Золото Омейядов. Часть первая

Глава 9

Джина на секунду задумалась, видимо, вспоминая, все ли поставленные задачи выполнила. Встрепенулась и сделала книксен. Вернее, попыталась, но получилось у неё ещё хуже, чем у актёра Пуговкина в фильме про Ивана Васильевича. Я, улыбнувшись, кивнул, и девочка, которая, как вошла, не отрывала от меня взгляда, мгновенно выпорхнула на улицу. Ну вот. Разыграем представление, и вечером послушаем, какой вердикт примут наши гости. От этого и плясать будем. Элен не стала придумывать ничего нового, вероятно, вспомнив, какой произвела на меня эффект, когда я вернулся от Абубакара. Вошла величаво, полная сексуальной энергии. Хотя брало сомнение, что в шестнадцатом веке, пусть даже представители дворянского сословия, смогли бы объяснить значение этих слов.

Однако, понимали они хоть что-то в сексуальности или нет, а красота блондинки подействовала на них ослепительно. Бедняга монах выронил из рук бамбуковую чашечку, и горячий кофе попал ему на ноги. Бедолага, забыв о приличии, задрал подол своего балахона, оголив коленки, и, как молодой козлёнок, отпрыгнул на шаг назад. И никто при этом не рассмеялся. Смотрели на Элен изумлённо-восхищёнными глазами, а она с превеликим удовольствием маникюр демонстрировала, чем загоняла неискушённых дворянчиков в полный шок. А я с удивлением глянул на обувь святоши, а вернее, на чудо обувной промышленности европейских мануфактур. В таких штиблетах вообще возможно ходить, не ломая ступни? Мало того что уродливые, сразу видно — до жути неудобные, оттого и ноги монаха колесом выглядели. Ему нужно было двигать не в Африку, а в Новую Англию. Индейцы быстро научили цивилизованную Европу шить мокасины — удобные и практичные.

Элен тоже их заметила и распахнула свои хорошенькие глазки. Небось, представила, как «это» будет выглядеть на шпильках, и едва в обморок не брякнулась.

Молчание затянулось, и я, вспомнив о своих обязанностях, представил новоявленную принцессу. А потом, чтобы окончательно шокировать гостей, добавил, что она в чине полковника и имеет в своём подчинении целый полк.

Французы замерли мумиями. С большой долей вероятности, они никогда не видели принцесс в форме, а тем более в пиксельной. Наших девочек рассмотрели, но они чёрные, и, стало быть, туземки. И костюмы попроще, хоть и ушитые по талии и ножкам, чтобы выглядели привлекательно. Подворотнички белые, и не то что на крючок не застёгнуты, ещё и пара пуговок даёт волю фантазии. Да и не предполагали гости встретить здесь, в центре Африки, белую женщину, к тому же принцессу.

Хотя, откуда им знать, что находится в самом сердце Чёрного континента, у них и карты, вероятнее всего, нет. Да и кто её составлять будет? До рождения Василия Васильевича ещё целая эпоха. Но они точно не ожидали наткнуться на цивилизацию, где, по их меркам, проживают неграмотные дикари.

А от Элен ещё и аромат духов потянулся по помещению так, что начисто забил все прочие запахи.

К слову сказать, был уверен, что от гостей будет попахивать дурно, памятуя, что баню в Европе не любили, но был повторно удивлен, когда мой нос не уловил ничего стойкого и застарелого. Так, по мелочи, более-менее терпимо. Значит, и мылись, и одежду свою приводили в порядок.

Первым пришел в себя барон. Не отрывая взгляда от Элен, он поставил стаканчик с кофе на стол и, выпрямившись, отрекомендовал себя, а потом и остальных. Монаха он назвал «падре», хотя я точно знал из книг и интернета, что во Франции так церковников не называли: то ли кюре, то ли аббат. А вот в Италии да, и в таком случае этот святоша мог быть одновременно и монахом, и священником.

Странно, но лобызать ручку Элен никто не кинулся, даже с места не сдвинулись. Но, возможно, я и ошибался, а целовать руки незнакомой принцессе в то время было не принято. А мне хотелось взглянуть, как Элен начнет кокетничать.

Но ей этого и не потребовалось: она и так захватила всё внимание гостей до такой степени, что обо мне забыли напрочь. Только монах вспомнил, и то один раз, попросив сварить ему другой кофе взамен расплескавшегося, а второй, когда Элен заявила: мол, мы с ней по отцу брат и сестра, что их чрезвычайно удивило.

Впрочем, падре недолго восторгался прелестями Элен и уже минут через пять, вспомнив о своих обязанностях приблизился ко мне вместе со стулом и негромко поинтересовался, какая вера проповедуется в нашем монастыре.

И что ему ответить? Я вообще атеист, в церковь не ходил и на мессах не присутствовал ни разу. Где-то отдалённо внутри себя рассмеялся, представив глаза приходского священника в российской глубинке, если бы он увидел меня на проповеди. Всё, что знал, скопилось в голове случайным образом, благодаря исключительно интернету. Да и у монаха непонятно откуда взялся такой интерес. В католики нас перевербовать? Лишь бы Элен не ляпнула, что она уже католичка, у монаха вообще сердце здоровое, а то неважно выглядит.

Падре, вероятно, счёл мою заминку за нерешительность и почти дружески сказал:

— Мне бы очень хотелось побеседовать с вашими послушницами в атмосфере полной непринуждённости, убедиться, что ни одна из них не находится в зависимости, и покинем ваше заведение.

— В зависимости? — переспросил я, не сообразив, что он имеет в виду.

— Ну, конечно. Раз на территории монастыря находится военный полковник и девушки, скорее выглядевшие гвардейцами, нежели благочестивыми дамами, мне бы хотелось знать: не подвергаются ли послушницы гнёту и чрезмерным наказаниям за мелкие проступки?

— Любопытно, — я постарался изобразить добродушную улыбку, — вы проделали такой долгий путь, чтобы узнать, всё ли у нас в порядке? Вы так все монастыри обходите? В Европе уже всюду побывали и теперь пришло в голову узнать, что творится в заморских странах?

— Нет, — он сделал что-то вроде отрицательного кивка, на редкость неприятное ощущение. — Там нужен сан выше моего. Я передвигаюсь по окраинам Франции.

И ведь он точно сказал: по окраинам Франции. Даже с его жутким акцентом я это понял. Или французы уже в XVI веке подбивали клинья к Центральноафриканской Республике? А почему тогда негр, предок Лаймы, получал информацию на английском языке?

Захотелось выдать монаху теорию Дарвина. Мол, Бога нет, а мы все от обезьян. Просто трудились много, и как результат — человеческий облик. Ну а что, когда-нибудь потом весь мир поверит в эту чудовищную ересь, так почему бы не внедрить теорию Дарвина прямо сейчас и глянуть, придёт ли в неописуемый ужас церковник? А потом добить его словами из Библии: «Господь милостив. Всё, что есть вокруг нас, сотворил Он, и мы должны и дальше ждать милости от Него». Даже любопытно стало. Падре глаза вытаращит или выпучит? Вот совершенно не знал, как сочеталась теория Дарвина с католичеством. Не стал на этом зацикливаться по одной причине: не знал, если что, как объяснить, почему у женщин в таком случае не рождаются обезьянки. По логике, так и должно быть. А как с этим выкрутился уважаемый выдумщик, увы, понятия не имел. В школе биологичку больше интересовало, чтобы мы запомнили, как предохраняться надо, если что пойдёт не по плану, и как пользоваться тест-полосками девочкам.

Но до того, как мы углубимся в познания мира, я решил уточнить у него интересующий меня вопрос. В конце-концов для этого и встретился с этой братией.

«Одна тысяча шестьсот двадцать второй. А вы не пользуетесь календарём?» — монах даже прищурился, задавая этот вопрос. Мол, а чего ещё ждать от отсталого народа.

«Пользуемся, — тут же осадил я его, — но мы ведём его от сотворения мира».

«А день и месяц? А то, знаете ли, год — это слишком растяжимое понятие».

На самом деле день и месяц я знал уже давно, догадавшись, что мы перенеслись ровно на 400 лет, день в день, и каждое утро отмечал число. Просто хотелось лишний раз удостовериться и понять, чем так уникальна эта дата.

Итак, именно июль.

Монах принялся объяснять, что во время дождей, которые они провели в каком-то поселении, он сбился со счета и назвал примерные даты, которые и рядом не стояли с сегодняшним. Но это было и уже и неважно. Я получил ещё одно подтверждение.

А монах стал окольными словами рассказывать, что мы все здесь, живущие в Африке, подвергаемся смертельной опасности, потому как полным-полно в мире живёт злодеев, и предложил сделать негритянское государство под французским протекторатом. Типа, нужно приобщить меня к цвету цивилизованного мира, а то так и помру дурак дураком. А у них исключительно гуманитарные соображения, и будут защищать нас от нападков иноверцев. В нашу задачу всего лишь требуется по первому зову являться на ковёр к начальству и докладывать, сколько слоновьих костей добыли, злата, серебра и прочего, в чём так сильно нуждается то самое королевство, которое возьмёт нас под своё крылышко. И что это наилучший выход из создавшегося положения. К тому же, все равно наш монастырь находится на землях Франции. И раз уж договорились, то не пора ли перейти к делу и осмотреть наши закрома, которыми мы с радостью должны поделиться с защитниками обездоленных. И это не просто слова, мы закрепим наш договор подписями, после чего ни в чём не будем нуждаться. Ведь никто не осмелится напасть на подданных Французского Королевства.

Коротко и по существу. Не совсем коротко, около часа описывал, в какой мы ужасной были опасности, но, слава Богу, это всё в прошлом.

Остальные дворяне, хоть и втирали Элен о своих бравых похождениях, изредка косились в мою сторону и внимательно прислушивались к монотонному голосу монаха.

Меня едва на зевоту не пробило, еле сдержался, прикрыв рот ладошкой.

Пару раз пытался задать вопросы по интересующим меня темам, но монах плавно уходил от ответов и продолжал гнуть свою сторону. Вот так просто и надо понимать, что подобные проповеди уже приносили ему успех, а иначе что за толпа негров за ними следовала?

«Странный вы народ, европейцы», — сказал я, когда святоша принялся меня убеждать по второму кругу. — «У вас никогда не появлялось сомнение, имеет ли одна страна право вмешиваться в дела другой страны, какой бы отсталой она не казалась? Менять образ жизни, по которому народ хочет жить, руководствуясь своими правилами и законами. Устроить своё моральное существование таким, каким он его видит, и не оглядываясь на соседние, и совершенно не важно, дружественные это страны или нет. Не думали никогда, что наши взгляды на жизнь могут существенно различаться? А вдруг окажется, что ваш образ совершенно чужд нашему?»

Монах едва не остолбенел, да и остальные, внезапно умолкнув, уставились на меня. Вроде старался говорить вполне доступными словами, но даже во взгляде Элен появилась озабоченность. Но повторять и разжёвывать я не стал. Что-то до падре всё равно должно было докатиться. Подумает, сообразит и сделает выводы.

Да и, если честно, я вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, потому как понял одно: нам, случайно оказавшимся не в своей эпохе, никогда не удастся мирно и спокойно прожить свою жизнь. Мы будем чужими, куда бы ни пришла идея отправиться. Рядом с нами всегда будет война, и за четыреста лет ничего в этом мире не изменится.

Вероятно, монах не совсем разобрался в том, что я сказал. Так, вычленил из всего нечто и, решив, что нужно добавить пару пафосных предложений, чтобы меня проняло, произнёс:

«Оказывать помощь нуждающимся и помогать в защите своих прав — первейший долг церкви и французского короля».

И к чему он это выдал?

Американцы превратились в ярых защитников прав человека, но сначала перебили большую часть индейцев, а некоторые племена так вообще стёрли. Защитники, млять!

«И если вы будете принимать наши услуги с полным доверием, то мы чувствуем себя вправе говорить более откровенно», — продолжил падре.

А эта фраза — ни селу ни городу. Походу, он меня вообще не услышал и продолжил гнать свою линию. Решил опустить его на землю и, добавив в голос сарказма, сказал:

«Простите, падре, но ваши короли меняются так быстро, точно лошади на постоялом дворе. Где уверенность, что его сын, брат, дядя, сев на престол, не передумает, заявив, что он сей договор не подписывал и знать о нём ничего не знает? И если уж говорить откровенно, не уверен, что ваш нынешний король готов самолично скрепить своей подписью договор, о котором вы мне столько твердите».

В глубоко сидевших глазах, которые начали сверлить меня, стараясь проткнуть насквозь, промелькнула злоба. И когда я успел его обидеть? Но надо отдать должное монаху. Он очень быстро сумел взять себя в руки, после чего заявил, что барон, как представитель дворянства, имеет право подписи.

Единственное, что мне было непонятно: к чему такие привилегии? Во всех книгах, что доводилось читать, европейцы чувствовали себя хозяевами планеты и не церемонились ни с индейцами, ни с неграми. Мне было бы гораздо проще, ежели они дружно попытались меня убить. К тому же, я говорил в самом начале: к французам у меня свой счет, и то, что эти не имели никакого отношения к моему деду, который еще не скоро появится на свет, их совершенно не обеляло. Поэтому решил плеснуть еще немного масла.

«Да мне все равно, — я беспечно пожал плечами, — не хочу иметь с вами никаких дел. Во-первых, здесь нет Франции, и вы находитесь на территории моего королевства. А во-вторых, вы, европейцы, считаете себя гораздо цивилизованнее остальных народов, но куда бы вы ни пришли, всюду гадите. Кто-то больше, кто-то меньше, но все именно так и происходит».

«Гадим? — переспросил монах, — и кто же больше? Протестанты или гугеноты?»

Хитрый святоша, про католиков ни слова. Или он вовсе не понимал, о чем я говорю? Пришлось акцентировать, ну а вдруг он действительно тугодум.

«Не возьмусь утверждать, кто из вас лидер, может быть, испанцы, может, французы. Не приходило как-то в голову взвешивать дерьмо, чтобы определить первенство».

Рука барона легла на эфес. Совсем глупо. Чтобы вынуть свою длинную шпагу из ножен, ему пришлось бы не только подняться из-за стола, но и отступить на пару шагов назад, так как слева его подпирал толстый Шарль.

Глаза монаха превратились в два бильярдных шара, чудом удерживающихся на переносице, и он, закашлявшись, прокаркал, как ворона:

— Жизнь того, кто не подчиняется святой церкви, заканчивается на костре, — сказал он и глянул на меня жёстким взглядом, словно надеясь, что эти слова подействуют на меня отрезвляюще.

— Да, я помню, — я сделал ехидную усмешку, — вы именно это сделали со своей героиней Жанной д’Арк после того, как она спасла Францию. Читал на досуге.

Дворяне и глазом не моргнули, словно не понимая, о ком идёт речь, хотя, возможно, так оно и было, а вот монах отпрянул, как от удара. Этот гадёныш точно знал, где святоши в очередной раз нагадить умудрились, и совершенно не ожидал услышать про эту историю от чёрного дикаря. Левую половину лица перекосило, как при первых признаках инсульта. В принципе, это был бы лучший вариант. Смерть падре во время разговора наверняка перепугала защитников слабых и обездоленных и почти наверняка сохранила им жизнь.

Но нет, уже через несколько мгновений святоша принял свой прежний облик и поднялся на ноги.

— Нам уже пора. Но мы придём завтра, и, уверен, нам удастся обо всём договориться.

И он, оглянувшись, кивнул озабоченным его поспешностью дворянам, а я воспользовался тем, что меня в этот момент перекрывал балахон монаха, и одним быстрым движением воткнул иглу прослушки ему в капюшон. Сбоку, чтобы она своим остриём его не оцарапала.