Зомби-Киев

Глава 18

Пахнущая ладаном женщина, увлеченная Канариным прочь от троллейбуса, пошла-пошла, описала круг и вернулась вместе с Канариным на прежнее место.

Канарин бесконечно долгую секунду, жадно глядел как меж двумя каштанами, позади стадиона, позади приземистого здания ПТУ, бело-желтым столпом попирал тусклое от жары небо Дом художников, в свое время единственная высотка на районе, его родной дом. Надо добираться туда!

Из-под перегородившего улицу троллейбуса вылезал бледный, с перебитой переносицей зомби, внутри салона кричали люди, по стеклам размазывая руками свою кровь. Канарин позвал пахнущую ладаном женщину:

— За мной, нам туда, — он указал на подобное торту строение с колоннадой, бывший кинотеатр «Слава», перестроенный под Дворец ветеранов. Обходить к Дому художников мимо ПТУ и перекресток, где творилось смертоубийство, желающих нет и не будет.

— Мне на Татарку, — женщина потуже завязала на шее концы узорчатого платка.

— Как вас зовут?

— Лида.

— Видите ли в чем дело, — Канарин стал пинать зомби обратно под троллейбус, — Транспортное сообщение сейчас затруднено… Или вы собираетесь достать из сумки топор и прорубаться через строй зомби вот там внизу?

— Нет, они же не тронут меня.

Наполовину высунувшись, зомби всё же ухватил Канарина за шлепанец, сорвал его и стал жевать.

— Вот теперь я из-за вас остался босиком! — Канарин сорвался на крик. Он взял Лиду за холодную руку и повел по улице. Там выше, ближе к ботсаду, молча и быстро пересекали дорогу люди. Другие бежали от ботсада к выстроенным вдоль улицы машинам, хлопали дверями и уезжали наверх, чтобы перевалить через холм и съехать вдоль ботсада по Тимирязевской на Теличку или набережную.

— Я понимаю, — бормотал Канарин, сворачивая в проулок Арсенальского дома, отгороженного от усадьбы Дворца ветеранов кованым забором с красными столбам, — Понимаю что вы наверное думаете, наступил описанный в Апокалипсисе конец света.

Когда-то столбов и забора тут не было, а вот каштаны вдоль росли кажется всегда, и люди спокойно шли туда, за кинотеатр, где поднимались по маленькой лестничке в узенький коридор между заборами частных домов. Миновав его, достаточно было пройти пустырь под горой и сойти по лестнице к подножию Дома художников, стоящего в яме у подпорной стены изрытого ярами склона, известного как Собачка.

А теперь блин надо обходить, потому что — кованый забор!

Они завернули в тенистый, совершенно тихий двор, расположенный в котловане у почти отвесного пригорка, где, на широком уступе, за гаражами и детской площадкой, стояла такая же хрущовка, как и Арсенальская.

Лида шла медленно, Канарин буквально тянул ее и болтал, болтал:

— Моя фамилия Канарин, был Казарин, а стал Канарин, как желтый пигмент, только с ударением на второй слог. Я местный житель, старожил. Живу вот там наверху есть большой дом, Дом художника, там мы будем в безопасности, оттуда сверху плевать сможем на зомби.

— Сомнительная забава, — сказала Лида.

— Что вы так плететесь? Вы же хоть в длинной юбке, но не в кимоно? Сидячий образ жизни? Бег! Спорт! — он воодушевился.

Они стали подниматься тропкой по травянистой горке к ржавым, громоздким гаражам. Старая корявая груша охраняла те гаражи и днем, и ночью. Пройдя между ними, Канарин с Лидой выбрались во двор перед хрущовкой. Левее, в продолжении двора, была еще одна. Канарин размахивал руками:

— Здесь такая топографическая чехарда, что новые почтальоны путаются! Она не отражена на картах! Вот этот дом имеет адрес Бастионная 11-А, а соседний — Бастионный переулок 11, чувствуете разницу? И там и там нумерация достигает 11, но дома относятся к разным адресам, хотя смежны.

— Это сейчас так важно? — спросила Лида.

— Если придется вызывать скорую и объяснять, то важно, — Канарин почти обиделся.

Около гаражей под березой росла из земли деревянная скамейка. На ней сидел Титаренко — вечно молодой и вечно пьяный. По жаре он был одет в бежевый плащ и держал на коленях шляпу с пропотевшим ободом. С восьмидесятых годов Титаренко застыл цельным образом и, кажется, даже продукты покупал в магазине по тем еще ценам.

Он услышал разговор, обернулся и обрадовался:

— О, Козырь!

— Юрка, послушай серьезно — там живые мертвецы на Бастионной. Иди домой.

Титаренко развел ладонями:

— Ой.

— Домой говорю иди.

— А я их подожду, — Титаренко улыбнулся нагло, — Может мы козла забьем?

Он очень любил играть в домино и приглашал почти всех, кто проходил мимо. Канарина он не приглашал.

Следом Люде и Канарину понеслось нестройное пение:

— Прошли те золотые годы, когда бухали вместе мы на Пятачке…

Двор был заставлен машинами, а сбоку, между хрущовками тоже стояли машины — и в том междудомьи виднелась бетонная стенка, подпиравшая заросшую вишнями да сиренью гору, переходящую в ботсад.

Но Канарин повел Лиду вперед, в соседний двор. Прямо по курсу через светлые деревья грецких орехов просматривался белый крейсер — Дом художников.

— Козырь дурак! — заорал со скамейки Титоренко.

В новом дворе, на лавочке у парадного, прячась в яблоневой тени палисадника, беседовали две бабки. Возле одной была припаркована тележка-кравчучка — явный признак возвращения с базарчика на Пятачке.

— Прячьтесь по домам! — обратился к ним Канарин, — На улице убивают!

— Кто убивает? — нахмурилась одна.

— Живые мертвецы, зомби!

— Это Титоренко собутыльник, — сказала ей вторая.

— Я не пью давно!

— Всё понятно! Иди-иди!

— Да что же это такое? — Канарин расставил руки, — Я даже фамилию сменил!

— Иди-иди!

— Ехай-ехай! — добавила другая старушка.

— Идем, — он повёл Лиду дальше. Они стали спускать по лестнице, что вела по склону вниз на пустырь между осколком частного сектора и мастерскими ПТУ, что лежали еще уступом ниже. С того пустыря и сходили ступени в тыл Дома художников.

На Татарку… С Бастионной туда удобнее на метро. Странно.

Лида совсем едва перебирала ногами, Канарин тянул ее за руку, и вдруг разум его прошибло сопоставление. Запах ладана, холодная рука. Она не прихожанка!

Где-то далеко, со стороны, наверное, Лысой горы, прогрохотал взрыв.