А не как Лёнька!

27

Мы вышли на улицу, и Саша закурил, задумчиво глядя на корпус больницы, из которого вышел. Я молчала, злая и недовольная. Моя ревность была необоснованной, но жгучей, и это раздражало особенно сильно.

— Ты клеишь мою девчонку! — возмутился Лёня, когда понял, что никто не собирается обсуждать произошедшее.

— Что? — Саша глянул на него с искренним удивлением. — Да нет же! Я ж просто гитару ей отдам твою. Ну, чтобы не пропала.

— Она бы и в квартире не пропала! — парировал Лёнька.

— Я тоже так считаю, чувак, — призналась я и пояснила: — Ну, про гитару… И что с Ирой ты общаешься — это тоже как-то стрёмно. Наверно, по идее это очень даже хорошо. А то сидит там вечерами…

— Вот именно, — кивнул Саша, поддерживая меня, а заодно и себя. Он не понял, что на самом деле я резко против, просто не могу об этом сказать прямо. — И гитара у меня — это просто пылесборник, а эта же гитара у Иры — это память о том, кого она любит. Не смог подарить ей отношения при жизни, хоть гитару подари теперь!

— Чего?! — возмутился Лёня, угрожающе надвигаясь на Сашу. — Ты меня обвиняешь и мне указываешь?

И тут Сыроежкин удивил меня, как никогда прежде. Он резко замахнулся, готовый нанести удар Саше в челюсть. Это было неожиданно и ловко, но Майский всё равно ушёл от удара, и это разозлило Лёньку ещё больше.

Наверно, у меня были круглые глаза: никогда не видела, чтобы Лёнька дрался. Он ходил на какую-то борьбу, но это было столь незначительной частью его жизни, что я никаких подробностей об этом не знала.

И вот он дрался. Из-за Ирки… Это было поразительно.

Лёня снова нападал, а Саша молча уходил от ударов, тоже не веря в происходящее.

— Я не буду драться с призраком! — заявил он, едва отойдя от удивления. Но Сыроежкин наступал, и потому приходилось уже блокировать удары, принимая их предплечьями. — Ты сам-то подумай? Вдруг, я тебя вырублю, и ты совсем… того…

Это звучало убедительно, поскольку никто из нас не знал, что происходит, если вырубить призрака.

— Да пошёл ты! — ответил Лёня, не желая обдумывать веский аргумент.

Пришлось вмешаться и, схватив Лёньку за рубашку, дёрнуть на себя. Это, конечно, никак не могло помешать, но зато отлично привлекло внимание, и Сыроежкин даже услышал меня:

— Подумай, дурачьё, что будет, если Саша прав! Вырубит тебя — и всё! И Ирку свою вообще больше не увидишь!

Лёнька посмотрел на меня и осознал услышанное. Опустил сжатые кулаки, но пока не разжимал их, не уверенный, стоит ли на этом заканчивать. Тем более, что Майский тут же прямо сказал:

— Извини, Лёня, но это не совсем правильно, что она просиживает с тобой всё свободное время. Может, я смогу вернуть её к нормальной жизни...

— Воооот! — победоносно воскликнул Сыроежкин, чем в который раз удивил Сашу, который, кажется, начинал считать моего друга неадекватом. — Про то и речь! Маша с Богданом на то и рассчитывали, посылая тебя сюда! Они, конечно, не знали, что там буду я, и мы с тобой знакомы. Но их план был именно таким: свести вас. Так что знай: как только задружишься с Ирой, Маша тебя бросит!

Мы замерли, ожидая его реакции. Парень надолго задумался. Ничего не спрашивал, а сам прикидывал, насколько слова Лёни правдивы.

Закурил.

Мимо изредка проходили люди, спешащие к своим друзьям и родственникам в часы посещения. Они проходили мимо нас, поскольку мы встали около газона и все, обходя Сашу, обходили и нас.

— Тут нельзя курить, — строго и сердито напомнила женщина, проходящая мимо и остановившаяся около нас. Она не сдвинулась с места, пока не убедилась, что Майский затушил сигарету и не бросил окурок в урну.

Тогда женщина презрительно фыркнула и пошла дальше.

Саша всё молчал, и мы с Лёней переглянулись. Я даже начала смотреть на друга обвинительно: не стоило так сразу всё высказывать. Может, Саша ещё надеется подвинуть Богдана и занять своё прежнее место рядом с Машей…

Но наконец парень обвёл нас взглядом и спокойно сказал:

— Ну и ладно. Пусть бросает. Мы же выяснили, что Маша любит Богдана… Зачем она мне теперь?

Лёня ответил логично:

— А Ира любит меня! Зачем она тебе?

— Лёнь, я просто гитару ей принесу, — пощёлкав пальцами в воздухе у его лица, напомнил Майский. Он говорил это Лёне, но дошло до меня. Я внезапно поняла, что он не влюбился в неё и, может, никогда и не влюбится, а просто хочет по-человечески помочь. И я устыдилась своей глупой ревности. А Саша продолжал: — Не на свидание позову, не что-то ещё — просто отдам гитару и немного поболтаю. Мне она не нужна, но она не твоя девушка, и стоит помочь ей вернуться к нормальной жизни, а не поддерживать и уж точно не поощрять то, что она всё время сидит возле тебя.

Лёня, как раз удачно так и не разжавший кулаки, готов был вновь броситься на противника, но я остановила его, схватив за локоть. Надо отдать должное парню, он не попытался оттолкнуть меня, а действительно выслушал.

— Погодь, Лёнь! — прокричала я. — Он прав! Ира тебе никогда не нравилась, ты и не смотрел в её сторону, а теперь она угрохивает на тебя кучу времени, и это надо остановить...

— А может теперь понравилась! — парировал друг. — Теперь я посмотрел в её сторону, и Ира мне понравилась! И я намерен выбраться из комы и начать отношения с ней, раз с тобой у нас всё равно как-то не складывается!

— О, ты меня бросаешь? — обрадовалась я такому официальному заявлению.

— Нет. Я ж и не был твоим парнем. — Удивил меня неожиданно разумным ответом Лёня. — Так что останемся друзьями... Если, конечно, твой Саша не станет отбивать у меня Иру!

— Пока есть шанс, что ты вернёшься, точно не стану, — пообещал Саша, и это прозвучало настораживающе: словно возвращение Лёни — единственное, что останавливает его от флирта с Ирой.

Здесь было, о чём подумать.