А не как Лёнька!

16

— Надо было остаться у него! — бубнила я, когда мы брели по ночной улице. — Но ты бы мне тогда весь мозг выел…

— Да там уже выедать, походу, нечего, — буркнул не склонный к оскорблениям Лёня. — Дай человеку поспать спокойно.

— Он разрешил нам остаться, надо было воспользоваться, — сетовала я, с каждым шагом отдаляясь от этого чудесного парня.

Лёнька косился на меня, как на полоумную, а я всё больше была не уверена в правильности нашего ухода.

— Он разрешил нам остаться только потому, что никак не смог бы этому помешать, — со знанием дела парировал Лёня. — И решил для самого себя сделать вид, будто это его решение — позволить призракам переночевать у него дома. Типичное поведение некоторых типов личностей при безвыходной ситуации — сделать вид, что она устраивает.

Тут он мог оказаться прав. Таких, как мы, просто так не выгонишь, даже если можешь ощущать.

Дальше мы шли молча, потому что вопросы, которые занимали меня, точно не заинтересовали бы Сыроежкина. Например, он бы точно не стал сейчас думать о всех наших новых знакомых. Были проблемы и поважнее. Вернее, всего одна: как выйти из комы… Это был столь сложный вопрос, что мы оба даже не знали, с чего начинать поиск ответа, но я знала, что Лёнька сейчас думает именно об этом.

В душе он всё-таки боец, так что пойдёт на всё, чтобы исправить наше странное положение. Не стоило мешать ему генерировать гениальный план.

Наш путь лежал почти через весь город, так что времени было полно. Городской транспорт уже не ходил, а добираться на попутках в нашем положении одновременно и сложно, и просто. Сложно тем, что не спросить, куда машина намерена следовать, но просто, поскольку бояться неадекватных водителей не надо, да и платить тоже не надо. В общем, всё было бы идеально, если бы точно знать, какая машина куда едет.

— Надо было попросить Сашу заказать курьера скакой-нибудь хренью до больницы, — бубнил Лёнька, которого частенько отличные идеи посещали слишком поздно.

С курьером идея была хороша, но и правда пришла слишком поздно — нам было одинаково далеко идти, что назад к Саше, что в больницу.

Путь из больницы до своей съёмной квартиры мы отыскали вообще с горем пополам. Потому что так привыкли пользоваться навигатором, что найти дорогу без него, да ещё и без возможности спросить подсказки у прохожих — это оказалось чрезвычайно сложно.

Хорошо, что обратно мы уже более-менее ориентировались, и потому не переругивались, решая, куда лучше свернуть, не спорили и не останавливались чуть ли не на каждом перекрёстке. Плюс ноги не уставали, и нам некуда было спешить — мы могли идти хоть всю ночь, и потому шли медленно, разглядывая ночной город.

— Пойдём в закрытые дворы в центре? — предложил Лёнька. — Ну, всякие там прикольные мистические дворики и подъезды, которые так просто не посетишь. Знаешь, сколько всего интересного есть!

— Знаю, — ответила я. — Но не хочу. Ещё станем свидетелями какого-нибудь преступления, а предотвратить не сможет. И страдай потом всю жизнь. Нафиг надо!

Лёнька призадумался. Становиться беспомощным свидетелем преступлений не хотелось, и потому он кивнул:

— Да, ты права, — согласился он. — У меня дядя Гоша, который в полиции работает, никогда не даёт забыть, что преступность не дремлет.

Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Я отлично помнила его дядю Гошу, который и правда любил оглашать статистику тяжких преступлений за дни своего дежурства. Так что даже я благодаря ему знала, что город не безопасен, а уж как хорошо это знал Лёнька, можно было судить по его вечным курсам боевой подготовки. К уличным дракам мой друг был готов с детства, но тот же дядя Гоша научил его, что гораздо круче уничтожать противника словом, а не кулаками. Так что в драке Лёньку я никогда не видела.

Мы продолжили путь молча, лишь иногда озвучивая приходящие в голову идеи насчёт того, как нам провести время и как вернуться к нормальной жизни.

Здание больницы нам удалось отыскать довольно легко, да и свои палаты — тоже. В моей было почти темно, а вот в Лёнькиной горел свет, что показалось нам обоим странным, так что мы переглянулись, и Лёня спросил:

— Чего там, как думаешь?

Явно он не горел желанием заходить в палату и встречаться с неизвестностью.

Свет в палате в такое время и правда был подозрительным. Словно произошло что-то важное и срочное.

— Чёрт, а если я умираю? — посмотрел на меня Лёнька с тревогой. — Ну, иначе зачем там свет в такое время? Явно что-то со мной происходит…

Я подняла вверх указательный палец, призывая парня заткнуться и прислушаться к звукам из палаты. Лёнька замер, и я тоже. Мы оба обратились в слух, но это ничуть не помогло понять, что происходит, поскольку в палате царила тишина и спокойствие.

— Видишь, всё нормально, — улыбнулась я Сыроежкину. — Было б не нормально, сейчас бы там кипиш творился…

— Может, он и творится! — продолжил нервничать друг. — Может, меня уже и вовсе нет в этой палате! Перевезли куда-нибудь, а в спешке забыли свет погасить!

Вот этого я испугалась больше, чем он. Посмотрела на парня с нескрываемым страхом: как же я без него! Если он сейчас уйдёт в любой из миров, я останусь одна… Саша — не в счёт. Мы приносим ему слишком много проблем, так что в любой момент он может всё хорошенько обдумать и прийти к выводу, что меня надо прогнать…

Нет, нет, нет, я не могу потерять Лёньку.

Сама не заметила, как вцепилась в его руку. Лишь когда ногти начали болеть, обратила внимание на то, что делаю.

— Прости, — поспешно извинилась я, отпуская его и глядя на красные следы от моих ногтей.

— Да не, прикольно, — признался Лёнька.

— Мазохист чёртов, — буркнула я, улыбаясь и глядя на друга сквозь слёзы: мысль о потере Сыроежкина больно сдавливала горло.

— Правда прикольно, — не смутился Лёня. — Давно не было никаких толком тактильных ощущений…

Это точно. Все ощущения, которые мы испытывали, казались какими-то нереальными и второстепенными: если мы видели ветер, то словно вспоминали, что должны чувствовать при ветре, и вроде даже чувствовали.

В обычной жизни мы редко обращаем внимание на подобные мелочи, как ощущение земли под ногами, ветра, холода и тепла. Если всё это в норме и не приносит дискомфорта, то никто не обращает внимания на повседневные мелочи. Так и мы с Лёней — мы просто существовали в странном междумирье, ходили, что-то чувствовали, но не ярко… И вот теперь мои впившиеся в кожу Лёньки ногти порадовали его тем, что напомнили о том, каково это — что-то чувствовать.

Мы выдохнули, пытаясь прекратить паниковать.

— Ладно, надо войти, — вздохнул Лёня и подошёл к двери, запросто проходя сквозь неё.

Разве так можно? Идти в опасную неизвестность, даже не попрощавшись? Не признавшись друг другу в вечной дружбе, не сказав чего-то доброго, тёплого и милого на всякий случай: вдруг скоро конец нашему блужданию по этому миру?

Эх, Лёнька!

Пока я медлила и не решалась, из двери высунулась его рука и поманила меня за собой.

Хоть и не видела Лёнькиного лица, но смекнула, что ничего страшного в палате он не узрел. Кроме того, он пока не собирается умирать или воскресать. Значит, я могла войти…

Вдохнув и медленно выдохнув, я решительно шагнула в закрытую дверь.