Золото Омейядов. Часть первая

Глава 10

Очень хотелось узнать, что подтолкнуло монаха на столь поспешное бегство, а иначе его действия и назвать не мог. Забыл про послушниц, с которыми ещё час назад желал побеседовать, хотя как он собирался это делать без своего переводчика, тоже было непонятно. Через меня? Ну и если здесь на самом деле кого-то притесняли, я бы рассказал?

Он даже не глянул ещё раз на девочек у тоннеля, в отличие от дворян, которые с удовольствием пялились на красавиц и, вероятнее всего, крутили у себя в головах цветные картинки с их участием.

Монах протопал быстрым шагом, глядя себе под ноги, и только оказавшись около полуразрушенного моста, огляделся. Барон первым подошёл к нему и что-то сказал, но, учитывая, что я замыкал шествие, а толстяк Шарль отстал на несколько шагов от остальных, я расслышал лишь невнятное бормотание и увидел, как святоша отрицательно мотнул головой.

А потом они по очереди перебрались через узкую речку, даже не попрощавшись со мной.

Около двадцати негров с деревянными копьями в руках стояли в нескольких метрах от моста, и едва вся группа переговорщиков оказалась на другой стороне, заорали очень громко и, вероятно, нечто грозное, при этом потряхивая своим допотопным оружием.

Смотрели на меня, но я так и не понял, для чего нужен был этот спектакль, а вот то, что они разыграли представление, заранее подготовленное, догадался. Потому как и барон, и остальные дворяне, и даже монах оглянулись на меня в этот момент, словно ожидая ответной реакции.

И какую реакцию ждали? Типа, негр на грозный окрик должен ответить тем же? Мол, я вас не боюсь и прочее? Детский сад какой-то. Ни одного слова не разобрал в этой тарабарщине, и вообще, может, они таким образом меня, как великого принца, приветствовали.

Постоял, глядя им вслед, пока вся толпа не оказалась на полпути к вырубке, где они разбили свой лагерь, и подошёл к Таонге, которую неслабо потряхивало. Когда гости проходили мимо, она, как и в прошлый раз, стояла, прикрывая собой оружие, а теперь ППШ был у неё в руках. Отобрал и проверил. Патрон в стволе, затвор на боевом взводе и переводчик на автоматической стрельбе. Хорошо хоть с дуру не шарахнула, когда негры орать начали. Я ведь на линии огня был. Увы, до первого боя у многих так.

Передвинул ползунок до упора влево, показав это действие Таонге. Кивнула. Хорошо хоть понимает. Положил автомат на камень и притянул девушку к себе, крепко обняв. Сказал бы что-то ласковое, чтобы успокоить, вот только те, кто составлял язык батутси, не предусмотрели ничего для этого, кроме пафосных признаний в любви. К примеру, даже назвать красивой нельзя, потому как для девственницы это приглашение замуж. А вот обнять — это пожалуйста, обниматься они любят, друзьям так и положено, а то, что я друг, вбить им удалось, а иначе ползали бы на коленках после каждого моего слова. Потрепал по коротким волосам и, почувствовав, что девушку отпустило, ушёл на территорию.

Элен встретила меня с другой стороны тоннеля с вопросом: «Что это было?»

Но я сначала приказал Дэйо и Ава поменять Таонгу на посту, чтобы девчонка поела и расслабилась. Не забыл и про Дженни с Мобуту, которые тоже пеклись на солнышке, и лишь потом пригласил белокурую красавицу следовать за собой. Мы поднялись по второй лестнице, и я бесцеремонно согнал Нию с уступа, услышав, что наушник в кармане зажил своей жизнью.

— Что это? — поинтересовалась Элен, наклонившись вперёд, но я на неё сразу пшикнул.

Ещё бы. Монастырь и, в частности, его настоятеля вовсю обсуждали. Я сразу узнал голос толстого Шарля, который отвечал кому-то на вопрос:

«Я до сих пор был уверен, что туземцы на чёрной территории погрязли в постыдном варварстве. И если едва ли когда-нибудь что-либо изменится, то только благодаря таким, как мы, которые внесут в их дикую жизнь законы цивилизации. Но сегодня, мне кажется, я поменял своё мнение. Этот туземец, признаться, меня удивил. И вещи, которыми он пользуется, ведь где-то их сделали. А каков у него взгляд? Вы видели? Холодный, как воды, омывающие Уонтсум в рождественскую ночь».

Уонтсум? Я нахмурил брови. По-моему, в рождественскую ночь даже на юге Франции море будет холодным. Какое-то нездоровое сравнение.

— А не кажется ли вам, господа, — произнёс другой голос, в котором я узнал монаха, — что присутствие этого чёрного туземца, как его назвали, принца Алекса, нечто совершенно невообразимое и несуразное?

Назвали? А ведь я сам так представился. Стало быть, они точно знали, куда идут и кто здесь обитает. И что за тема про послушниц у монаха проскользнула?

— Признаюсь, этот туземец меня сильно настораживает, и как бы чего не вышло непоправимого, ежели мы войдём первыми, — сказал де Лабом, на что ему тут же ответил голос, который я слышал впервые.

— Полноте, друг мой, что может случиться? Он один никак не устоит против двенадцати мушкетов, даже если он сам дьявол. А он нам, по сути, и не нужен, только морока. Пусть получит пулю, а женщины уж точно не окажут никакого сопротивления. Клянусь чёртом девятихвостым.

Эти слова меня успокоили. Если у них только двенадцать мушкетов, стало быть, никакого подкрепления они не ждут, а тогда о чём говорила Чика? Могли ли они таким маленьким количеством одолеть племя Чинга? Сомнительно. Или это всё, что осталось от некогда большого отряда? Для этого цель должна быть серьёзной, но никак не моя особа. Девчонки племени? Не читал ни о чём подобном. И надо признаться, о чёрте девятихвостом тоже никогда не слышал.

Увы, развить мысль не удалось. Гости продолжили разговор, да и Элен начала подавать руками идиотские знаки. Приложил палец к губам, сделав знак, что потом поговорим.

— Чтоб он провалился на дно преисподней, — перебил монах собеседника. Сразу видно, что он учёный. Вполне возможно, что дальше на юге существует королевство, и он взаправду принц. Может, там и университет есть. Иначе откуда он знает так много?

Теолог продвинутый. И хочется, и колется. Хоть бы озвучили, зачем они забрались в такие дебри.

— А как он держался! Ну точно дичь.

Дичь? Он ведь точно сказал: «Дичь». Сын моего знакомого говорил нечто подобное. Ну да, он так и говорил, указывая на ересь: «Это дичь». А что имели в виду эти шаромыжники?

— Мне пришлось заложить своё поместье, чтобы отправиться в эту экспедицию, — опять заговорил тот, которого я окрестил незнакомцем, — и я должен вернуться и выкупить его. К тому же я очень сильно поиздержался. Это вы, Анри, могли позволить себе застеклённый портшез, а я добрался на перекладных из Кале в Париж.

«Застеклённый». Почему-то вычленил только это. Но и порадовало: значит, уже умели изготавливать стёкла.

А незнакомец тем временем продолжал:

— Вы ведь прекрасно знаете, барон, что благодаря моей беспечной матери я почти разорён. А иначе зачем бы я принял ваше предложение? Мне нужно было оплатить чужеземный вексель, который истекал тем вечером, и я обратился к вам. Но пускаться в столь опасное путешествие повторно я не имею никакого удовольствия. Поэтому давайте избавимся от этого непонятного туземца и заберём то, зачем мы здесь. Я не могу уже дождаться получения своей доли, а ведь я труса не праздновал, никто не может меня в этом упрекнуть.

Пошевелил извилинами. На территории, некогда принадлежавшей бабке-шаманке, было нечто такое, ради чего они пустились в далёкий и опасный путь? Я вроде всё осмотрел, хотя нужно признать, не совсем качественно. Возможно, это нечто вообще находится в пещере, по которой я не особо гулял. Или закопано в землю, и тогда мне точно не разыскать. Разве что принять одного из них живым, ещё бы знать, кто из них такой осведомлённый? И почему они пошли не к лазу, а прямо сюда? Или у них на самом деле имелась карта, на которой кто-то поставил жирный, красного цвета крест и заявил, что именно здесь лежат несметные сокровища?

— Вы сами предложили мне снять жильё на год, а это, сами знаете, в Лондоне 70 фунтов в год, а со своим слугой — все 100. И жить на что-то требовалось. Не мог же я бродить за синими подвязками голодным.

«Синими подвязками?» Слишком много новых слов. Постарался запомнить, чтобы задать пару вопросов при случае.

— Да что вы, Дюпре, словно Данте, воспевающий Беатриче, — зазвучал голос Шарля, назвав имя незнакомца.

Да ещё как! Начитанный товарищ. Кто такой Данте, я предполагал, но вот насчёт Беатриче оказался полным профаном. Дважды начинал читать его «Ад», но так и не осилил.

— Тут всё просто: у туземца нет худшего врага, чем туземец из другого племени и говорящий на другом диалекте. Мы в этом имели удовольствие убедиться благодаря барону. А Анри я знаю как честного и благородного товарища. И раз вы здесь, значит, он имел случай убедиться, что на вас можно положиться. А у вас всё так, потому что вы одеваетесь на фламандский манер, нежели на французский. И в таком случае прекратите лишние разговоры и давайте послушаем, что скажет господин барон.

Не разговор, а срань какая-то! Неужели в XVII веке разговаривали в Европе таким образом? Язык батутси в этом случае был гораздо богаче.

«Нельзя быть сумасшедшим и есть пиноле одновременно», — кажется, это сказал монах.

Поплескал в голове это выражение. Что имел в виду святоша, или это из какой-то проповеди? Или то, что в сумасшедшем доме не подают пиноле?

Элен, увидев мою мозговую активность, улыбнулась и негромко пояснила:

— Это означает, что нельзя делать два дела одновременно.

И где логика?

Пока отвлекался, упустил нить разговора. А в это время говорил де Лабом:

— А мне кажется, что они хуже язычников. Мой отец как-то пустился в чересчур рискованное торговое предприятие и полностью прогорел. И не прошло двух недель, как явились конторщики, счетоводы, сборщики налогов и мигом оставили нас на улице.

— И мой старший брат вёл слишком разгульный образ жизни. В конце концов, все станки мануфактуры ушли в уплату налогов, и всё закончилось полным разорением. Обладай он хоть крупицей здравого смысла, или если бы я на тот момент находился в Булони, я бы узнал незамедлительно, а так известие достигло меня слишком поздно, — ответил Шарль. — Но мы всё не о том.

— Да перестаньте есть и слушайте внимательно, о чём я говорю, — заявил Дюпре. — Мачака готова! А эти туземцы потеряли тюк с посудой не меньше чем на 150 пистолей. Салфетки тончайшего дамаска. Зачем следовало вообще брать с собой столь дорогие блюда из серебра? Я слышал, что только евреи умеют развивать города, и денег у них всегда есть, и сколько надо.

— Перестать есть? — раздался в ответ удивлённый голос. — Но неужели вы думаете, что я не в состоянии есть мясо и слушать одновременно? Запросто могу. Но, может, мы переменим тему о евреях? Как по мне, я никогда в жизни не видел живого еврея.

— О! Вам повезло. Евреи… от них такое зловоние, — подытожил Дюпре.

Сказал, как о трупах… Или они действительно сильно воняли в XVII веке? А вообще, признаться, я совершенно потерялся в их разговоре. Скакали с одной темы на другую и обратно и как говорил мой знакомый: «Ничего не понятно, но очень интересно».

— А вы видели солдат этого монастыря? Сплошь красавицы. Неужели среди такого количества женщин нет ни одной греховодницы? — перешёл на новую тему де Лабом. — Нет, ну право. Он же не евнух, неужели среди этих дев не найдётся ни одной шлюхи? Совершенно не верится. Меня в дрожь берёт, когда вспоминаю их лица. Право же, закончим экспедицию, куплю кенсингтонский ковёр и женюсь.

Улыбнуло. Сразу вспомнилось крылатое выражение Крамарова из старой комедии: «Пошью себе костюм с отливом и в Ялту».

— И я, пожалуй, остепенюсь, — сказал Шарль. — Уверен, меня в Тоскане примут вполне благосклонно. Займусь транзитной торговлей: рынки, ярмарки. Буду поставлять мавританские золотые изделия, цветное сукно, пряности. И никаких опасных приключений, а уж на этот край — ни ногой. Есть полусырое мясо мне изрядно надоело. Настой из отрубей, баранье мыло… Хочу форель с имбирной подливкой, кур в миндальном молоке.

— И всё же нужно определиться касательно наступательных действий. Я абсолютно против пускать вперёд зулусов, ибо они могут сотворить такое, что половину, если не более, ценного товара мы упустим. А мне знаком один голландский купец и негоциант. Он хорошо нам заплатит, он не скупердяй, точно вам говорю. Он совсем не скупердяй. Вот в это можете мне смело верить, уж я это точно знаю. Отблагодарит нас щедро за таких красоток. Я лично видел, как он приобрёл двух годовалых жеребцов, которые не стоили и 40 франков, а он выложил за каждого по 50 марок веронским серебром. И не торговался. Точно вам говорю. Барон, вас не затруднит подать вазу со сластями и абрикосовое варенье?

— Абрикосовое варенье? У них есть абрикосовое варенье? — Элен так громко зашипела мне в ухо, что оно едва не свернулось в трубочку.

Я глянул на блондинку и замер в удивлении. Как она раздувала ноздри! Ей могла позавидовать любая кобыла, а наши гости должны были мне спасибо сказать. Дай я сейчас Элен пулемёт, и она без раздумья перестреляла бы их всех за эту банку, а Дюпре прикончила бы с особой жестокостью. И это она ещё не знает, что за сласти в вазочке!

— А я думаю, нужно отправить две дюжины зулусов, и после войдём сами, — сказал барон после небольшой паузы, которая возникла, вероятно, из-за поедания этого самого варенья. — Что-то я не заметил, чтобы его бросило в трепет, когда они потрясали копьями. Стоял, будто его вообще ничего не касается.

— Не был он смирен, — подтвердил голос монаха.

— Это всё пустое. Нельзя пускать зулусов, иначе они сотворят с ними Бог знает что, — продолжал настаивать на своём Дюпре. — Вы сами могли видеть на рынке Танжера, каких рабынь продают. Ни о каком сравнении быть не может. А вдруг этот туземец увёз драгоценные каменья в своё королевство? С чем мы останемся? Нет, я категорически против и готов пойти первым. Увидите, как я быстро объясню ему, как следует приветствовать дворян из Франции. Зулусов вперёд, а что они там натворят? А ведь этих женщин можно очень задорого продать. За таких красавиц нам хорошо заплатят. Нет, нет и нет! Имею слово не хуже вашего. Всё, что вы говорите, — всё некстати, совершенно неразумные рассуждения.

Драгоценные камни? Вот уж действительно непруха. Элен и Дженни теперь двумя лопатами всю территорию перекопают быстрее трактора. Незаметно покосился на блондинку, но благодаря тому, что солнце село, а туч на небе хватало, разглядел только силуэт и светлые локоны. Кожа у девушки хоть и была белой, но восторженного взгляда не увидел.

— Вы меня извините, Дюпре, но вы мне напоминаете капитана лейб-гвардии, которому всучили в жёны куртизанку, выдав за девственницу, а он, найдя дорожку достаточно проторенной, сбежал на следующее утро.

— Не понимаю, о чём вы.

— А то, что три года госпожа Жизель гуляла, и тут внезапно обрюхатилась. Бросилась в ноги его величеству, и король заставил несчастного капитана признать отпрыска.

Послышалось бряцанье железа, а потом строгий окрик барона:

— Ну да, заколите друг друга до начала операции, и мы ваши доли разделим. Действуйте.

— Почему наши доли? — гневно воскликнул Дюпре. — Только долю того, кто останется тут лежать!

— А потому, — голос барона остался невозмутимым, — того, кто останется в живых, я заколю самолично, и оба отправитесь в преисподнюю. Сделаем дело, и тогда вам никто не помешает разобраться друг с другом, а сейчас уберите ваши шпаги, а то ненароком заколите ещё кого-нибудь в темноте. И давайте выпьем во славу Троицы и обсудим наш план.

Горячие финские парни! Пришла в голову мысль: как быстро они хватаются за шпаги! Надо взять на вооружение.