Мы расположились на диванчике в коридоре и первые несколько минут просто молчали, сидя тесно друг к другу. Гитара в чехле стояла рядом, напоминая, для чего мы здесь.
Первым заговорил Саша, посмотрев на меня как-то виновато.
— Я ведь так и не зашёл к тебе, хотя, если честно, всё время думал об этом после того, как увидел Лёню в палате… — признался Майский, и это прозвучало как-то тоскливо.
Повеяло странной безысходностью, и потому я постаралась улыбнуться:
— Так времени ещё полно! Зайдёшь! Или, хочешь, пошли сразу? Вотпрямщас! Тут недалеко, я покажу дорогу, — весело предложила я.
Весёлость моя была напускной. Не уверена, что хотела бы, чтобы он видел меня в том состоянии, в котором я была сейчас в палате. Нет уж, это перебор всё-таки… Поцеловать всё равно не получится, да и захочет ли он вообще прикасаться губами к моему бледному телу? Нет, пускать его в палату я бы не хотела! К счастью, он и сам не хотел:
— Знаешь, я боюсь… — хмыкнув, признался он. — Ну, что что-то нарушу этой встречей… Я не могу потерять тебя, и…
Договорить ему не дал ни кто иной, как завотделением. От его голоса мы оба вздрогнули, так бесшумно он подкрался. Небось, ещё и подслушал часть разговора…
— Чего не заходишь? — поинтересовался Истомин, проходя мимо Саши и глядя на него пронзительным взглядом, под которым невозможно было бы солгать, но Майский смог.
— С мыслями собираюсь, — подняв на врача взгляд, ответил Саша, тяжело вздыхая. — Сложно всё очень…
Ох уж эти прекрасные неопределённые фразы, прекрасно подходящие к любому случаю! «Сложно всё очень» — чудесный ответ на любой вопрос.
Истомин тоже счёл ответ чудесным и, вздохнув так же тяжело, как только что Сашка, грузно опустился на диванчик рядом с парнем, едва не сев на меня. Отчего-то мне ужасно не хотелось пересекаться с его телом, и я успела отскочить в сторону.
— Нравится она тебе? — спросил Истомин прямо, так что мы с Сашкой растерялись.
Но Майскому хватило ума не плести чушь, какую бы непременно на его месте начала плести я, и он ответил честно:
— Я… не знаю. Вообще, я обещал ей гитару принести, а встретиться с ней только здесь и можно теперь…
Намеренно ли он опускал подробности или нет, но выходило очень складно. И чья гитара, совсем не важно. Он обещал передать её Ирине. Здесь. Сегодня.
— А чего не заходишь тогда? — повторил первоначальный вопрос врач.
— Неудобно как-то, — признался Саша. — Она же с Лёней сидит там, а он… ну, для меня он как живой… В смысле, он и так живой, но для меня он есть, и вроде бы всё чувствует, понимает… — принялся объяснять Майский. — Я зайду — вдруг помешаю? Вдруг он вот-вот очнётся и заговорит с ней, а тут я…
— Понимаю… — неожиданно расслабленно откинулся на спинку дивана Истомин. — Сколько работаю, всякого повидал. А в палату как зайду иногда — Иришка сидит, и словно не одна она там. И кажется, даже можно увидеть, если обернуться. Оборачиваешься — а нет никого… — и он плавно обернулся, встретившись со мной взглядами. Не напугал, потому что это не было резко, и я уставилась в его глаза, пытаясь понять, сможет ли он увидеть меня, если очень захочет. Что не хватает ему для этого? Явно какие-со способности есть, да и желание тоже…
— Знаешь, я думаю, не помешаешь ты, — продолжил он говорить с Сашей, вновь переведя взгляд на него. — Иди смелее. Ко мне часто обращаются, как к специалисту, а я тебе так скажу: в этой области специалистов нет. А если и есть, то точно не среди нормальных людей. Так что иди. Живые для живых и нормальные для нормальных — это я всегда так считал и говорил всем прямо. И Ирке своей я тоже говорю: бросай это гиблое дело. Так что ты это, повоздействуй на неё. Своди куда… — он оглядел скромно одетого паренька и без обиняков добавил: — Я денег на кино и ресторан дам, только вытащи ты её отсюда хоть на денёк!
Майский растерянно посмотрел на меня, а я и сама не знала, что нам делать. Любого другого человека в подобной ситуации и с подобным предложением и я, и он послали бы куда подальше, но здесь всё было так сложно, что нельзя было расценить это, как подкуп и предательство, а, скорее, наоборот. Истомин хотел помочь, и Саша заинтересовал его именно, как инструмент этой помощи, как и предсказывал Лёнька, предлагая просить охранника позвать завотделением.
— У меня есть деньги, — с достоинством ответил Майский. — И вы правы, нельзя просиживать целыми днями в больнице в такую погоду. Постараюсь вытащить Иру прогуляться, — пообещал он.
Истомин благодарно кивнул, поднимаясь на ноги и бросая вопросительный взгляд на неподвижно сидящего Сашку, который не собирался вотпрямщас вставать и идти в палату.
Но пришлось. Было бы подозрительно продолжать медлить, стесняться и выжидать.
Истомин пошёл по своим делам, а мы с Сашей вошли в палату, где Лёнька сидел напротив Иры и молча любовался ею.
И он, и она обернулись, стоило нам войти. Ира приветливо улыбнулась, а Лёнька нахмурился, за что я показала ему кулак. Он что, рассчитывал, что мы вечность там просидим, пока он наслаждается тем, как нужен этой девушке! В этот момент даже мне показалось, что Истомин и Саша правы, хоть придумка с прогулкой мне и не нравилась.