Адвокат Империи 14

Глава 17

— Ну, что скажете?

— Да что тут скажешь, Кать? — отозвался Самойлов, доставая из кармана своей куртки пачку сигарет. — Хочешь сказать, что после всех лекций, которые он нам читал, у вас не сложилось мнение о том, что он, как минимум, знает, что делает?

Они стояли на улице, у входа в здание. Только отошли немного в сторону, чтобы Володя мог покурить. Если бы не он, Катя и остальные и не подумали бы о том, чтобы покинуть тёплый зал здания суда. Ноябрь уже плавно собирался перерасти в декабрь, так что погода становилась особенно холодной и неприятной.

Что, впрочем, нисколько не мешало мерзкой, по мнению Екатерины, никотиновой зависимости однокурсника. Вон, у него даже держащие сигарету пальцы дрожали, так нет, всё равно вышел покурить. Не говоря уже о запахе. Аромат табака Руденко не переносила на дух. Хорошо, что ветер почти сразу уносил эту гадость в сторону от стоящей компании.

— Вот мне это и интересно, — пробормотала она, поглубже натянув отороченный мехом капюшон дорогой парки на голову и засунув ладони в карманы. Даже перчатки не спасали. — Откуда? Нет, я понимаю, что можно неплохо так подготовиться в плане теории, но практика?

— Слушайте, может быть, он гений? — задумчиво предложил Мелехов. — Ну, знаете, один из этих вундеркиндов, которые универ в пятнадцать заканчивают, а к двадцати уже мультимиллионеры…

— Ага, — насмешливо фыркнула Алина, стараясь прикрыться одной из гранитных колонн от ветра. — Конечно. И потому преподаёт нам, ходит с дешёвым мобильником, в дешёвой одежде и даже своей машины не имеет. Вот уж правда, мультимиллионер…

— Может, его не волнует внешний вид… — пожал плечами Самойлов. — Я слышал, что такие ребята вообще в майках да джинсах ходят.

— Да чушь всё это, — бросила Катерина, чувствуя, как у неё начинают мёрзнуть ноги. — Вам не всё равно, а?

— Интересно же, — хмыкнул Самойлов, затянувшись сигаретой. — Уверен, что каждый в группе ни раз и ни два задавался вопросом по этому поводу.

— Мне кажется, что я знаю, как минимум, одну причину, почему он преподаёт нам, — осторожно предположил Пётр, и все тут же повернулись в его сторону.

— Что? — удивился Владимир.

— У него нет диплома, — сказал Мелехов, и Алина тут же закатила глаза, ожидая услышать что-то более интересное.

— Тоже мне, новость, — фыркнула она. — Мы и так это знаем. Он сам это говорил на одной из лекций, когда Шарфина осадил.

— Может быть, дашь мне закончить? — с сарказмом поинтересовался Пётр, посмотрел на подругу и махнул рукой. — У него нет диплома. А для чего нужен диплом? Кто помнит?

К его удивлению, народ немного забуксовал на этой мысли. Но затем Екатерина довольно быстро сообразила.

— Без диплома тебя не пустят на квалификационную комиссию, — сказала она. — А без сдачи экзамена коллегия даже не будет рассматривать твою кандидатуру. Блин, это же логично! Ему нужна лицензия!

— Именно, — кивнул Пётр. — Иначе никакой нормальной практики у него не будет, каким бы гениальным он бы ни был.

Тут он немного покривил душой, так как все они знали, что имелась лазейка, по которой можно было оказывать юридические услуги и без лицензии, используя доверенность на другого адвоката. Правда, в основном эту возможность использовали для того, чтобы один юрист мог передать возможность работы с клиентом другому юристу в том случае, если не мог по тем или иным причинам вести дело сам.

Сама суть заключалась в том, что данный способ не запрещал передачу «прав на клиента» даже человеку без лицензии, что юристы часто использовали для того, чтобы снять с себя часть нагрузки: подать какое-то мелкое ходатайство через помощника, внести документы на представление свидетеля при подготовке к процессу и прочее. Редко кто брал и целенаправленно передавал клиента человеку, который не способен был справиться с его защитой. Хотя бы потому, что за этим следили весьма строго, и если будет сочтено, что путём передачи прав с помощью доверенности преследовалась личная выгода, то уже тот, кто эту доверенность выписывал, сам рисковал лишиться лицензии.

И уж точно мало кто предполагал, что кто-то специально будет давать право на ведение работы человеку без образования. Это был прямой путь к проигрышу.

Выслушав Петра, Екатерина нахмурилась.

— Подожди, а ты-то откуда это узнал?

— Я был на кафедре, — начал объяснять Пётр. — Сдавал Давыдовичу последние черновики по курсовой и…

— Стой, — от его слов Алину аж перекосило. — Ты уже закончил черновик курсовой? В ноябре⁈

— Уже декабрь почти, — мягко, но с заметным укором сказал он ей. — А ты что? Хочешь сказать, что до сих пор ей не занималась?

— Да она, как в прошлом году, дай бог если за три недели до сдачи ей займётся, — весело фыркнул Самойлов. — Помню, как она в панике бегала по коридорам…

— Я её на «пять» сдала, — зло и даже как-то обиженно заметила Алина.

— Так, давайте мы это потом обсудим, хорошо? — не без раздражения попросила их Екатерина, которой уже порядком надоело торчать на холоде. — Что ты узнал?

Последний вопрос она адресовала уже Петру, на что тот лишь пожал плечами.

— Я не сказал бы, что узнал. Просто подслушал часть разговора, как Давид Сергеевич говорил с Ермоловым…

— Это который гражданско-процессуальное право у четвёртого преподаёт? — уточнил Самойлов, и Мелехов кивнул.

— Он. А ещё он один из участников квалификационной комиссии. Они разговаривали с Давыдовичем у него в кабинете, и я услышал, как тот с явным недовольством рассказывал моему научруку о том, что Голотова пытается пропихнуть парня без диплома на экзамен. Имен они не называли, но думаю, что тут и так всё ясно.

— То есть, — задумалась Катерина, — мы для него что-то вроде проверочной?

— Я тоже так подумал, — кивнул Пётр. — А если его пустят на экзамен и он его сдаст, то дальше останется только адвокатская коллегия. И если он её пройдёт, то станет лицензированным юристом.

— Без диплома, — напомнила им Алина, на что Катя едва не рассмеялась.

— А ты правда думаешь, что он ему нужен? — усмехнулась Руденко и глянула на часы. — Пойдём уже внутрь, а то я скоро насмерть тут замёрзну. Да и процессе возобновят через десять минут…

В зал суда мы вернулись за пять минут до начала процесса. Спокойно заняли свои места и стали ждать, когда слушание продолжится. А я между тем сидел, смотрел на пустое судейское кресло и думал.

Итак, что мы имеем? Это дело не стоит даже плевка, на самом деле. Если уж по существу, то оно даже близко не заслуживает и половины тех усилий, которые я в него вложил. Это понимаю я. Это, скорее всего, понимает судья. Да и все, кто хоть сколько-то разбираются в юриспруденции. Единственная причина, по которой мы все сегодня здесь собрались — глупое желание Калинского наступить мне на хвост. Всё. Точка.

Вот ведь мелочный засранец. Ну прижал я его в деле с Уткиным и судном. Что, теперь он будет всю жизнь меня преследовать? Да если бы на меня так в прошлой жизни кидался каждый адвокат, с которым я пересекался в зале суда, то я перегорел бы ещё до тридцати. Проиграл? Что же, печально. Забудь и иди дальше. Работай. Зарабатывай. Не повезло тут, повезёт в следующий раз.

А этот — нет. Его прямо переклинило. Я ведь чувствую его эмоции. Каждый раз, когда его взгляд поворачивался в мою сторону, на меня будто ведро едких помоев выливали. Даже сейчас мне достаточно было повернуть голову, чтобы посмотреть на него и снова ощутить то глубокое и жгущее чувство отвращения и ненависти, которое он испытывал по отношению ко мне.

И сделав это, я снова бы задался вопросом: почему? За каким дьяволом он раздул из этой ерунды, которая явно не стоила ни моих, ни его собственных усилий, такой головняк? Разве что…

— Всем встать! — громким и зычным голосом оповестил всех пристав, когда судья вошёл в зал.

Все присутствующие в зале поднялись на ноги. Когда же судья занял своё место, то ударил молотком, привлекая внимание зала.

— Продолжаем судебное разбирательство, — произнёс он, обведя взглядом участников. — Прошу стороны к порядку.

После чего все заняли свои места. Впрочем, не надолго. Уже через полминуты судья жестом предложил обеим сторонам вновь подняться.

— Итак, после всего озвученного, есть ли у сторон дополнительные доказательства или свидетели, которых необходимо допросить?

— В данный момент нет, ваша честь, — покачал я головой и нисколько не покривил душой.

Мы предоставили показания Руслана. Заверенные подписями показания ребят, которые занимаются в клубе и тренируются у него. Они же предоставили свои характеристики Терехову и дополнительно описали Жеванова и наличие конфликта между Русланом и истцом.

Сверху всё это было приправлено медицинскими записями, где были чётко зафиксированы все полученные Русом травмы во время своей защиты, в том числе и поверхностное ножевое ранение. Я специально добился того, чтобы врач, который его осматривал, написал в заключении, что, по его профессиональному мнению, рана нанесена именно ножом. Плюс сюда идут результаты допросов, по которым даже у самых чёрствых присяжных создавалось впечатление, что именно Георгий, а не Руслан и был источником конфликта.

Короче, мы предоставили всё, что у нас было. Хотя не всё. Я бы ещё порадовался, если бы мы могли положить на стол тот нож, которым ранили Руса. Желательно с отпечатками самого Григория на рукояти, но чего нет — того нет. Что уж тут поделаешь.

Но и без этого, прислушиваясь к эмоциям присяжных, я уже не сомневался в том, что в данный момент они готовы принять решение в нашу пользу. Зря, конечно, Калинский позволил Лебедю отдать решение им. Более того, кажется, что они, точно так же, как и судья, понимали всю суть происходящего и только и ждали возможности закончить это дело и вернуться к своим делам.

— Да, ваша честь, — неожиданно сказал прокурор. — Мы хотели бы представить нового свидетеля.

Глаза что ли закатить. Ну так. Для вида. Типо: кто бы мог подумать⁈

И нет. Я не знал, что он именно сделает. Просто ждал от него какой-то подлянки, с помощью которой он будет делать то, что подойдёт ему в этой ситуации лучше всего. А именно затягивание процесса.

Повернув голову, я бросил взгляд в сторону столика стороны обвинения. Калинский сидел с недовольной рожей, будто кучу зловонного дерьма унюхал и показательно не смотрел в мою сторону.

— Протестую, ваша честь, — спокойно произнёс я. — Никто не уведомлял защиту о дополнительных свидетелях.

— Ваша честь, — тут же уверенно начал Лебедь. — Жизненные обстоятельства не позволили бы свидетелю покинуть место жительства и участвовать в процессе. Она мать-одиночка и…

— Не имеет значения, удобно ли ей было приехать или нет. Важно то, почему сторона обвинения не представила нам своего «свидетеля» раньше, — отрезал я. — Если уважаемый прокурор…

Ох сколько эмоций я вложил в слово «уважаемый».

— Если уважаемый прокурор знал о существовании свидетеля и его значении для исхода этого дела, то он обязан был заявить о нём ещё на этапе предоставления списка свидетелей, а не прятать, как карту в рукаве, на удобный случай…

— Я ни слова не говорил, что знал о её существовании! — тут же вскинулся прокурор, и в его голосе прозвучали гневные нотки. — Я сказал, что она может выступить только сейчас и…

— Жизненные обстоятельства не позволили бы свидетелю покинуть место жительства, — слово в слово повторил я его слово судье. — Ваша честь, одна эта фраза подразумевает, что моему коллеге со стороны обвинения было прекрасно известно о причинах, которые бы не позволили ему заявить данного человека как свидетеля. Ровно, как и о её существовании, от которого он сейчас старается откреститься.

— Это так? — спросил судья, повернувшись к прокурору.

О, судя по эмоциональному отклику, он бесится. Ну, после такой глупой ошибки я бы тоже бесился. Но, похоже, что он мысленно собрался. Значит, сейчас будет исправлять свой косяк.

Прокашлявшись, Лебедь начал говорить.

— Ваша честь, строго говоря, это можно с некоторой натяжкой назвать правдой. До этого момента свидетель действительно отказывалась давать показания и держала нейтралитет. Её эмоциональное состояние и отказ от контактов ранее делали невозможным допрос до этого момента…

— А сейчас, значит, всё изменилось? — с усмешкой спросил я. — Ваша честь, если сторона обвинения знала о существовании этой свидетельницы с самого начала, тот факт, что она лишь передумала давать показания, не является новым обстоятельством. Закон обязывает заявлять свидетелей заранее, а не держать их «в резерве» до выгодного момента.

Строго говоря это было не совсем так, но почему бы и не ввернуть, для красного словца, так сказать.

— Мы не могли предвидеть, что она сама решит дать показания, ваша честь, — моментально парировал Калинский, вступив в разговор. — Её эмоциональное состояние было нестабильным, она категорически отказывалась участвовать. Это новое обстоятельство, возникшее уже после начала процесса, и мы обязаны его учесть в интересах установления истины и…

— Истины? — я едва не захлебнулся от сарказма. — Ваша честь, я готов поспорить, что их свидетель не имеет абсолютно никакого отношения к этому делу и будет использован стороной обвинения в качестве источника эмоционального давления на присяжных…

— Вздор! — рявкнул прокурор. — Её оценка подсудимого и его характеристика крайне важны…

— Для того, чтобы выставить моего клиента в невыгодном свете и тем самым очернить его в глазах присяжных, что и является прекрасным образцом эмоциональным давлением, — закончил я за него.

— Это не так, ваша честь, — тут же вклинился Лебедь, но оказался прерван ударом деревянного молотка.

— Достаточно! — громко заявил судья, после чего посмотрел на нас.

А я задумался. Всё превращалось в какой-то цирк. И ведь Лебедь продолжит упорствовать. Я знал, кого именно он хочет вызвать. Ну ладно, не знал. Догадывался. Но сейчас уже уверен почти на сто процентов. Такой трюк не позволил бы им выиграть дело. Они тут вряд ли что-то вообще смогли бы выиграть. Но вот затянуть процесс — однозначно. Только что толку-то? Да даже если я прямо сейчас передам это дело Скворцову, то он и сам сможет его закончить. Ну растянут они его месяца на три-четыре ещё, какая мне разница? В конечном итоге исход всё равно будет один…

Стоп. Получается, что он это и пытается сделать. Бросив взгляд в сторону Калинского, прочитал его эмоции и ощутил уверенную решимость добиться того, чтобы свидетель всё-таки был вызван для дачи показаний.

Так, сейчас судья прямо их спросит о том, могут ли они по существу ответить на вопрос о том, почему их свидетель не был заявлен заранее. Лебедь ничего ответить на это не сможет. Хотя, нет. Не так. Он сможет. Будет извиваться, как уж на сковородке, скрывая собственную дурость за извилистыми формулировками.

Меня неожиданно тряхнуло от злости. Всё происходящее раздражало настолько, что хотелось просто взять и уйти.

Подавив секундную слабость, я заговорил, опередив судью.

— Ваша честь, — громко сказал я. — Защита ходатайствует о предоставлении перерыва для проведения переговоров с представителями стороны обвинения по вопросу, связанному с урегулированием… некоторых аспектов дела. Я прошу вас разрешить краткую встречу без участия присяжных.

Судья удивился. Да что там! Вообще, все удивились. Прокурор смотрел на меня так, словно я только что сказал ему, что… Да что угодно, но не по делу. Лебедь стоял и хлопал глазами от удивления. Как и Калинский, но тот хоть сохранил на лице спокойное выражение. Что ни скажи, но он куда лучше управлял своими эмоциями.

— Защита, будьте добры, уточните, какого характера эти переговоры и как они соотносятся с рассматриваемым делом? — спросил судья.

— Ваша честь, характер переговоров я бы отнёс к категории тех редких бесед, после которых у сторон появляется шанс выйти из зала суда не только в здравом уме, но и с чувством, что сегодня они не потратили время зря, — произнёс я, посмотрев в сторону стоящего у стола Льва.

Хмыкнув себе под нос, судья повернулся и направил свой взгляд на стол, за которым стояли прокурор и Калинский.

— У обвинения есть возражения против типа данного ходатайства? — спросил он, на что Лебедь тут же вскинулся.

— Ваша честь, мы решительно отриц…

— Никаких, ваша честь, — перебил прокурора Калинский. — Мы не против.

При этом он так посмотрел на своего «коллегу», что тот разом надулся, но рот больше раскрывать не стал.

Судья, следивший за всеми этими обменами взглядами, посмотрел на часы.

— Хорошо, — вздохнул он. — Суд объявляет перерыв на двадцать минут, присяжные удаляются из зала. Сторонам разрешается провести переговоры в отдельном помещении.

Удар молотка ознаменовал решение.

— Александр, что ты делаешь? — негромко спросил сидящий за моей спиной Скворцов.

— Не переживайте, — бросил я ему. — Всё будет нормально. Ты, Рус, тоже не переживай. Через двадцать минут мы закончим это дело, но перед этим ответь на один вопрос. Только подумай сначала, хорошо?

— Какой? — немного растерянно спросил он.

— Насколько тебе важно утопить Жеванова?

Едва я спросил его об этом, как моментально понял, каким будет ответ ещё до того, как здоровяк открыл свой рот.

— Да плевать мне на него, — фыркнул он. — Лишь бы отстал от меня, Саш.

— Ну вот и отлично…

Подходя к выделенному нам помещению, я открыл дверь и зашёл внутрь. Калинский шёл следом за мной и тоже не стал задерживаться в дверях. А вот Лебедь…

Я всё гадал, кто из них в паре босс. И сейчас ждал, подтвердится ли моя теория или нет.

— Подожди снаружи, — услышал я голос Льва за спиной и позволил себе короткую ухмылку.

— Но я же…

— Ты подождёшь снаружи, — повторил Калинский голосом, не терпящим возражений, и закрыл перед ним дверь.

— Если не секрет, чем ты держишь его за яйца? — из банального любопытства поинтересовался я.

— Это не твоё дело, — отрезал Калинский. — Говори, что хотел…

— Я ведь могу и просто угадать, — пожал я плечами, пропустив его слова мимо ушей. — Слышал тут недавно, что он выиграл четыре дела подряд из своих пяти. Спорим, что без твоей помощи там не обошлось?

Калинский ничего не ответил, но ему и не нужно было. Эмоции сказали всё за него. Уж не знаю, чем он его взял, скорее всего, вовремя поданной информацией или ещё как. И сюда тоже влез по той же причине. Видимо, пообещал тому лёгкую пятую победу. Каждый хочет себе новую победную засечку. Вот Лебедь и хорохорился, одолеваемый предвкушением скорого триумфа.

— Если это всё, что ты хотел сказать, — холодно произнёс Лев, — то говорить нам не о чём. Стоит…

— Что? — перебил я его своим вопросом. — Вернуться в зал суда? Думаешь, что есть смысл?

По его лицу пробежала тень недовольства.

— Ты ещё не выиграл…

— Да господи боже, Лев, — взмолился я. — Послушай себя. Я ещё не выиграл. Пф-ф-ф-ф… У тебя мозги-то есть, а? Посмотри правде в глаза. Ты из этого дела ничего уже не вытянешь. И не вытянул бы изначально. То, чего вообще не должно было быть, что могло бы закончиться обычной мировой, ты превратил в клоунаду, которая тратит моё и твоё время. Тебе самому-то не смешно?

— Видимо, что только тебя здесь забавляет тратить моё время впустую, — презрительно произнёс он, поворачиваясь и направляясь к двери. — Стоило ожидать.

— Как и то, что ты решишь вызвать своим свидетелем мать того парнишки, — сказал я, и Калинский затормозил. — Что, я прав, да? На что вы вообще рассчитывали…

— Не твоё дело, — резко бросил он, поворачиваясь ко мне. — И если я захочу, чтобы она выступила — она это сделает…

— Что, заявишь, что показания данного свидетеля содержат сведения, которые позволяют оценить личность подсудимого и его возможные мотивы в инкриминируемом событии, да? Хотя нет. Ты, наверное, ещё добавишь что-то вроде того, что эти сведения ранее не были исследованы в суде, и их получение стало возможным лишь сейчас в связи с приездом свидетеля и бла-бла-бла, — помахал я рукой. — Это ты хотел сказать?

— Судья это примет, — заявил Лев.

— Ну примет, — пожал я плечами. — И что?

— Что? — не понял Лев.

— Как тебе это поможет? — уточнил я свой вопрос. — Руслан не виновен в этом случае. Парень скрыл заболевание ото всех. Сам виноват в том, что случилось. Я это знаю. Руслан это знает…

— А она считает иначе…

— Да бог с ней, — отмахнулся я. — Она может считать всё, что угодно. Ты сейчас вызовешь её, а я потребую отсрочки дела, чтобы в следующий раз предоставить медицинские отчеты, согласно которым Руслан виновен лишь в том, что был хорошим другом и не хотел проигрывать Артёму в их честной схватке.

— Горюющие матери всегда оказывают сильное впечатление на присяжных, — процедил Калинский, глядя на меня.

— Только не после того, как я размажу её на перекрёстном допросе, — спокойно возразил я. — И мы оба с тобой знаем, что с учётом остальных вводных её точка зрения на нём рассыплется в прах.

— Что, будешь мучать страдающую женщину? — с вызовом и злой усмешкой бросил он, но я был к этому выпаду готов.

— Сказал тот, кто только что собирался использовать её в собственных планах, чтобы добиться… чего? Затягивания процесса?

— Если это как-то помешает тебе, то я не против.

Калинский посмотрел на меня с таким видом, словно готов был плюнуть на пол.

— Если потребуется, я буду тянуть эту резину столько, сколько потребуется для того, чтобы ты сюда каждую неделю бегал…

В ответ на это мне оставалось лишь вздохнуть.

— Ой, да пожалуйста, — сказал я. — Делай. Валяй. Я выйду из дела.

Кажется, что эти слова его не на шутку удивили. Ага, можно и так, да. Победить просто отказавшись от схватки.

— Что? — растерянно повторил он.

— Что слышал, — хмыкнул я, выдвигая из-за стоящего в центре помещения стола стул и садясь на него. — Или ты забыл, что у меня нет лицензии? Ведь не забыл же? Я это дело веду только по доверенности. В отличии от тебя.

Ну нет. Не может же быть, что эта мысль ускользнула от него. Хотя, похоже, что так было. Глаза Калинского забегали из стороны в сторону, как если бы он начал неожиданно искать выход из сложившегося положения.

— Что, неужели забыл? — хмыкнул я. — Руслан, в первую очередь, клиент Скворцова. Вот ему я его и передам. Он отдаст защиту кому-нибудь из своей юрконсультации. С учётом всего того, что мы сделали сейчас, они будут защищать его не хуже.

Подняв руку, я ткнул пальцем в сторону Калинского.

— А вот ты, Лев, такой шикарной возможности не имеешь, ведь так, да? Ты влез в это дело потому, что хотел уколоть меня. По этому и только по этому. Всё остальное для тебя абсолютно неважно. Так вот, поздравляю. Ты останешься в нём и будешь торчать на этих процессах до тех пор, пока не проиграешь. Или пока не достанешь судью, присяжных и весь белый свет. А потом будет наш иск…

— Не будет, — тут же огрызнулся он. — Мой договор с Жевановым касается только этого дела и…

— Только в том случае, если суд не объявит процессуальное представительство, — возразил я. — Тогда, прости, конечно, но тут ты не отвертишься. Всё, что мне нужно будет сделать — это убедить судью в прямой связи между этими двумя делами. Одни участники. Один конфликт. Одни доказательства. Не пройдёт и пары дней, как ты получишь постановление. Думаю, что ты видел размеры компенсаций, которую мы требуем с Жеванова и остальных. Как оно, Лев, сильно ударит по твоей репутации? Ладно в первый раз, формально, ты проиграл Роману Лазареву. В том ничего зазорного нет. А сейчас что? Парню без диплома? Или ребятам из консультации, которая занимается гражданской защитой и делами pro bono? Должно быть это будет…

— Что тебе надо? — резко спросил он, перебив меня.

Что же, похоже, что из стадий гнева и отрицания мы перешли к торгу. Интересно, будут ли депрессия и принятие… Впрочем, мне достаточно и торгов.

Вздохнув, я посмотрел на него.

— Лев, я не хочу с тобой собачиться. Вот честно. Меня это достало. У меня сейчас своих проблем столько, что ты, уж не обессудь, на их фоне скорее раздражаешь, чем причиняешь мне какие-то неприятности. Ты всё это начал. Ты это затянул. Окей, ты ненавидишь меня. Пусть. Я это переживу. Но я не хочу, чтобы ты вытаскивал в суд женщину, которая потеряла своего сына, а затем я морально раздавил её там, чтобы добиться своего тебе на зло. И если у тебя есть хоть какая-то совесть, то и ты этого не сделаешь…

— У адвокатов есть совесть только до момента подписания договора, — бросил он расхожую фразу, но меня этим было не пронять.

— Так ли это? — спокойно спросил я, глядя ему в глаза.

Он стоял у двери. Я расслабленно сидел в кресле. Мы смотрели друг на друга с полминуты, прежде чем его эмоции качнулись из одной стороны в другую.

— Чего ты хочешь? — повторил он свой вопрос.

— Чтобы покончить с этим цирком, мы с тобой договоримся, — пояснил я. — Заключим сделку, так сказать. Терехов и твои клиенты заключают соглашение о примирении, после чего твой ручной прокурор на основании закона особого характера прекратит дело. Мы, в свою очередь, отзовём свои требования, потому что Руслану деньги с этих идиотов, как клок шерсти с бешеной псины. И на этом разойдёмся, как в море корабли, чтобы не тратить ни моё время, ни твоё.

— Даёшь мне верёвку, чтобы я на ней же и повесился, — съязвил он, оценив все «прелести» этой сделки.

Я лишь покачал головой.

— Нет, Лев, я даю тебе шанс вылезти из этой выгребной ямы с поднятой головой и сохраненным достоинством. Да, уверен, что тебя ждёт скандал со стороны твоих клиентов, но, думаю, что ты это переживешь. Да и они, как я опять-таки уверен, не захотят выплачивать эти суммы Руслану, после того как проиграют гражданский иск.

Он ответил не сразу. Я видел, как внутри него крутится вихрь эмоций, порожденный моими же словами. Лев не дурак. Сколь сильно бы он меня не раздражал, я вполне себе признавал, что он не идиот и, может быть, даже действительно хороший адвокат. Просто как человек он дерьмо. Другое дело, что он позволил своим эмоциям взять верх и допустил ошибку и…

Так. Стоп. Вот сейчас не понял. Даже на стуле выпрямился. Только сейчас я вдруг с удивлением понял, что вся его злость и отвращение, которыми исходили его эмоции, были направлены не на меня. Откуда, чёрт его дери там ревность?

— Хорошо, — совершенно ровным, не выдающим эмоций тоном сказал он. — Сделаем так, как ты предложил…