Зеленый фронт

60

Сухие дрова горели с треском и почти не давали дыма.

— Сваливая дрова здесь и довольно, — Клавдия Степановна махнула рукой и снова принялась помешивать терпко пахнущее варево.

Невысокий щуплый мужичок, отряхнув пиджак от приставшей коры, пошел навстречу бегущему мальчишке. Они о чем-то переговорил и оба исчезли за деревьями.

— И как тебе наш новый дежурный по лагерю, Степановна? — с удовольствием втянул носом аромат похлебки Голованко. — Добрый хлопец? А?

Та в очередной раз попробовала и накрыла котел металлической крышкой. Только после этого она повернулась.

— Что ты к нему пристал Илья Сергеевич? Хороший хлопец! Слова дурного не скажет, в руках все горит и не скажешь, что учительствовал… Прямо як мой Яшка был! Такой же спорый. А к малец как к нему привязался? Посмотри! Пашка ведь такой сорванец с кем попало не свяжется!

— Ну что-ж добре, — пробормотал Голованко, вставая с пня с седушкой. — Значит, пора и его и на задание отправить… Посмотрим, як себя там выкажет…

Сам новичок в это самое время сидел на сваленном стволе липы и драл лыко. Рядом притулился его неизменный спутник — Пашка, под руку что-то продолжавший рассказывать.

— … Вот понимаешь какие здесь дела творятся, а ты говоришь учиться надоть, — пацан укоризненно качал головой, поучая взрослого дядьку. — Цельный город освободили! — после брошенного на него вскользь взгляда невозмутимо поправился. — Ну может не совсем освободили… А все равно немцам знатно дали прикурить! Вот!

Со стороны казалось, вот надень на пришлого учителя сермяжный кафтан, сверху накинь заячий треух и получиться настоящий мужичок столетия эдак XVIII. Сидит себе на бревне, а лыко из под его ножа выходит ладное, да ровное. Раз дернет и целое полотно отходит от ствола, второй раз — и лента пошла дальше.

— Сколько потом оружия принесли, просто жуть, — Пашка аж надул щеки, демонстрируя значимость сказанного; руки его в это время продолжали аккуратно сматывать протягиваемую ему полоску лыка. — Я сам видел… Восемь мешков на носилках было… Командир сказал, что карабин мне выдаст, когда на пост пойду. Атак, говорит, тебе и нагана хватит! А почему хватит? — от обиды у него вмиг испортилось настроение. — Что этой пуколкой навоюешь? Ворон что-ли стрелять? Мне бы карабин, а еще лучше автомат.

Сам Маркин продолжал работать ножом, практически не реагируя на слова мальчишки. По крайней мере, именно так казалось. Он внимательно следил за целостностью отдираемой от внешней части коры полотна и лишь изредка бурчал что-то, что можно было счесть за одобрение.

— Говоришь немцам врезали, а как же Абай тогда? — вдруг спросил он Пашку, с угрюмым видом рассматривавшего выданный ему наган. — Что же с ним то случилось?

Пашка дернулся от вопроса словно от удара. Было прекрасно видно, что он что-то хотел рассказать, но как-то мялся…

— Вот видишь, учиться надо. И не тебе одному, а всем нам партизанам, — покровительственным, всезнающим тоном произнес учитель, насмешливо глядя на мальчишку. — Нужно учиться, чтобы лучше бить врага!

— Как учиться? Кому учиться? — обиделся он за своих старших товарищей. — Сереге что-ли, который пулеметчика голыми руками задушил? Или может командиру? Да они, если хочешь знать, все знают! Все при все! И товарища Ворошилова лично видели… Вот как тебя сейчас!

На несколько секунд он умолк; сомнения его одолевали — с одной стороны, он вроде и обещал никому постороннему ничего не рассказывать, а с другой — учитель стал своим, партизаном.

— Хорошо. Только ты никому ни ни, — парнишка серьезно посмотрел мужчине в глаза и лишь когда там что-то такое обнаружил, продолжил. — Сергей гутарил, что Абай самым первым в комендатуру ворвался… Они из окон стреляли по нему, стреляли, а ему ни почем! Он маленький был совсем, почти как я. В него из винтаря раз, а ему мимо, — в некоторых моментах Пашка даже старался пояснить руками.

— Он как присядет, да как прыгнет и в окно, — мальчишка схватил обломок короткой палки и запыхтел, изображай стрельбу. — Вот вам, вот вам, кричал он! Сказали, весь караул застрелил он… Представляешь пятерых! Серега говорит, те даже пикнуть не успели… Только потом он один в коридор пошел…

К тому моменту, когда около ног Маркина лежало уже несколько внушительных клубков с лыком, Пашка уже рассказал о нападении на город практически все, что знал.

— Ладно, Паш, пошли, а то обувку некогда делать будет, — начал подниматься с ободранного бревна учитель. — И так мы уж задержались больше, чем надо.

— … И еще забыл сказать, — дернул его за рукав пацан, недовольный потерей такого слушателя. — Здесь где-то рядом его похоронили… Никто не знает, а я видел.

— Да ты что, — удивился мужчина, давая оба клубка мальчишке. — Иди-ка отнеси в лагерь, а я тебя сейчас догоню. Малины к чаю Клавдия Степановна просила собрать. Давай, беги.

Тот, ухватив оба лыковых шара, припустился бежать. Едва его стало неслышно, учитель осторожно пошел вперед по едва заметной тропке. Было видно, что ей редко, но все же пользуются.

— Где-то здесь, где-то здесь, — бормотал он, внимательно смотря под ноги. — Да, откуда ему знать?

Наконец, он вышел к небольшому оврагу, который, по всей видимости, разрастался в сторону от их лагеря. Тропка здесь и заканчивалась. Маркин встал на колени и начал что-то искать в траве.

— Не могли же его тащить столько, — на грани слышимости шептал он, пропуская между пальцев шелковистую траву. — Подожди-ка…

У корней невысокой осины что-то тускло блеснуло. Металл? Осколок стекла? В свете заходящего солнца толком было не разобрать.

— Черт побери! — резко отдернул от руку от вытащенного из травы предмета, оказавшегося небольшой косточкой — фалангой пальца. — Это не может быть он! Прошло всего то пару дней…

Валившаяся прямо перед его лицом косточка была идеально белого цвета, без единой желтинки. Он подобрал тонкий пруток и начал осторожно ворошить слежавшиеся ветки на том самом месте.

— Да что же это такое?! — едва верхний слой веток и тонкий ковер дерна был сдернут, как ему в нос ударил тяжелый запах гниения. — …!

Зрелище открывавшегося по кусочкам полуразложившегося тела, наоборот, словно подстегнуло его. В течение нескольких минут толстый слов лесного покрывала оказался сдернут с трупа.

— … Это мужчина, — бормотал Маркин, стараясь проговаривая все увиденное точно зафиксировать. — Характерная форма черепа. Отмечены множественные повреждения кожного покрова… Отсутствует рука… Предположительной причиной смерти являются ранения в области грудной клетки… Так, вот входные отверстия… Это точно он! Проклятый азиат! Все-таки я его достал! — из кармана брюк он вытащил перочинный нож и, отковырнув кусочек плоти, положил его в заранее припасенный пакетик. — Что же они с тобой сделали такого? — лезвие ножа легко вошло рядом с раной. — Так, еще надрез… посмотрим из чего ты сделан.

Лоскутья кожи словно ужасная ткань вывернулась и обнажила грудную клетку.

— О! — издать восторженный возглас в такой ситуации мог определенно лишь полный безумец или настоящий профессионал; кем из них был Маркин сказать сложно, но определенно он не был дураком. — Какие прелестные косточки! — Тонкие пальца мягко касались странных утолщений на грудине. — Это же настоящий рыцарский панцирь! — вдруг в сочленении костей он нащупал какой-то металлический кусочек. — Вот значит как… Пуля! — Большой и указательный палец держали деформированную пулю. — Но почему не видно следов хирургического вмешательства?! Где швы? Где они?

Это было страшное зрелище, ужасающее своей сюрреалистичностью. Вспотевший небритый мужичок с горящими глазами ковырялся в человеческих останках. Голыми руками он что-то поднимал, отодвигал, потом снова приподнимал…

— … Все, пора, — буркнул он, закидывая тело ветками и мхом. — На это я даже и не надеялся.

До лагеря он добрался к вечеру. Его одежда была насквозь мокрой, хоть выжимай!

— Где же ты в такую сушь воду то отыскал, Семен? — со всех сторон слышались легкие подначки.

— Что же меня купаться не позвал? Я бы пошла…

— А ведра то, ведра, где?

Он лишь смущенно разводил руками — мол, дурак, чуть в болоте не утоп. Именно так с улыбкой на губах он бы и добрался до своей землянке, если не одно но… Из-за дерева прямо на него вышла высокая девушка в мужских брюках и солдатской гимнастерке. Ее распущенные волосы волной растекались по плечам и пропадали на спине.

Он встал, как вкопанный. Улыбка, которую он мгновение назад так щедро раздавал, медленно превращалась в неопределенную гримасу. Она тоже остановилась… Их разделяло несколько метров.

— Леся, солнышко мое, что ты тут делаешь? Пошли домой, пошли, — какая-то закутанная в шаль женщина встала между ними и попыталась ее увести. — Ну, что ты заупрямилась… Командир же сказал тебе…

Девушка смотрела прямо на него, а ее ярко-синие глаза, казалось, прожигали в нем страшные раны. «Это же она! — его сердце ухнуло в бездонную пропасть, увлекая за собой и его самого. — Это же та самая девка из села!». Перед глазами словно наяву встала часто прокручиваемая в мозгу картина… Медленно летит пуля. Видна каждая ее щербинка, каждая бороздка… Вот она касается легкого девичьего платья и от него летят клочья ткани и плоти. Стреляет второй. Карабин дергается словно живой, выбрасывая золоченную гильзу куда-то в высокую траву! Снова попадание! Девушку делает шаг назад… На ее бледном лице ни кровинки, только глаза сверкают синим пламенем… Еще выстрел! На животе расцветает кровавый цветок!

— Ты… Ты кто? — его голос дрожал, но он никак с этим ничего поделать не мог. — Как твое имя?

Женщина, не оборачиваясь, пробормотала:

— Дочка это моя Леська! Болезная она совсем…Как немец проклятый пришел, так толком и слова то не говорит… Иди, родимый, куда шел! Доча пошли! Ну, пошли, моя хорошая!

Женщина пыталась ее повернуть, но легкое, почти невесомое тело словно приросло к земле. Девушка продолжала смотреть на Маркина.

— Что уставилась? — с ожесточением в голосе спросил мужчина; в этот самый момент он ясно почувствовал, как необъяснимый ужас начал медленно его душить. — Что тебе надо?

Паника заполняла каждую клеточку его организма. Мозг просто выл от страха, от чего в кровь выплескивались громадные дозы адреналина. Неимоверно хотелось куда-то бежать сломя голову, нестись не разбирая дороги… Убежать, спрятаться, зарыться, лишь бы не видеть этого, лишь бы не ощущать этого ужаса…

Ноги сковало. Дернуться не было сил! Синие глаза пожирали его изнутри!

— Алеся, что ты тут делаешь?! — раздался недовольный мужской голос, мгновенно разрушивший оцепенение. — Я же сказал, что не надо бродить одной по лесу! Так я смотрю выполняешь мой приказ?! Да?! А вы, мамаша, куда смотрите? Видите девка не в себе… Вдруг, что сотворит… Прямо не партизанский отряд, а детский лагерь!

Из девушки будто вынули стержень. Мать сразу же ее подхватила за руку и повела в сторону поляны.

— А, Семен, искал тебя я. Говорят, чуть не утоп ты…, — заметил его Голованко. — Осторожнее надо быть. Ты еще тут новенький… Как тебе у нас? Привыкаешь?

Тот кивнул головой, не в силах ответить. Оцепенение его лишь начало отпускать. Но проклятые ноги продолжали предательски дрожать, что впору было задуматься о костылях.

— Хорошо! — в сумраке, который лишь слегка разгонялся отблесками далекого костра, сложно было заметить состояние Семена. — Есть мнение, в город тебя послать… А, что? Человек ты новый, не примелькавшийся. Бумаги у тебя добрые… Походишь, посмотришь. В школу заглянешь. Слух есть, что открыть ее хотят… Давай, завтра до рассвета подходи ко мне и подумаем, как все обустроить.