Зомби-Киев

Глава 82

И через несколько часов Канарин решил прервать свое затворничество. В небольшие, почти как бойницы, окошки крепкого кирпичного туалета с толстыми стенами он видел березы, и как менялось небо с линялого от жары голубого на пасмурное, и слышал крики людей — много криков.

Всё это время он держал обеими руками облупленную белесую дверь, не отпускал, даже когда в нее стучали, даже когда матерились и взывали о помощи. Он стоял и держал дверь.

С другой стороны туалета была такая же, ибо домик делился внутри надвое. Половина женская, половина мужская. В какую заскочил Канарин, он толком не знал, но по засранности догадывался, что в последнюю. В соседней тоже кто-то спрятался, несколько человек — он понял по голосам. Те, кто не попадал к Канарину, находили приют там, если не бежали дальше, прочь от туалета.

Потом топот ног человеческих и крики стихли, сменились негромким гомоном мертвецов, а после куда-то пропали и они. Покинули свою половину укрывшиеся люди. Один даже подошел, подергал дверь, затем в окошко постучал и спросил:

— Тут есть кто? Выходите, всё спокойно.

— Тут никого нет! — резко ответил Канарин.

— Козлина тупорылый, — и человек больше не заговорил. Канарин слышал, как люди удалялись, негромко общаясь. Ничего. Береженого бог бережет. Надо еще обождать. Ждать затекли руки. И хотелось справить нужду, и вот же — была возможность, но Канарин не отпускал дверь и вслушивался, вглядывался в окошко, а оттуда, стоя у входа, ничего не видать — не аллею, ни поляну, ни березовую рощу.

Наконец он сдался. Ведь уже собиралась гроза. На студию звукозаписи, что на Клове, он катастрофически опоздал. А там почти центр, там должно быть безопасно, и даже если кто кричал истошно на улицах, умирал, знаете ли, то в студии есть звукоизоляция, и этого всего не слышно. Но армия, но полиция — это всё там несомненно есть, и если бы Канарин вышел из дому раньше, сел на другой троллейбус, он не дрожал бы сейчас, как последняя тварь, в хлоровонном туалете на окраине заполненного зомби ботсада.

Надо пробираться в центр города! Канарин вспомнил, как видел слева от Лавры столб дыма. Но это временно, так, какой-то пожар. Там же рядом и правительство, оно оплот и надежда. Наверное там полно военной техники. Оттуда и пойдет зачистка Киева от живых мертвецов. Наконец, прилетят боевые вертолеты…

Осторожно Канарин приотворил дверь. Никого. Пустая аллея загибалась по березовой рощи, мимо большой поляны, к участку хвойных. Канарин вышел из туалета и глянул правее. Аллея шла между сетчатых оград розария и карантинного участка. Там должна быть сторожка и сторожа, причем с ружьями. В прошлом веке ходили предания, как местные алкоголики лазали на этот участок за цветами, а сторожа палили из ружей солью, но алкоголики предварительно засовывали себе сзади в штаны картонки и оставались невредимыми. Канарин никогда не понимал, как сторожа могли стрелять прицельно солью в жопу, но принимал эти предания с должным почтением.

Канарин всмотрелся. Нет, по коридору между оградами он не пойдет. Там, в конце обсаженной березками аллеи, ходили не то живые, не то мертвые, но судя по их бесцельности таки мертвые.

Канарин пошел в другом направлении, через березовую рощу. Поляна была голой, по ней носился с места на место, гонимый ветром воздушный шарик с красным сердечком. Вдали, под мраком туч, белела большая Лаврская колокольня на зеленом холме. Напротив поляны стояла бревенчатая беседка. На песочном полу под лавкой лежали рядышком три кирпича. Канарин подобрал один — для обороны — и двинулся дальше.

Что там он хотел? Звонить в колокол у церкви? Было дело. Кто-то уже звонил, беспорядочно, страшно, коротко — и перестал. Значит, там звонить больше некому.

Появилась четкая мысль, что надо добраться к Выдубицкому монастырю. Он внизу, около Днепра. Он защищен — с одной стороны, нет, с двух — толстенная крепостная стена. С другой — обрыв над набережной. А с тыла идет сетчатый забор. Правда, внутри монастыря есть кладбище…

Канарин решил держаться закоулков, дикого крутого склона, что высился над Днепром. Но туда надо было еще дойти.

На перекрестке, стыке березовой рощи и хвойных, справа, у ограды розария росло несколько карельских березок — маленьких, сгорбленных. Промеж них бродили мертвые старушка и женщина с девочкой лет пяти. Они натыкались на черно-белые стволы, обхватывали их руками, поднимались на пригорок к розарию, возвращались.

Канарин свернул налево. От ботсадовского забора аллею отделяли кусты украшенного паутиной крестовиков можжевельника и стройные лиственницы. По другую сторону, на пологом горбе, серебрились зеленью густые пихты. Позади забора выглядывали виллы и терема, за ними, на противоположном холме, упиралась руками в небо статуя Родины-Матери.

Когда аллея стала закругляться в сторону, Канарин продолжил идти вдоль забора по тропке, и попал в соснячок, граничащий с Землянским переулком. Он мог бы юркнуть сейчас через дырку в частный сектор… Где же она? Дырка оказалась заварена. Ничего, дальше будет другая.

На краю сосняка склон, поросший кустами, начинал опускаться более резко, открывался вид на Днепр и Левый берег. Канарин остановился. Что там? Не разобрать, далеко. Русановка вроде не дымит.

Возникла заманчивая мысль пойти прямо, по тропе среди зарослей. Так бы он вышел к деревянному воссозданию Красного двора князя Всеволода — ученые решили, что там был летописный двор, и вот на краю обрыва, впрочем ровно обрезанного и свидетельствующего о неких древних земляных работах, возвели из бревен двухэтажное сооружение со скамейками, а у края обрыва поставили заграждение, наверное чтобы люди, распивающие спиртные напитки в сооружении, потом не пытались над пропастью любоваться рекой и далями.

Канарин всё же повернул правее, огибая хвойные. Днепр скрылся за беспорядочными зарослями самосадных деревьев, заполонивших склон. Грунтовка привела Канарина к асфальтовой дороге, он немного спустился нею, потом продолжил спуск уже диким склоном.

Чем дольше Канарин нес кирпич, тем тяжелее тот казался. Наконец Канарин выкинул его.

И вот дубрава по косогору. Дубы старинные, может еще монахи много веков назад желудями посеяли, а может сами выросли. Канарин по уступам сошел в широкое удолье оврага Выдубичей, что расширялся здесь, почти у подножия Зверинецкого холма.

Впереди, ниже, под горкой, виднелись церкви Выдубицкого монастыря — синекупольная колокольня подле врат, Георгиевский храм с зеленым куполом, трапезная, наконец золотая голова совсем древнего храма чуда святого Михаила в Хонех. Вдоль монастырских строений шла белая, с двускатной крышей стена.

Монастырь был за пределами ботсада. К воротам последнего, по уступу вдоль склона, сверху от самого сиреневого сада вилась асфальтовая дорога. На ее повороте, под громадным, в дюжину обхватов дубом, было кирпичное отверстие давнего погреба. Около него стояли, собирая пожитки, два пожилых, патлатых бомжа, один в очках как у Леннона, что придавало ему облик хиппи.

Канарин сбежал с пригорка к ним и сказал:

— Приветствую! Как обстановка?

В очках перданул губами да засмеялся, а второй ответил:

— Зомби осадили стену монастыря и ломятся в ворота, одни и другие. Но ворота выдержат, а вот мы туда не успели.

— А ботсадовские ворота?

— Закрыты, в будке сидел сторож Коля, он собрал манатки и ушел куда-то вверх, забрав с собой ключи. Но там можно пролезть под воротами, а если пройти ближе к набережной, в заборе будет дырка.

— И не одна, — добавил хиппи.

— А вы куда намылились? — спросил Канарин.

— А мы хотим выбраться из боташи к устью Лыбеди, есть там один посёлок-самосёлок.

— Ну удачи! А не знаете, наверху в сиреневом саду тихо?

— Мы там не были и не пойдем. Колокол звонил — страшно.

Канарин стал осторожно подниматься по дороге вдоль оврага, удаляясь от монастыря. У обочины рос можжевельник и какие-то длинные, как свечки, хвойные деревца. Туи, не туи…

Можжевельник кончился, дорога шла всё круто вверх, слева вглубь уходила лощина, справа высокой бровкой подпирался склон в кустах сирени. У ведущей туда боковой лестнички, на последней ступеньке сидел зомби и водил головой из стороны в сторону. Канарин резво соскочил за обочину и хотел под краем берега оврага обойти опасное место, но потом вспомнил, что по дну буерака идет древняя, заросшая бурьянами лестничка, и спустился к ней.

Оттуда он выбрался, под хвойными заморскими деревьями, на аллею, где росли райские яблочки. Уступом выше была дорога вдоль служебного дома и погреба Ионинской церкви, и еще одного старинного заброшенного дома, бывшего ботсадовского корпуса.

Канарину пришла в голову отличная мысль, и он покинул райский сад. Слева, из пропасти, за могучими деревьями белел и золотился Выдубицкий монастырь. Потом, на развилке, одна дорога сворачивала к обрыву, и там тусили мертвецы, но Канарину всё равно надо было в другую сторону. В воздухе пахло озоном, всё было черно от набежавших туч. Вот-вот начнется гроза.

Канарин поднялся на пригорок, потом добрался до верхней аллеи, что с погребом и домом, и пошел по ней, между полногрудой горой и темным лиственным лесом, к саду магнолий. От него было рукой подать к перекрестку на Зимний сад, Ионинскую церковь на холме, и шла дорога на холм, между участком Дальнего востока и высоченной, похожей на палец горой, предваряющей Степи Украины.

Издали Канарин услышал собачий лай. Это наверное в плодовых садах, куда он и хотел добраться. Там ограда, там сторожа, охраняющие ценные породы яблонь, алычи, арчи, и прочих плодово-ягодных культур. Канарин попросится туда. На правах будущего коменданта свободной от зомби зоны ботсада. Нет, он просто прикажет себя впустить.

На дороге бродили зомби, и Канарин свернул в темную чащу карпатского смерекового леса, в обход горы.

Вспыхнула на все окрестности молния, затрещал гром. Канарин остановился, прислушиваясь — он думал, что хлынет дождь. Вместо дождя с пальцевой горы, напролом через заросли, сбежал кремовый алабай — Канарин хорошо его помнил, и замер, дабы быть принятым за безжизненную статую. Но Каро промчался мимо него, туда, в смерековую хвойную темень.

Канарину стало страшно. Если такая собака чего-то испугалась. Может грома?

Чуть в стороне от кустов, от ствола к стволу, замороченной походкой сходила Лида. Волосы закрывали ей лицо, косынка висела на шее. Канарин умел придать голосу некоторую жалостливость к себе:

— Как я рад, что вы живы! Да, живы, я ошибался, нервы были на пределе, сорвался. Я понимаю, от вас так пахло ладаном, потому что вы стояли в церкви на службе, так?

Лида не отвечала и продолжала неловко спускаться. Канарин говорил:

— Я вас проведу в безопасное место. Там сторожа с ружьями. Надежный забор…

Лида очутилась на тропе.

— Вы уже еле ходите, — пожалел ее Канарин.

В следующий миг он пытался оторвать зубы Лиды от своей шеи, отжимал ее голову прочь вместе со своей кожей, видя только ее волосы. Боль затмила всё, но потом Канарин лез наверх, на гору, одной рукой хватаясь за ветки, другой зажимая горячую под ладонью рану.

На самую вершину он забрался с колотящимся сердцем, глядя под ноги, лишь бы не сорваться и не покатиться, а когда стал подымать глаза на голый суглинистый пятачок — там стояла, источая запах горелой плоти — Канарин дико закричал и отклонился назад, несколько раз взмахнул руками, будто делал зарядку. Падение он воспринял с облегчением, а проткнувшую его насквозь толстую палку, разворотившую ребро — с досадой. Главное, что он больше не увидит ту, кто была на вершине горы.

Канарин закрыл глаза, но вскоре открыл их, и принялся медленно ворочать конечностями. Он открывал рот, как улитка, ползущая по стеклу, и тихо шипел.