Зеленый фронт

69

В эти октябрьские ночи Москва выглядела тяжело больным человеком, переживающим острейший кризис. Регулярные ночные налеты бомбардировочной авиации были сродни мощнейшим перепадам температуры, которая заставляла великий город метаться в жарком пламени пожаров и поту неимоверных человеческих усилий. Неприятными мурашками по телу столицы сновали по улицам и закоулкам многочисленные патрули, выискивавшие диверсантов и сигнальщиков.

— Проезжай, проезжай! — устало подгонял колонну замотанный боец. — Не задерживай… Огни! Вашу… Огни выключить! — вдруг хлопнул он по капоту первой легковушки. — Давай, давай!

Пять автомобилей с потушенными огнями осторожно маневрировали в небольшом дворе госпиталя, который на несколько часов превратился в сердце города.

— Показывайте свое хозяйство, уважаемый профессор, — узнаваемый голос заставил профессора Вишневского вздрогнуть и подскочить к автомобилю. — А то мы с товарищами все спорили, успеете вы или нет приготовиться к нашему приезду. Вот Лаврентий Павлович уверен, что будет не все готово.

Стоявший за его правым плечом нарком блеснул стеклами круглых очков, бросая в пот и без того нервничавшего врача.

— Товарищ Сталин, прошу вас, сюда, — руководитель Особого Московского клинического госпиталя. — Оба пациента у нас здесь лежат…, — длинный коридор, ведущий палатам, был был практически пуст. — Чувствуют себя хорошо. Поели недавно… И знаете товарищ Сталин аппетит у них ого-го! — чувствовалось, что Вишневский немного оттаял, когда официальные лица попали в его епархию. — Я даже такого не ожидал.

— Ну-ну, — поощрительно пробормотал Верховный следуя за врачом, который направился к крайней палате. — Вот и поглядим, что это нам такое подсунуть хотели.

Палата их встретила закрытой дверью, которая оказалась неожиданно массивной, что разительно ее отличало от остальных. Судя по свежему цвету ее буквально недавно поставили. Сколоченный мощные доски блестели ровным слоем белой краски, за которой еще угадывались приподнявшиеся древесные волокна.

— Надежно, — одобрительно пробормотал Верховный, переступая порог.

Их встретили тишина и запах, тот самый больничный, который сопровождает практически любое помещение госпиталя.

— Здравия желаем, товарищ Верховный…, — пациенты практически синхронно дернулись, намереваясь вытянуться в струнку, но были остановлены взмахом руки.

В палате вновь установилась тишина, нарушать которую никто из присутствующих не хотел. Все ждали, что скажет Сам…

— Как себя чувствуем товарищи, — негромко спросил он, подходя ближе к кроватям. — Справляетесь с пилюлями?

Всех после этого словно прорвало.

— Хорошо, хорошо, товарищ Верховный Главнокомандующий, — в унисон ответили пациенты. — Кормят, ухаживают.

Чувствовалось, что Сталин был доволен. «Значит, это не был яд, — размышлял он, наблюдал он за суетившимися врачами. — Неужели все это правда? — то чувство бесконечного удивления, крепко замешанное на обыденном понимании мира, уже прошло и на его смену вернулся уже ставший привычным скептицизм и недоверие. — Неужели это действительно может существовать? Говорящие деревья… Бог ты мой!». Бывший семинарист, мать которого была глубоко верующим человеком, впервые за много лет вспомнил о Боге.

— … Обратите внимание, товарищ Сталин, у них на порядок возросла мускульная сила, — профессор закатал рукав у одного из пациентов, демонстрирую обычную руку с немного увеличенными лимфатическим узлами. — Кисть демонстрирует усилие почти в 300 кг! Это почти в 5 раз выше, чем у среднестатистического человека! Поразительно…

Короткие пальцы практически без всяких усилие сгибали длинные гвозди, потом небольшие металлические прутки. При каждом прилагаемом движении рука с закатанным рукавом на доли секунды покрывалась синей сеткой хаотичных линий. «Что же это такое? — Сталин для себя ни как не мог решить, как к этому всему относиться. — А если дрянь какая-то, болезнь? — в его голове прокручивалась информация о новейших разработках в области химического оружия, которое могло сделать с человеком и не такое. — Если нас хотят чем-то заразить? Можно ли им доверять?».

— Эта сеть чрезвычайно напоминает лини капилляров, через которые при напряжении начинает проходить больший объем крови, — Вишневский с некоторым благоговением касался напряженной руки пациента, отмечая синие лини. — Но в нашем случае они являются транспортными артериями для крови… Товарищ Сталин, по ним идет не кровь.

Верховный на мгновение выпал из задумчивости и ухватил последнюю фразу.

— Это не кровь? — удивился он, пристально следя за манипуляциями больного. — Что же это такое? Что там, по вашему? Вода что-ли?

Второй пациент в это время разделся до трусов и стал медленно приседать. Невысокий жилистый парень в черных трусах сразу же приковал к себе внимание.

— Они покрывают все тело, — Вишневский, уловив заинтересованность собравшихся, переключил внимание не него. — И ведут себя аналогичным образом.

Медленные и четкие движения заставляли мышцы попеременно то напрягаться, то расслабляться, что в свою очередь меняло расположение сетки. Синие линии на мгновение появлялись и окутывали напряженные участки плоти и сразу же исчезали, словно погружаясь в пучину океана. Пациент был похож на огромного хамелеона, который ни как не мог приспособиться к окружающим его предметам.

— … Мы применяли хирургическое вмешательство, чтобы понять природы данных линий, но это оказалось трудной задачей, — профессор продолжал что-то рассказывать. — Нам было очень сложно локализовать их. Участок определенной мышцы нужно было держать в постоянном напряжении, что не всегда давало ожидаемый результат…

— Товарищ Вишневский, профессор, — вдруг Сталин повернулся к нему. — Я думаю, что изложу общее мнение, если дам высокую оценку вашей работе, — негромкий голос заставил остальных подобраться и внимательно вслушиваться в дальнейший разговор. — Вы подробно изложите все эти подробности на бумаге, и мы внимательно их изучим. Вы нам лучше ответьте на такой вопрос, а как это… гм… явление отражается на поведение бойцов?

В глазах врача мелькнуло понимание и в его руках словно по волшебству появились какие-то записи.

— Товарищ Сталин, мы кое-что успели до вашего приезда проверить и я все указал вот здесь, — он протянул листки небольшого размера с мелким почти бисерным почерком. — Вы спрашиваете, адекватно ли они оценивают действительность после введение этого без сомнения удивительно препарата? Отвечу вам без всякого сомнения, бойцы совершенно вменяемы и более того демонстрируют высокую степень уравновешенности и адаптации к различным стрессовым ситуациям… Они спокойно переносят боль. Сейчас я продемонстрирую…

На глазах у замерших гостей помощник профессора взял скальпель и медленно сделал несколько надрезов на руке врача. Из достаточно глубоких ранок выступила кровь.

— Почти не чувствую, товарищ Верховный Главнокомандующий, — спокойно проговорил подопытной, наблюдая за манипуляциями врача, зашивавшего рану нитками. — Щекотно только немного.

Сталин смотрел на него и нахмурился. Его вдруг неприятно поразила, только что пришедшая ему на ум мысль. «Они ли это? Остались ли они теми, кем были до этой чертовой процедуры… Внешне люди, а внутренне кто? Остались ли они нашими? Вдруг это уже враги».

— Давайте отойдем, Александр Александрович, в сторону, — стоявший рядом с ним охранник забеспокоился, почувствовав напряжение в голосе Верховного. — Не будем мешать экспериментам.

Они отошли в дальний угол палаты, оказавшейся на удивление просторной.

— Товарищ Вишевский, а не могли ли эти желуди на них как-нибудь отрицательно повлиять? Как вы думаете? — лицо врача сначала застыло в недоумении. — Поставим вопрос иначе… Остались ли они преданы Партии и Правительству Советского Союза, товарищ Вишневский?

— Я…, я не совсем понимаю, товарищ Сталин, — профессор не сразу сообразил про что его спрашивают. — Вы имеете ввиду, повлияло ли это на их лояльность… Товарищ Сталин, их поведенческие реакции никак не изменились. За ними ведется тщательное наблюдение и любые изменения фиксируются… Ничего из ряда вон выходящего мы не наблюдали. Они демонстрировали совершенно обычное поведение. Разговаривали, шутили… Вон заигрывали с медсестрой… Конечно, здесь нужно заключение квалифицированного психиатра, но я уверен, что эти новообразования не коснулись мозга и, в первую очередь, отразились на внешнем состоянии пациентов…

Вдруг рядом с ними раздалось негромкое, но настойчивое покашливание. Кто-то определенно привлекал их внимание, что было уже само по себе необычно.

— Это вы? — чуть не воскликнул Вишневский, едва бросил взгляд в сторону нового собеседника. — Вы… Что вам здесь надо, Костромской?

Сталин, удивленный столь яростной реакцией всегда невозмутимого врача, повернулся направо и увидел невысокого мужчину в белом халате с огромной копной непослушных волос на голове.

— Я дико извиняюсь, — чуть картавя, проговорил тот, увидев, что на него обратили внимание. — Как честный советский гражданин, я не мог не вмешаться в ваш разговор, услышав, как вы говорите не совсем правду дорогому Иосифу Виссарионовичу…

Профессор просто остолбенел. На его лице застыли дико выпученные глаза, искривленный в немом крике рот… Это была статуя несправедливо оскорбленного Зевса, который только что подарил людям жизнь…

— Я… лгу? Да ты… деревенский неуч…, идеалистический выкормыш…, — Вишневский с трудом подбирал слова, пытаясь как-то выразить обуревавшие его чувства. — Бездарь! Как у тебя только язык поворачивается такое говорить, — он уже практически забыл о своем прежнем собеседнике.

— Не надо говорить так много плохим и неправильных слов, уважаемый профессор, — мягким успокаивающим голосом говорил Костромской. — Я должен представиться… Я Костромской Аристофан Митрофанович, бывший учитель уездной земской гимназии и тоже имею что сказать по этому вопросу.

— Товарищ Сталин, — негромко проговорил ему в ухо, быстро среагировавший нарком. — Он тоже привлекался наркоматом для изучения старого образца. С нами сотрудничает довольно давно… И он знахарь…, — слово «знахарь» нарком почему-то произнес с ярко выраженным акцентом, от чего оно приобрело какой-то негативный оттенок. — К нему ходят и многие из наших, товарищ Сталин…, — последней фразой нарком дал понять, что фигура этого человека с внешностью чистокровного одесского еврея не так однозначна, как кажется на первый взгляд.

— Значит, товарищ Костромской, вы не согласны с товарищем Вишневским? — спросил Сталин, из под прищуренных бровей рассматривая нового собеседника. — И что же вы думаете по интересующему нас вопросу?

Тот немного помялся, не зная куда пристроить свои несуразно длинные руки. Его крупные пальцы то прятались в карманы халата, то норовили сцепиться в замок.

— Я, товарища Сталин, больше смотрю на все это с практической точки зрения, — при этих словах руками он изобразил что-то такое округлое в воздухе. — Так сказать ближе к жизни.