ответы на кое-какие вопросы. Например, о том, откуда Шарфин, гадёныш, брал информацию для своих «каверзных» вопросов на лекциях.

Ну ничего-ничего. Будет и на моей улице праздник. Мы не злопамятные. Просто злые. И память у нас хорошая.

— Сегодня, — между тем продолжил Лев, добавив в голос трагичных эмоций, — прямо сейчас, они страдают от травм, которые нанесли непоправимый вред их здоровью и качеству жизни. Один из них всё ещё не может встать на ноги, другой частично утратил слух.

Повернувшись, Калинский указал рукой в нашу сторону, направив указательный палец на Руслана.

— Подсудимый, господин Терехов, — человек физически развитый, владелец спортивного клуба и тренер боевых искусств. Он знал, что превосходит этих ребят в подготовке и силе. Знал, что может их остановить, не ломая им кости. Но он не просто проявил агрессию — это умышленное нападение. Жесткое. Методичное. С полной уверенностью в собственной безнаказанности. Мы услышали от обвинения правовую сторону, теперь я хотел бы подчеркнуть человеческую. Потерпевшие перенесли операции, реабилитацию, и, что важнее, они боятся ходить по улицам. Их родители — свидетели того, как рушится здоровье и психика их сыновей.

— Какие ещё операции⁈ — встревоженно зашептал мне в ухо Руслан, явно взволнованный услышанным.

— Успокойся, — так же тихо осадил я его. — Всё, что он сейчас выдаёт, не более чем прелюдия. Пусть хоть заявит, что ты их монтировкой избил и любимого щеночка этого идиота Жеванова пнул…

— Саша, у него же нет…

— Рус, считай, что это формальность. Не важно, что он будет сейчас заявлять. Важно лишь то, что он сможет доказать. А теперь помолчи, — попросил я его, продолжая слушать Калинского.

— … исходя из этого, мы просим суд признать вину подсудимого в полном объёме, удовлетворить наш гражданский иск о компенсации морального и физического вреда. Также мы всецело поддерживаем требование прокурора о назначении наказания, связанного с лишением свободы. Ведь иначе что мы скажем обществу? Что тренированный человек может переломать людей на улице, а потом выдумать историю и сказать «я защищался»? Подобное должно наказываться по всей строгости закона.

Выдав это с гордо поднятой головой, Калинский повернулся к судье с таким видом, будто ожидал аплодисменты.

— Я вас услышал, — с деловитым видом кивнул судья. — Это всё?

— Да, ваша честь, — кивнул Калинский. — Я закончил. Благодарю вас.

— Хорошо. — Судья посмотрел на что-то перед собой, скорее всего, сверился с какими-то документами. — Тогда слово предоставляется представителю защиты подсудимого.

Подняв глаза, судья нашёл меня взглядом, и, судя по его хмурому виду, перед выступлением мне придётся ответить на кое-какие уже привычные вопросы.

— Защитник, подойдите ко мне, будьте так добры, — попросил судья.

Кивнув, я встал со стула, поправил пиджак, чувствуя на себе десятки взглядов, и направился к судье.

— Да, ваша честь?

— У меня есть вопросы касательно вашей доверенности, — чопорно произнес судья, взяв лежащий на столе лист, который я лично передал ему перед началом заседания.

— Какие именно, ваша честь? — совершенно будничным тоном поинтересовался я.

— Насколько я понимаю, у вас нет действующей адвокатской лицензии, — произнёс судья. Что характерно, сказал он это негромко. Так, чтобы могли его услышать только мы с ним, что сразу намекало на то, что он хотел именно уточнить, а не раздувать из этого дела скандал.

— Верно, — не стал отрицать. — Но, как и заявил ранее, я являюсь сотрудником фирмы Владимира Скворцова, который представляет Руслана Терехова. И по закону и при согласии клиента я могу защищать его при наличии разрешающей доверенности от своего начальника, который, в свою очередь, и является защитником клиента.

Судья явно хотел спросить что-то ещё, но я быстро предугадал его возможные вопросы.

— Если же предоставленных мною документов недостаточно, — продолжил я, прежде чем он успел сказать ещё хоть слово, — то можете спросить моего начальника. Он присутствует сейчас в зале и готов ответить на любые ваши вопросы.

Для полноты картины, повернувшись, я указал на сидящего в одном из первых рядов Владимира Скворцова. Тот, заметив это, приветственно поднял руку.

— Если требуется, то господин Скворцов готов подтвердить и мои слова, и предоставленные мною документы, — с лёгкой улыбкой произнёс я, повернувшись назад к судье.

— Думаю, в этом нет необходимости, — с точно такой же, едва заметной улыбкой отозвался тот. — Я просто хотел удостовериться. Тем более, насколько я вижу, ваши документы в порядке. Просто я хотел убедиться

— Лишних проверок не бывает, — улыбнулся я с пониманием. — Бывают только несделанные.

— Верно, молодой человек, — коротко в ответ усмехнулся судья.

А приятный и хороший, однако, мужик. Не стал устраивать скандал. Подозвал, тихо спросил, получил ответ, и всё. Никаких сцен или шумных разбирательств из-за малейшего пустяка. Приятно. А то часто бывало в моей прошлой практике, что место судьи занимал закомплексованный любитель потешить своё эго.

— Можете переходить к своему выступлению, защитник, — сказал мне судья, показав тем самым, что вопрос исчерпан.

Кивнув, я отошёл и приступил к своей вступительной речи.

— Уважаемый суд, прежде всего я хотел бы отметить, что сегодняшнее дело — это не столько судебный процесс, сколько абсурдная ошибка, где моего подзащитного пытаются назначить злодеем исключительно потому, что он оказался слишком хорош в том, чему посвятил свою жизнь. Руслан Терехов не уличный боец, не криминальный авторитет и уж совершенно точно не какой-то алчущий жестокости маньяк, каким его сейчас пытается представить здесь сторона обвинения. Это человек, который открыл спортивный клуб, тренирует подростков, платит налоги и, страшно сказать, возвращался домой обычным вечером, когда на него напали пятеро.

Повернувшись, я посмотрел в сторону Калинского. Нет, я не ожидал, что тот будет истекать от злости или бесноваться за своим столом. Если он хотя бы вполовину так хорош, насколько я думаю, то прекрасно понимает, что предварительный процесс ничего, по сути, не решает.

И так оно и было. Лев сидел и даже не слушал меня, тихо что-то обсуждая с сидящим с ним рядом прокурором. Надменный засранец. Ну ничего.

— Пятеро против одного, ваша честь, — продолжил я. — И вот этот один, смею напомнить, не полицейский, не военный, а обычный гражданский человек, оказался в ситуации, в которой любой из нас, не обладая его физической подготовкой, возможно, не выжил бы. Он защищался. Я отдельно хотел бы отметить — защищался, а не нападал. И делал это — внезапно — весьма успешно. За это его и судят. Я напоминаю, судят за защиту собственной жизни. Один против пятерых. Потому что я не думаю, что кто-то из собравшихся в зале людей по глупости подумает, будто мой клиент настолько глуп, что решил от нечего делать напасть в одиночку на пятерых человек, как пытаются представить случившееся прокурор и представитель нападавших.

О, а вот теперь его задело. Калинский явно недоволен. Знал, что я буду на это давить. Тут даже эмоции его читать не надо было, чтобы это понять. Вижу, что хочешь бросить возражение, но не можешь. Прости, дружочек, но это моя вступительная речь, так что сиди и слушай молча.

— Уважаемый суд, прокурор и находящийся здесь представитель истцов, — громко произнёс я, — скажут вам, что Руслан должен был понимать свои возможности. Что он мог «остановиться». Возможно, даже лечь и смиренно ждать, пока его бьют ногами? А может быть, предложить пятерым нападавшим чашку чая? Это чушь. Самооборона — это не фигурное катание. Там не ставят оценки за артистизм. Если на вас нападают, вы защищаетесь так, как умеете. Потому что от этого зависит ваша жизнь. И если вы защищаетесь хорошо — это не преступление. Это инстинкт выживания. А теперь к главному: мы не отрицаем факт конфликта, ваша честь. Мы отрицаем его интерпретацию. Руслан не преступник и не нападавший. Он, вне всякого сомнения, жертва. И я не позволю, чтобы в этом зале из него сделали козла отпущения только потому, что он посмел защищать себя, а не стал безропотной жертвой нападения. Спасибо, ваша честь, у меня всё.

Дальше всё шло довольно размеренно.

Поскольку слушание было предварительным, то ожидать, что весь процесс на нём и закончится, не следовало. Нет. После наших вступительных слов судья, разумеется, предложил решить вопрос миром. Не всё дело целиком, а только затребованные Калинским компенсации. Ну как миром — от его изначальных требований мы, конечно же, отмахнулись, так что судья предложил сократить размеры требуемых выплат, так как даже по его лицу было видно — он тоже немного обалдел от жадности Калинского и его клиентов. Калинский, что ожидаемо, отказался и продолжил настаивать на затребованных «его» клиентами суммах.

И, разумеется, я послал Льва так далеко, что туда не сразу и дойдёшь. Мы ничего платить не будем. Ещё чего. В остальном же, как я и говорил, — это формальность. Но формальность важная. Более того, она давала хорошие шансы на то, чтобы усилить позиции обеих сторон.

И именно этим Калинский с прокурором сейчас и занимались. И, разумеется, первым, чего они попытались добиться, было изменение меры пресечения на заключение под стражу. Я его ждал и не разочаровался.

— … ввиду чего, уважаемый суд, государственное обвинение ходатайствует об изменении меры пресечения Терехову Руслану Николаевичу — с подписки о невыезде на заключение под стражу…

— Протестую, ваша честь, — твердым, но спокойным голосом произнёс я, вставая со стула. — Уважаемый суд, ходатайство прокурора необоснованно и подлежит отклонению…

— Я ещё не закончил! — резко перебил меня в ответ прокурор, рывком повернувшись к судье. — Ваша честь, обвиняемый умышленно нанёс тяжкий вред здоровью нескольким лицам. Пострадавшие до сих пор лечатся! Терехов — профессиональный спортсмен, его физическая подготовка делает его потенциально опасным. Он не выразил раскаяния, отказывается от компенсации, а его представитель ведёт дело с провокационной риторикой!

— Протестую, — негромко хмыкнул я. — Провоцировать я ещё не начинал.

Лебедь зло поджал губы и недовольно уставился на меня. Недолго. Всего на пару секунд, после чего вернулся к своему заявлению.

— Ваша честь, сторона обвинения считает, что нахождение Терехова на свободе создаёт риск давления на потерпевших и искажения доказательств. Учитывая тяжесть обвинения, прошу удовлетворить ходатайство и заключить обвиняемого под стражу на время судебного разбирательства.

Неплохо, но недостаточно.

— Ваша честь, позвольте? — спросил я и, дождавшись его согласного кивка, заговорил. — Руслан Терехов находится на подписке о невыезде по решению и с одобрения полиции и полностью сотрудничает со следствием. Это исключает риск скрыться от суда. Отдельно замечу, что его поведение и позиция не создают угрозы для потерпевших или свидетелей, тем более что они все совершеннолетние. Наличие у моего клиента физической подготовки не может служить основанием для предположения о повышенной опасности, особенно учитывая, что травмы были получены в рамках необходимой самообороны. Заключение под стражу без веских оснований нарушает презумпцию невиновности и права обвиняемого на свободу до суда. Так что защита требует это ходатайство отклонить.

Что будет делать твой противник, когда ты прямо на его глазах столь красиво отфутболил их попытку усадить твоего клиента за решётку? Ну конечно же, он попытается надавить. И Калинский меня не обманул.

— Ваша честь, защита снова пытается выдать силу за право! Обвиняемый не просто молодой человек с «физической подготовкой», каким его пытается выставить его адвокат. — С этими словами Калинский бросил на меня полный презрения взгляд. — Ваша честь, он человек, который умудрился за пару минут отправить в больницу троих молодых людей! И теперь, когда потерпевшие боятся за свою безопасность, нам предлагают поверить, что он «не опасен»…

— Учитывая, что они напали на него впятером, то единственные, кого здесь стоит отправить за решётку, это истцы, — фыркнул я, вернув ему «взгляд». Ещё и усмешкой приправил. Чтобы гаду совсем плохо стало. — Ваша честь, это прекрасная риторика, почти театральная, только вот с доказательствами, как обычно, туго. Ни одного факта, ни одного реального подтверждения того, что Руслан кому-то угрожал после инцидента. Вместо этого рассказы про «ужас», «опасность» и «больницу», как будто мы обсуждаем хоррор-фильм, а не уголовное дело. Я бы попросил моего коллегу вернуться из драматургии в юриспруденцию. И отдельно замечу, что именно мой клиент вызвал скорую для напавших на него людей, после чего ждал её прибытия и никак не препятствовал действиям полиции. Как по мне, это не очень соответствует тому образу маньяка-рецидивиста, который здесь так старательно лепит сторона обвинения. Я прошу отклонить ходатайство об изменении меры пресечения.

Судья долго не думал и поступил именно так, как я и предполагал. На самом деле он поступил именно так, как поступил бы на его месте любой нормальный судья, выслушав и рассмотрев предоставленные аргументы.

— Ходатайство отклонено, — заявил он, ударив молоточком по деревянной подставке.

Ну вот и всё. Смотреть за тем, как Калинский с недовольной рожей садится обратно за свой стол, было дороже любых денег.

— Видишь, — шепнул я. — Всё отлично.

Рядом со мной каменным и хмурым изваянием восседал Руслан, сложив руки на столе перед собой, как примерный школьник.

— Скажешь мне это, когда окончательно победим, — так же негромко произнёс он.

— Когда мы окончательно победим, то ты купишь мне пиво, — усмехнулся, и мои слова вызвали у Руса короткую робкую улыбку.

— Да хоть пивоварню…

— Эй, ты поаккуратнее с такими обещаниями, — пригрозил я. — Я ведь запомню.

Впрочем, ответка последовала довольно быстро. Я не ждал, что они оставят всё это просто так. Так что, когда я внёс собственное ходатайство об исключении статьи об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, наши оппоненты отреагировали, как пара злых псов, которые услышали стук в дверь.

— Ваша честь, я категорически не могу согласиться с попыткой защиты снять с обвиняемого статью об умышленном причинении тяжкого вреда! — резко заявил прокурор. — Мы имеем дело с тренированным человеком! С человеком, который умышленно наносил удары с явным намерением причинить серьёзный вред. И медицинские заключения подтверждают именно умысел…

— Как и то, что мой клиент был ранен ножом во время самообороны, — парировал я.

— Чушь. Ножа нигде найдено не было, — тут же отмахнулся Лебедь от моих слов и быстро вернулся к судье. — Ваша честь, попытка защиты преподнести это нападение как «легкую самооборону» — откровенный фарс и попытка уйти от ответственности! Исключение этой статьи ослабит наказание и пошлёт неверный сигнал обществу. Я прошу… нет, я настоятельно требую, чтобы суд отверг подобные попытки и способствовал обеспечению справедливости для потерпевших!

— Какая поразительная избирательность, — усмехнулся я. — Обвинение пытается выдать законную самооборону за «умышленное причинение»! Теперь что? Чтобы защитить себя, надо сначала получить разрешение у тех, кто на тебя нападает? Или защита своей жизни и здоровья уже не является правом граждан в империи?

— Не несите чушь, — огрызнулся прокурор. — Вы не хуже меня понимаете, что такой прекрасно тренированный человек, как ваш клиент, мог спокойно защитить себя и без применения такого вреда!

— Саша, дай мне сказать, — шепнул мне Руслан. — Я могу объяснить…

— Не лезь, Рус, — резко, но негромко произнес я. — Я сам разберусь.

— … нет! Он целенаправленно продолжал избивать потерпевших, — продолжил прокурор, и сидящий за его спиной Калинский согласно кивал, будто это могло придать дополнительного веса словам обвинителя. — Обвиняемый делал это с умыслом! Намеренно!

Ну что же. Они будут давить это до последнего. Отлично. Давай, господин обвинитель. Вперед. Сделай это.

— То есть вы хотите сказать, что попытка моего клиента защитить себя являлась ничем иным, как злым умыслом, с которым он причинил вред нападавшим? — спокойно, даже немного подобострастно уточнил я.

— Именно! — рявкнул Лебедь с такой гордостью в голосе, будто от его слов сейчас зависела судьба всей империи. — Именно об этом я и говорю! Как уже не раз было указано, обвиняемый — тренированный человек! Он обладает специфическими навыками и умениями. Это может… нет! Это, вне всякого сомнения, должно накладывать на него ответственность за собственные действия!

Так, похоже, Калинский понял, куда я веду. Напряженное недоумение на его лице хорошо об этом говорило. Скорее всего, он ловушку ещё не заметил, но надо бы поторопиться.

— То есть по-вашему, он должен был действовать иначе? — спросил я, добавив в голос немного искренней растерянности. — Обороняясь, он не должен был использовать все доступные ему средства для своей защиты? Так, что ли?

Чуть-чуть сарказма, как приманка на крючке. Так и манит, будто упрашивая: «Съешь меня».

И теперь, похоже, я знаю, почему он так долго занимался ерундой, не поднимаясь к важным делам. Потому что он проглотил и крючок, и поплавок, и всю чертову удочку целиком!

— Именно! — воскликнул прокурор. — Именно об этом я и говорю! Ваша честь, защитник обвиняемого сам только что это сказал, что свидетельствует о том, что даже он это понимает!

О! А до Калинского наконец дошло. Я заметил, как расширились его глаза, когда тот наконец сообразил, куда именно я затащил его «напарника» и что именно он сейчас скажет. Даже вскочил со стула, чтобы влезть в разговор и прервать Лебедя, но он опоздал всего на пару секунд.

— Ваша честь, защищаясь, Руслан Терехов намеренно превысил все возможные нормы самообороны! Чтобы сделать этот вывод, достаточно лишь посмотреть на медицинские журналы пострадавших!

— Погодите. — Я нахмурился и с удивлением посмотрел на прокурора, стараясь не повернуть голову в сторону кислой рожи Калинского. — Вы сейчас признали, что Руслан Терехов защищался?

— Что? — Лебедь растерянно моргнул и уставился на меня. — Нет, я этого не говорил…

— Ну как же, — посетовал я. — Вы только что заявили, что мой клиент защищался и в процессе этой защиты умышленно нанёс нападающим травмы. Вы сами это сказали.

— Нет, я не это имел в виду, — вспыхнул обвинитель. — Я хотел сказать…

— Ваша честь, — перебил я его и повернулся к судье. — У вас ведь ведётся протокол данного заседания?

— Ведётся, — спокойно кивнул судья. — Но я и без обращения к протоколу могу подтвердить, что ваш оппонент сказал именно это.

Ну, у него имелись варианты попытаться нивелировать свои слова. И будь я проклят, если он ими не воспользуется. Конечно же, он ими воспользовался.

— Ваша честь, я оговорился! — тут же заявил Лебедь, явно намереваясь исправить допущенную самим же оплошность. — Это не более, чем обычная ошибка в речи…

— Я напомню уважаемому обвинению, что протокол заседания — это официальный документ, — тут же встрял я, даже не пытаясь скрыть иронию в голосе. — Вы только что явно и недвусмысленно заявили, что мой клиент защищался, что является синонимом слова «оборонялся». И это было зафиксировано. Ваши слова, которые, я напомню, высказывают вашу позицию по данному происшествию, были зафиксированы.

— Обвинитель. — Судья наклонился в его сторону и нахмурил брови. — Боюсь, что я не могу принять такую отговорку, как «я оговорился». Вы сказали это чётко. Сами. Без давления…

Итак. Теперь у него есть только один вариант. И, судя по злому выражению на лице прокурора, он прекрасно знает, какой именно.

— Ваша честь, я хочу…

— Отказаться от своих слов под протокол? — закончил я за него с усмешкой. — Сначала заявляете одно. Затем уже совсем другое. Теперь хотите отказаться от своих слов. Как-то это… непоследовательно, не находите?

— Я не имел в виду, что он оборонялся, — зло рявкнул прокурор, повернувшись ко мне. — Я хотел сказать…

— Так, хватит! — резко произнес судья. — В корректировке протокола судебного заседания отказано. Обвинитель, я рекомендую вам впредь думать о том, что именно вы хотите сказать и выражать позицию стороны обвинения более корректно. Вам всё ясно?

Лебедь недовольно засопел.

— Я повторяю свой вопрос, — с нажимом продолжил судья, когда не получил ответа. — Вы всё поняли?

— Да, ваша честь, — недовольно заявил тот. — Я всё понял.

— Прекрасно. — Судья ещё несколько секунд сверлил его взглядом, после чего повернулся в мою сторону. — Вне зависимости от того, что сказала сторона обвинения, я не могу принять ходатайство об исключении указанной вами статьи. Как бы то ни было, подсудимый, судя по всему, имел возможность остановиться до нанесения тяжёлых травм.

— Понимаю, ваша честь, — с уважением в голосе кивнул я. — Тогда, при всём сказанном, я прошу переквалифицировать деяние на менее тяжкое. Нанесение вреда при превышении пределов необходимой обороны. Как мы уже поняли из заявления стороны обвинения, факт обороны признают даже они…

— Мы ничего не признавали! — резко подорвался Калинский. — Действия обвиняемого были не защитой! Это было нападением с явным превышением необходимой силы. Его удары были целенаправленными, жестокими, не прекратились даже после явного превосходства. Это не самооборона, это показательная расправа! Переквалификация здесь — это юридическая подмена сути дела и опасный прецедент!

— Чрезмерная эмоциональность моего коллеги не отменяют фактов, — пожал я плечами. — Руслан был атакован. Обвинение само признало, что он защищался. Тем более что у нас достаточно свидетельств, чтобы подтвердить явно агрессивное поведение напавших на моего клиента. Они ранее приходили к нему в зал, и данная ситуация происходила на глазах свидетелей. Этот конфликт имеет предпосылки, а тот факт, что пострадавших аж пятеро, только доказывает, что мой клиент защищал себя, а не нападал сам. Мы требуем точного применения закона. Это не подмена, это самое что ни на есть правосудие, ваша честь.

Этот раунд остался за нами. Да, пусть и не красивым нокаутом, но мы явно ведём по очкам. Судья удовлетворил моё ходатайство, после чего статья об «умышленном причинении тяжкого вреда здоровью» оказалась убрана из дела и переквалифицирована в иную.

Конечно, было бы куда лучше, если бы её вовсе убрали, но я изначально не особо рассчитывал, что Калинский окажется полным идиотом и позволит мне провернуть нечто вроде этого. Уже то, что он допустил оговорку своего напарника, — удача.

Что сказать. Однажды по молодости я сам попался в такую ловушку и едва не проиграл дело. Знаем, как говорится, плавали.

Правда, последнее слово всё-таки осталось за ними. Ну как осталось. Я им позволил его сказать. Калинский вместе с Лебедем потребовали, чтобы это дело рассматривалось судом присяжных.

В империи, как правило, присяжные не рассматривали дела средней тяжести. Чаще всего это были тяжкие и особо тяжкие преступления. Но при желании и требовании одной из сторон и последующем удовлетворении этого ходатайства подобное возможно. Вот и они потребовали, хотя, как по мне, это была ошибка.

Тем не менее я попытался воспрепятствовать, но не получилось. Каким-то чудом доводы этих двух убедили судью удовлетворить их требование. Значит, будут давить на присяжных. И дальше всё превратится в игру с манипуляцией мнением посторонних людей.

Ну и ладно. В целом я не против. В эти игры я играть умел и играл в них хорошо.

— Что теперь? — спросил Руслан, явно приободренный нашей промежуточной победой.

Мы стояли в коридоре у выхода из зала суда. Процесс закончился несколько минут назад, и лучшего времени, чтобы ударить их по голове, было просто не подобрать.

— Теперь, Рус, мы нанесём собственный удар, — сказал я, вынимая из своего портфеля папку.

Оставив портфель Руслану, я направился обратно в зал. Картина того, как Калинский и прокурор спорят о чём-то друг с другом, грела мне сердце.

Пока шёл через зал, чуть не забыл кое о чём.

— Учись, пока я жив, — усмехнулся я идущему мне навстречу Шарфину. Тот явно был недоволен увиденным. Видимо, ожидал, что Калинский на пару с Лебедем раскатают меня прямо тут.

— Для того и пришёл, — язвительно ответил он, проходя мимо. — Как же не понаблюдать за работой своего преподавателя.

Ну он же должен был сказать хоть что-то, ведь так? Надеюсь, он там сарказмом не подавился? Вроде нет. Жаль, конечно…

Забыв про Шарфина, я подошёл к Калинскому.

— Держи, — без каких-либо предисловий сказал я, сунув папку ему практически в руки.

— Это что ещё такое?

— Встречный гражданский иск о возмещении ущерба и защите прав, — спокойно ответил я. — Ты же у нас представитель этих ребят, так? Вот, значит, теперь будешь разбираться ещё и с этим. Терехов подаёт в суд на Жеванова и остальных за нападение на него.

— Я не собираюсь… — вспыхнул было он, но я довольно быстро его перебил.

— Рот закрой, — резко сказал ему. — Только если не хочешь подать самоотвод и отказаться от своих клиентов. Ты, Лев, сам назначил себя их представителем. Вот теперь и выгребай как хочешь. А когда мы выиграем этот суд и он официально признает это не более чем самообороной, я этим делом выверну карманы твоим клиентам так сильно, что ты сам потом им должен останешься.

Наклонившись чуть ближе, я наконец позволил своему мстительному удовольствию вырваться наружу.

— Ты мелочный и мстительный мудак, — негромко произнёс я, глядя ему в глаза. — Ты рассчитывал устроить из драки в подворотне кровавое сражение на потеху своему эго? Прекрасно, Лев. Молодец. Я полностью поддерживаю твоё желание. Только вот когда всё окончится, я не стану закапывать топор войны. Я его в твоём черепе оставлю. Хорошего тебе дня.