Зеленый фронт

86

Черный легковой автомобиль бодро пробирался по узким улочками Москвы. Александр Александрович, руководитель Особого Московского клинического госпиталя, повернув голову к окну, внимательно рассматривал пролетавшие мимо хмурые здания с заколоченными окнами, почерневшими от мартовского солнца сугробами.

— Да уж, вот тебе и бабушка Юрьев день, — пробормотал он еле слышно. — Хм…

— Александр Александрович, вы что сказали? — с переднего сидения моментально среагировал человек, вихрастая голова которого показалась на фоне лобового стекла. — Остановить?!

Профессор дернулся от неожиданности и доли секунды смотрел на своего охранника.

— Да нет, голубчик, нет, — проговорил он, мягко хлопая по сидению. — Все нормально. Это я так, сам с собой. Есть у меня такая стариковская привычка!

Профессор Вишневский уже давно не обращал на такое ни какого внимания. Первое время, когда личным распоряжением Верховного, ему была предоставлена персональная охрана, как секретоносителю высшего класса, ему было не по себе. За ним словно на привязи постоянно ходило несколько человек, сопровождавшие его в госпитале, на кафедре в университете, в гостях, и даже дома.

— Да…, — вновь тихо протянул он, не отрывая взгляда от окна. — Было-было…

Сейчас же, когда прошло время, этот постоянный эскорт он практически не ощущал. Профессору даже, наоборот, это льстило. В его голове до сих пор колокольным звоном продолжали звучать слова Сталина: «В эти трудные для нашей страны дни, Партия и Правительства оказало вам, товарищ Вишневский, огромное доверие… То, что вы услышали в стенах этого кабинета, является не просто высшей государственной тайной, а залогом нашей победы над врагом! Я надеюсь, товарищ Вишневский, вы это хорошо понимаете?!». Вновь, как и вту минуту, его голова автоматически закивала. «Я приложу все усилия, дорогой товарищ Сталин, чтобы оправдать ваше доверие… доверие Партии…, — слова давались ему тяжело; горло пересохло от волнения и каждый звук словно ребристым напильником проходил по горлу. — Приложу все усилия…».

— Товарищ Вишневский, мы подъезжаем, — автомобиль мягко остановился и дверь с его стороны распахнулась. — Вас уже ждут.

Профессор быстрым шагом прошел через высокую арку и оказался в здании, где его сразу же окружило несколько его коллег.

— Александр Александрович, есть! — его неизменный уже на протяжении пяти лет ассистент, высокий и нескладный Востров, как обычно, спешил выложить начальнику все и сразу. — Только что поступил. Летчик-истребитель. Двадцать два года. Сирота…, — каждое слово он комментировал руками, от чего походил на взбесившуюся ветреную мельницу. — Ноги ниже колен раздробило напрочь, — его правая рука сделала резкое рубящее движение. — Как вы и говорили… Подходит?

— Да, да, Витя, — забормотал профессор, мозг которого уже начал работать, планируя ход операции. — Подходит. Сейчас я только на него одним глазом гляну и надо готовить к операции. Кстати, сколько прошло времени?

— Он сам твердит как заведенный, что не более двух часов! — вновь оживился ассистент. — Я в полк звонил, но у них пока полный бедлам! Налет еще продолжается, — он наклонился к самому уху профессора и прошептал. — Говорят, немцы десант высадили возле вокзала…

Около одной из палат, к которой они направлялись стояли несколько фигур в белых халатах. Две медсестры — пожилая и молоденькая осторожно заглядывали за дверь и, по всей видимости, не решались зайти внутрь.

— Ну ка, девочки, отошли в сторону, — словно крейсер «Варяг», профессор своей немаленькой тушей разъединил парочку и решительно открыл дверь. — Что там у нас такое? Что?! — в его плечо что-то с силой ударило. — Кто это там у нас буянит?

— Прочь, прочь от меня! — раздавалось из палаты. — Что там удумали, черти?! — дверь снова хлопнула и оттуда, словно снаряд из пушки, вылетел молодой врач с красным как у свеклы лицом. — Я вам дам резать! Два часа еще не прошло! Понятно?! Не прошло! Вам бы только резать! Морды отъели в тылу! Что морда, что жопа!

Невысокий лейтенант, который сопровождал профессора, не выдержал и схватился за ручку двери, но его плеча кто-то коснулся рукой.

— Подожди-те, товарищ, немного, — статная, с роскошными черными волосами, убранными в косынку, врач сделал умоляющее лицо. — Александру Александровичу ни что не угрожает. Сейчас вы все сами увидите…

— Да вы у нас, голубчик, настоящий хулиган! — укоризненным голосом заговорил профессор. — Как же вам не стыдно?!

Дверь, все же кто-то немного приоткрыл и остальным было все прекрасно видно. На койке, стоявшей у самой стены лежал бледный как смерть парень, с горящими глазами смотревший на Вишневского. Ноги раненого были зафиксированы плотными ремнями, через которые медленно проступала кровь.

— Зря вы обижаете наших девочек, молодой человек, — Вишневский резко подошел к кровати и пощупал лоб больного. — Они же тут днями и ночами с вашим братом сидят. Кормят и поят вас с ложечки… А ты их по матери! Нехорошо, молодой человек, нехорошо! — от неожиданности парень замолчал. — Так, и когда вас так угораздило?

Тот резко дернулся, едва врач коснулся привязаных ремней.

— Летчик я…, — через стон, зашептал он. — Истребитель. Налет с утра был., — он с усилием открыл красные от боли глаза. — Пока я одного гонял… один сволочь сзади зашел и как дал! Помню только кресты, кресты… кругом одни кресты. Еле успел кольцо дернуть.

— Ничего, ничего, держись парень, — глухо проговорил профессор, вновь щупая его лоб. — Сейчас мы тебя подлатаем. Укольчик вот сестричка поставит и… все будет нормально!

Он сделал знак медсестре — невысокой щупленькой девушке, которая смотрела от двери, и начал подниматься, как в его руку вцепился раненный.

— Только ноги не режь… — с жуткой мольбой в голосе прошептал летчик. — Слышишь, по-человечески прошу, не режь ноги! Мне же без ник никак! Понимаешь, амба… Прошу, ноги оставь! Слышишь…

Легкий мазок по руке чем-то неуловимо кислым и вот, голова летчика откинулась на подушку.

— Так, быстро в операционную его, — сразу же засуетился профессор. — А мы в кабинет!

Сопровождающий сразу же подобрался, едва услышал слова Вишневского. Кивком головы он предупредил остальных о готовности. К кабинету, который находился в конце холла, они подошли уже втроём. Перед массивной деревянной дверью стояло двое бойцов с небольшими карабинами, которые были недвусмысленно направлены в их сторону.

— Акула, — негромко проговорил лейтенант, шедший первым.

— Рыба, — донесся ответ, одного из часовых.

Внутрь профессор зашел один, как того требовали оставленные ему инструкции. В бывшей кладовой без окон, которая была превращена в импровизированное хранилище, находилось всего несколько предметов — стол, стул и здоровенный сейф. Шкафоподобный монстр, заставший еще кассиров Первого императорского банка…, открылся с неожиданно приятным звуком. Прозвенела негромкая мелодичная трель и Вишневского снова охватила приятная истома. Это было просто волшебное чувство сопричастности к удивительному! Кровь быстро побежала по телу, стук сердца начал отдаваться в висках…

— Вот оно…, — шептал он, вытаскивая две небольших стеклянных колбы. — Удивительно! Это же удивительно!

Два сосуда, примерно на полтора — два литра, были заполнены мутной жидкостью, в которой плавало что-то продолговатое и мохнатое… На взгляд не посвященного, в содержимом колб не было ничего такого, что могло бы вызвать у профессора столь явное чувство благоговения. Странная непонятная субстанция, что виднелась внутри, скорее должна была внушать отвращение, чем восхищение.

— Товарищ Вишневский, — буквально выстрелил в него лейтенант, едва профессор появился из комнаты. — Накройте! — короткое покрывало быстро легло на тому на руки, закрывая оба сосуда.

Уже в палате обе колбы под пристальным вниманием двух врачей и одной медсестры были мягко положены на стол возле пациента.

— Так, что у нас тут? — похрустывая резиновыми перчатками, проговорил Вишневский. — Препарат подействовал?

— Как и всегда, — откликнулась медсестра. — Пациент уснул практически мгновенно. Пульс в норме.

— … Угу, — прогудел врач, откидывая простыню. — Раздроблены, значит… Нехорошо! Настоящая каша, — перемолотые металлом в хрустящую мешанину ноги выглядели отвратительно — ярко-красное было перемешано с черным и бурым, через которое местами проглядывало что-то белое. — По-хорошему бы ампутировать надо, — проговорил он.

Медсестра, бывшая при утренней встрече профессора и пациента, со вздохом посмотрела на мирно сопящего летчика. «Совсем ведь пацан, — думала она. — Отрежут тебе, горемыке, ноги… Как есть отрежут».

— Значит, сделаем так. Сергей Валерьевич, прошу вас, голубчик, обработайте спиртиком… здесь и здесь. Хорошо! — профессор не понятно по какой причине пришел в крайне благодушное настроение. — Отлично! У вас, коллега, рука легкая. Теперь, вот тут и тут косточки надо уложить. Ага…

Судя по глазам, которые сверкали над повязкой, ассистирующей врач был удивлен ходом начавшейся операции. Вместо рутинной ампутации, иное при настолько раздробленных ногах просто невозможно, профессор начал предпринимать какие-то совершенно невообразимые вещи.

— Кажется, готово! — зафиксированные ноги пациента, включая его раздробленные части, были ровно уложены. — А теперь, голубчики, прошу вас оставить меня! — в его голосе неожиданно зазвучала сталь. — Дальше уж я сам справлюсь.

— Александр Александрович? — едва не вскричали оба врача. — Как?

— Надо, коллеги, надо, — сверкнул он глазами и махнул рукой в сторону двери. — Давай-те, давай-те!

Как только дверь за ними закрылась и утихли встревоженные голоса, Вишневский тяжело вздохнул. Вся его веселость и строгость, которые он попеременно излучал, куда-то пропали.

— Дай-то бог, чтобы все прошло хорошо, — зашептал он, беря первую колбу. — Давай, мальчик мой, потерпи-уж немного, совсем немного… Сейчас вот…

Его руки внезапно охватила нестерпимая слабость. На мгновение ему показалось, что сейчас колба выпадет из его ослабевших пальцев.

— Хватит! — злобно буркнул он на самого себя. — Расклеился, как размазня! Соберись!

Крышка колбы открылась с негромким щелчком и профессор увидел, как из тяжелой мутной жидкости показалось мохнатое нечто. Он вылили жидкость в приготовленную посудину и руками осторожно подхватил то, что выпало из колбы. Небольшая вытянутая, похожая на мохнатую каучуковую колбаску, штука провисла на его пальцах.

— Вот уж не ожидал такого, — бормотал он, опуская это нечто на раздробленную часть левой ноги летчика. — Удивительно…, — шептал он пристраивая на свое новое место содержимое второй колбы.

Происходящее далее, даже на искушенный взгляд Вишневского, напоминало магию… Мохнатая субстанция плотно легла на мешанину костей и мышц. Её крошечные светлые жгутики опустились к коже. Буквально на глазах все это начало бледнеть…

— Боже мой…, — прошептал Вишневский; его дрожащая рука непроизвольно коснулась вспотевшего лба. — Боже мой…

Медузоподобная субстанция прозрачной плотью обтекла ноги, заключив их в кокон.

— А-а-а-а, — вдруг тихо застонал летчик; пальцы его рук судорожно сжались, сминая простынь в комок ткани. — А-а-а-а…

— Держись, истребитель, — с силой стиснул его плечо врач. — Держись! Еще полетаешь!

Его тело выгнулось дугой; стягивающие ремни жалобно заскрипели, давая понять, что они держаться на последнем издыхании.

— Падаю, падаю…, — сначала тихо, а потом все громче и громче заговорил он. — Я сбит! Земля, я сбит, сбит! — его срывающийся голос начал набирать силу, звуча сильнее и сильнее. — Меня сбили! Сбили! Горю! Я горю!

С треском распахнулась дверь палаты, пропуская внутрь лейтенанта из охраны и двух, маячивших за ним врачей.

— Профессор! Александр Александрович! — в разнобой заорали они. — Профессор!

Он ног пациента стал исходить легкий пар. Они окутались каким-то маревом…

— Горю! Я горю! — уже во весь голос кричал летчик. — Земля! Я горю! — его тело ходило ходуном, а руки извивались словно змеи. — Горю!

Все это время Вишневский стоял словно изваяние; его тонкие губы бил плотно сжаты; глаза, превратившиеся в узкие щели, внимательно следили за метаниями летчика.

— Профессор, что с ним такое? — с ужасом прошептал один из врачей, оказавших рядом с Вишневским. — Это…?

— С… ним… все … нормально! — раздельно и четко произнес профессор, посмотрев сначала на стоявшего рядом, а потом и на те, кто был чуть отдалении. — Это действие специально препарата. Идет реакция, — он перевел взгляд на пациента, которой уже почти успокоился и практически не метался. — Летчика … э… как его… Мересьева, Алексея Мересьева, перевести в третью палату. А вам (он посмотрел на сопровождающего), просьба обеспечить круглосуточную охрану.