Зеленый фронт

9

Отправив раненного партизана со своим товарищем назад, Андрей решил воспользоваться небольшой передышкой и разобраться в том, что же с ним на самом деле сейчас происходит. За этот день с ним столько всего произошло, что разбираться в этом и копаться в себе можно было бы до скончания века. Вновь, как и много дней назад, когда он впервые очнулся в роли дерева, Андрей стал ощущать, что древесная суть начинает поглощать его, осторожно обходя или давая его человеческие мысли и желания.

— Что-то не то! Определенно, что-то не то! — чуткое ухо осторожного человека могло бы легко уловить странные слова, неведомо как запутавшиеся в ветвях покореженного огнем дуба. — Я становлюсь дубом! Ха-ха-ха-ха! Черт! — нижняя ветка, свесившаяся до самой земли, резко хлестанула по земле. — Дерьмо!

Какие-то несколько дней назад он впервые ощутил свои корни. Это было какое-то волнообразное движение вниз, в глубину. Сантиметр за сантиметром оживала его корневая система со всеми ее многочисленным разветвлениями и крошечными корешками-волосками. «О! Б…ь! — сводящая с ума паника на мгновение отступила перед нахлынувшей волной восхищения. — Да, я же до воды достал! Во-да! Во-да!». Кончики корешков провалились в водоносный слой и жадно присосались к нему. Крошечные струйки воды начали медленно подниматься вверх — по сотням, тысячам тоненьких трубочек она стекалась в одну большую полноводную реку. Это было восхитительное, не передаваемое чувство приобщения к чему-то новому, неизведанному, совершенно иному и непохожему на все то, что он знал раньше.

Его мир в очередной раз потерял целостность, которую он с таким трудом собирал. Осознание себя деревом, живым исполином, забылось словно по мановению волшебной палочки. Теперь Андрей видел и чувствовал себя так, словно его сознание разбилось на сотни маленьких осколков и они разлетелись по дубу по всей его поверхности, с самой макушки и до корней. В одну и ту же минуту он оказывался в множестве совершенно разных мест и узнавал столько всего, что понять был просто физически не в силах. Вот кусочек его сознания вместе с молекулой воды попал в одно из ответвлений корня и с немыслимой скоростью рванул вверх. Мимо него проносились бесчисленные повороты, закутки и тупички, менялись размеры корневых туннелей, изменялся состав несущейся жидкости. Потом мир вновь рушился и какая-то его часть оказывалась среди огромных зеленых шаров, пронизанных бесконечно ярким солнечным светом. Вокруг все находилось в непрестанном движении от простого к сложному, от одного ко многому, от крошечного к большому. Это был хаос, в котором в то же время все до самой последней частички было подчинено строгим законам жизни.

Андрей жил в новом мире, растворившись в его красочных и не понятных деталях. Его сознание металось по гигантским неизведанным просторам как резиновый мяч — сейчас оно здесь и полностью погружено в созерцание хлорофилла, а через секунду оно уже в складках и наблюдает за появлением личинок короеда. Время для него потеряло всякое значение, ибо в этом мире оно ничего не означало и ни на что не влияло. Времени совершенно не чего было делать там, где все существовало и умирало в один и тот же миг.

Все закончилось точно также, как и началось — совершенно внезапно. Вдруг… хаос исчез. Тысячи миров свернулись в первоначальную куколку, с которой все и начиналось. Множественные осколки, разбежавшиеся по самым далеким уголкам, вновь притянулись к единому центру и стали одним целым.

— О! О! Ба! О! Во! — какие-то обрывки слов, междометия вырывались из него и пытались стать связной речью. — Ну! Ё! О!

Мир, так быстро ставший привычным или по крайней мере таким, каким он видел его последние недели, показался Андрею пресным, банальным, а вернувшиеся ощущения и чувства — неполными и тусклыми.

— Вот это да! — наконец-то, ему мысль смогла оформиться в слова и скакание фантастических образов прекратилось. — Вот это было…

Шок от перехода все еще действовал и оказывал на него какой-то отупляющий эффект. Какое-то время он заново привыкал к своему телу, к своим старым возможностям. Все время что-то ему мешало, казалось каким-то чужим и непривычным, мешковатым. Словно он, подросший мальчишка, вынужден вновь одеть свой старый пиджак, который ему узок в плечах и не сходиться в талии.

— Ну как же так? — бормотал Андрей, снова и снова пробегаясь по своему телу. — Зачем же обратно? Там же было так… Так красиво… Я хочу обратно! Хочу туда, откуда меня вытурили!

Его уже не обуревали противоречивые чувства; он уже практически забыл, как боялся, что полностью забудет, что это такое быть человеком. Всем своим нутром, которое у него еще оставалось от человека, Андрей желал вернуть назад те безумные мгновения. «Ну еще чуть-чуть, — молил он неведомо кого. — Мне не нужно много! Я же не прошу вернуть меня в человеческое тело! Мне этого не надо! Нет! Тысячу раз нет! Я хочу вновь быть … везде и нигде… Я хочу туда!». Ему безумно хотелось попробовать еще раз этого наркотика — вновь ощутить себя другим — совершенно свободным и ни от кого не зависящим, совершенно раскованным, быстрым… Это чувство столь отчетливо охватило его, что он почти полностью потерял контроль над своим телом — ветви, корни и даже крошечные едва появившиеся листочки начали жить своей жизнью. Дуб, десятки лет неподвижно стоявший у обочины и никого не тревоживший своими проблемами, «сошел с ума». В самый зной, когда не ощущалось ни единого дуновения ветерка, его ветви лупили по воздуху, наполняя округу тяжелым гудением и сотнями сорванных листьев. Здоровенные корневые жгуты лезли из под земли словно взбесившиеся черви в поисках влаги; гибкие, еще хранящие земляную прохладу, они извивались на воздухе и цеплялись за малейшие неровности почвы. Испуганная сорока, свившая неподалеку гнездо, верещала как проклятая…