Майский был искренне рад оказаться дома.
— Ну и денёк! — выдохнул Саша, заваливаясь на кровать, которая так с утра и осталась не застеленной.
Лёнька бы мне весь мозг проел, если б я так оставила свою постель. А Сашке — красота!
Он потёр ладонями только что умытое холодной водой лицо. Парень его даже не вытирал полотенцем, оставив так высыхать — явно хотел попытаться прийти в себя и, может, даже в итоге перестать нас видеть.
Лёнька уселся на полу у батареи, пользуясь тем, что холод металла не раздражал.
— Надо было тебе развлекаться там: потанцевать, с людьми пообщаться. — Заметил он. — Может, новые знакомства полезные бы заимел. Свадьбы для того и нужны…. — Он поймал на себе мой пристальный взгляд и оправдался: — Ну, гостям, я имею в виду. Близким молодых и самим брачующимся, ясен пень, свадьба нужна не для этого.
Саша принялся расстёгивать рубашку, желая поскорее отправиться в душ, а потом спать. Видимо, плескать ледяную воду себе в лицо ему понравилось, но хотелось освежиться ещё больше и смыть с себя всю странную энергетику сегодняшнего дня.
Я наблюдала за тем, как пальцы расстёгивают пуговицы одну за одной, и как Лёнькина рубашка с закатанными рукавами летит на мою кровать, где и так уже столько всякого шмота, что, кажется, вот-вот всё сползёт лавиной на пол.
— Тут девушка вообще-то, — недовольно напомнил Лёня, когда Саша остался в одних джинсах, но уже потянулся к пуговице на них.
— А я никого не держу, — ответил Саша. — Я вам помог, вы мне типа тоже. Так что всё! Хотите — оставайтесь, не нравится — я не держу. Вещи ваши могу по адресу отвезти, если скажете, куда. Так что, извините, но я пришёл домой после трудного дня. Мне надо в душ.
И он стянул с себя джинсы и остался в боксерах.
Я оглядела его — красив! Вот объективно красив. Хоть я и любовалась Богданом, но это совсем другое. Здесь мне нравился человек полностью: и по внутренним и по внешним характеристикам. Нравился совсем не так, как нравятся актёры и герои фильмов или книг, а по-настоящему, по-человечески…
— Слушай, ты сам нас пригласил, — напомнил Лёня. — Так что веди себя прилично!
— Да забей, — отмахнулась я, обращаясь к Саше. — Реально пофиг. Можешь хоть голым тут ходить — это сейчас твоя хата.
Сыроежкин был со мной в корне не согласен и потому зыркнул строго и сердито. Видимо, опасался, что Сашка послушает меня и станет разгуливать по квартире вообще без одежды.
Но Майский всё же обладал некой внутренней интеллигентностью, так что просто выудил из горы на моей кровати тёмно-синий халат и направился в ванную.
— Хватит так пялиться на него, — попросил Лёнька. — Бесит. Ты ещё сходи спинку предложи потереть.
Я состроила ему рожицу в ответ, и мы отвернулись друг от друга.
Хотелось спросить, чего Лёнька-то попёрся сюда. Вернее, чего Лёнька не стал меня отговаривать и спорить, как обычно…
Но ответ я нашла сама и быстро: рядом с Сашей мы были живыми, и потому уходить от него не хотели мы оба, хоть Сыроежкина и бесил мой явный интерес к Майскому.
Я пошла к подоконнику и уселась на него, а Лёнька остался сидеть на полу.
До нас донёсся шум воды — Саша включил душ на полную и пытался прийти в себя.
— Странный тип, — прокомментировал Лёнька.
— Почему это? — спросила я так, словно слово «странный» было оскорбительным и могло обидеть Сашу.
— Ну, не боится нас… Не пытается изгнать, не думает, что он с ума сошёл… — пожал плечами ничего не понимающий Лёнька. — Как будто даже рад нам. Это как-то ненормально.
А ведь и правда: он как будто рад нам. Как будто ему всю жизнь не хватало вот такой странной, но весёлой компании, которая будет всюду рядом и всегда разрядит обстановку, хоть зачастую и втянет в глупые ситуации.
Если так, то это очень печально…
Я отшутилась:
— Может, он всю жизнь мечтал о собаке. А мы ведь лучше собаки? — подражая Карлсону, спросила я.
— Ну да, — кивнул Лёня, прикинув, что мы действительно намного лучше четвероногих друзей. — С нами не надо гулять, да и не едим мы… Мы клёвые, если так подумать.
— Вот! — согласилась я. — Мы клёвые, и Саша это сразу понял. Очень сообразительный чувак.
«И, наверно, очень одинокий», — мысленно добавила я. Потому что другого логичного объяснения его отношению к нам я не могла найти.
Он вернулся из ванной спустя часа пол. Забрался под одеяло и сел на кровати, разглядывая нас.
— Хм… — произнёс он задумчиво после минутного созерцания нас. — Всё ещё вижу вас…
— Потому что мы всё ещё тут, — ответил Лёня и посмотрел на меня так, словно это исключительно из-за меня мы до сих пор тут.
— Кстати, почему? — поинтересовался Саша. — Ну, я понимаю, что сейчас я сам вас позвал, но… Вам-то это нахрена? Вы чего домой не идёте? — спросил он, уже прищуриваясь подозрительно и разглядывая нас так пристально, что снова стало не по себе. — Родители ваши в другом городе, что ли, живут?
— Нет, не в другом, — ответил Лёнька, подивившись вопросу и посмотрев на меня растерянно: он не очень улавливал связь вопросов.
— А чего тогда квартиру снимали? — продолжал пытаться понять нас Майский.
— Ждём, пока наши в новостройке доделают. — Ответил Лёня. — Вот, отдельно решили жить от родителей… Скинулись и нашли самую дешёвую однушку, на пару месяцев, пока недостатки в новых устранят, и можно будет их принять. Мы не единственные дети в своих семьях, так что как раз комнаты свои освободили… Вроде всем хорошо.
Но это всё было не то, что интересовало нашего собеседника.
— Так и почему не идёте домой? — повторил вопрос Саша, и мы с Лёней хмуро переглянулись.
Отвечать ни один из нас не хотел, потому что при одном упоминании о доме и семье настроение падало, и в душе разливалась противная чёрная липкая пустота, которая бывает лишь, когда теряешь что-то очень дорогое и прекрасное. Это мерзкое чувство возникло в самый первый день, когда мы увидели заплаканные глаза родственников, а потом притащились домой, но оказалось, что никак не можем связаться с близкими людьми. Они были так близко — совсем рядом, но в тоже время ужасно далеко от нас. Не расстояние и не плохие отношения разделяли нас, а нечто куда более непреодолимое. И оттого общение с Сашей казалось чудом, которое нельзя упустить.
Вдруг, завтра мы придём к нему, а он уже утратит возможность видеть и слышать нас! Ну уж нет. Я (и, кажется, Лёня в душе тоже) были готовы просидеть здесь вечность, лишь бы ощущать себя живыми и настоящими. Хотя бы с одним человеком…
Молчание затягивалось, и Саша тактично не стал продолжать расспросы. Он поднялся с кровати и пошёл на кухню. Поставил чайник на электрическую плиту и встал у окна, задумчиво глядя в ночь, которая так и не стала до конца тёмной.
Мы с Лёнькой тоже пришли на кухню, обдумывая сегодняшний день и вспоминая его в подробностях. Меня столько всего за сегодня впечатлило: сперва то, что Саша может нас чувствовать, потом, как он лихо разобрался с Егором, и в довершении всего эта загадочная история с Машей и Богданом…
— Интересно, Егор понял, что мы приходили призраками? — спросила я. — Ну, просто ты говорил так, словно мы просто приходили, а вот если б сказал, что призраками — он бы поверил?
Это был не праздный вопрос. Я хотела узнать, легко ли, по мнению Саши, поверить в призраков? Ибо сам-то он как-то легко поверил…
— Я не знаток тонкого мира, — начал Саша, закуривая и выдыхая дым в форточку под недовольным взглядом Лёньки, который всегда был за здоровый образ жизни. — Но, мне кажется, что те, кто нечист на руку, боятся призраков больше, чем нормальные люди. Поэтому ваш Егор перепугался вашего появления в любом случае. И в призраков бы тоже легко поверил. Потому что такие люди подсознательно всё равно всегда ждут возмездия.
Интересно… То есть, раз нечистые на руку легче верят в призраков, то и Саша не чист на руку? Или у него другая причина в нас легко верить?
Я смотрела на задумчивого парня, любовалась тем, как он прикрывает глаза, в которые норовил попасть едкий дым, и думала о том, что начинаю завидовать его Маше и жалеть, что он, как сказал ей по телефону «не такой», так что точно не бросит ту, которую считает своей. То есть, её. То есть, не меня.
Мой печальный вздох не понравился Лёньке, который и так еле сдерживался от не менее едких, чем табачный дым, комментариев.
— Ты не мог бы не курить в нашей квартире, — попросил парень. — У нас долгосрочная аренда, так что мы сюда ещё вернёмся. Не хочу, чтобы всё провоняло дешёвым табаком.
— Я вообще-то дорогие сигареты курю… — посмотрев на дым всё также задумчиво, ответил Саша.
Причём ответил так, словно это был достойный контраргумент. Я усмехнулась:
— Это вряд ли что-то меняет, чувак. Лёнька не выносит это вот всё, — и я для наглядности обвела рукой кухню, которая тоже была довольно захламлена новым жильцом. А потом ещё и припомнила состояние моей кровати, чтобы было понятно, что не только курение бесит моего друга, но и в целом образ жизни нового квартиранта.
Саша посмотрел на него с интересом и, поскольку у него уже был настрой на философские разговоры, спросил:
— И как тебе это помогло? Я курю, могу выпить и не раскладываю одежду по полочкам, предварительно погладив…
— И разложив по цветам, — ехидно добавила я, покосившись на злющего Лёньку. Всегда бесила его тяга к идеальному порядку!
Мы с Сашей переглянулись и он, тепло улыбнувшись мне, продолжил, соглашаясь со мной, но сохраняя дипломатичность:
— … и разложив по цветам. Возможно… Сам не видел, не знаю. Шкаф был пуст.
— Откуда тогда про глаженье знаешь? — хитро прищурилась я.
— Это было предсказуемо, я просто угадал, — ответил Саша. — В общем, чем всё это помогло, если я сейчас сижу здесь, у окна и считаюсь живым, а ты находишься на границе миров и не знаешь, вернёшься ли назад?
Это было очень грустно слышать, но и очень правильно. По тону Саши было легко понять: он не хочет обидеть, он просто обращает внимание Лёньки на то, что не обязательно вести идеально правильную жизнь и упорядочивать всё вокруг. Надо ловить момент жизни, и если хочется покурить в открытую форточку, то это необходимо сделать.
Лёнька же, к моему удивлению, продолжил быть умным и находчивым, ответив гордо:
— Ты верно сказал: «считаюсь живым». Может, я в сто раз живее тебя? Да, я временно не материален, но зато у меня есть потрясающая девушка, здоровье, принципы и… Знаешь, в единственный раз, когда я решил напиться и пустить всё на самотёк, это ничем хорошим не закончилось. Это закончилось, собственно, тем, что мы с Дариной теперь в коме…
Лично я бы на месте Саши сейчас обиделась и парировала тем, что, очевидно, Лёнька неудачник, раз его единственный прожитый не по правилам день привёл к таким последствиям, в то время, как многие так всю жизнь проводят и ничего. Но Саша ничего подобного не сказал, и я не могла понять, подумал ли. Хотелось верить, что хотя бы подумал, но тактично промолчал. И теперь затушил сигарету о пепельницу и отставил в сторону, на подоконник.
Надо заметить, пепельница на подоконнике рядом с моей розово-сиреневой вазочкой для цветов смотрелась инородно и некрасиво, так что я даже нахмурилась, но ничего не сказала.
Всё-таки, сейчас это его дом, так что навязывать свои правила некрасиво.
— Ладно, я спать пойду, — сказал Саша, докурив и направляясь в ванную. — Вы, ребят, можете оставаться, сколько угодно, только не будите меня… как сегодня…
И он посмотрел на меня с улыбкой, а я в ответ смутилась от того, что вспомнила, как напугала его с утра своим неадекватным интересом к его бороде.
— Нам тоже пора, — кашлянув, заявил Лёнька и обратился ко мне на ухо: — Мы же не останемся здесь на ночь — это уже перебор!
Да, сегодня многое перебор, так что на ночь оставаться, наверно, не стоит. Надо отправиться в палату и хорошенько всё обдумать… хоть при этом мы и рискуем потерять Сашу и, как следствие, единственную связь с миром живых…