Заслужить смерть

ГЛАВА 24

— Доброе утро, Алима, — мамин голос, ласковое прикосновение, запах ее духов с легкой нотой черной смородины.

Я открыла глаза. Это не сон. Порывисто сев, обняла маму. Οна расплакалась, прижимая меня к себе, легко покачивалась, словно убаюкивая, прогоняя тревоги. Как в далеком детстве.

— Я очень скучала по тебе, по отцу, — призналась я, не выпуская маму из рук. Глупо, но боялась, мне все же снится, и до Гюльхота еще несколько дней пути.

— Мы тоже скучали, милая. Мы тоже. И волновались, мы же знали, что Интри убили. Но теперь все закончилось. Ошейник вчера утром сняли. Я тебя теперь так далеко не отпущу. Эта затея Интри с Аваином никогда мне не нравилась, но он был так уверен в том, что сможет там разбогатеть.

— А где Триен? — спросила я о важном, прервав разговоры о том, что больше значения не имело.

Мама отстранилась, заглянула мне в лицо, погладила по щеке:

— Шаман в доме для гостей. Отдыхает с дороги. Проспал вчера целый день, не притронулся к ужину. А завтрак ему уже отнесли.

Она улыбнулась. Выверенная улыбка знатной женщины, которой не к лицу долго общаться с простолюдином и интересоваться им больше, чем велят законы гостеприимства. Холодный, чуть настороженный взгляд показывал, что никакого особенного расположения Триен пока не заслужил и вряд ли это изменится. Поразительно, как много боли смогли причинить несколько мгновений, за которые пришло осознание того, что мои родители не примут Триена.

— Вы не пригласили его к столу, — я попыталась сделать из этого вопрос, но ответ был уже известен. Конечно, нет. Кто им, членам одной из древнейших знатных семей Каганата, Триен в самом деле?

— Мы признательны ему за то, что он привез тебя. Отец отблагодарит его. Щедро, в пределах разумного, конечно. Шаманы славятся ненасытностью, когда речь заходит о золоте, — в ее голосе слышалось легкое пренебрежение к чужой слабости. — Если, конечно, он не пользовался твоей беззащитностью и женской уязвимостью. Ты понимаешь, о чем я?

Я отрицательно покачала головой.

— О близости, Алима.

— Нет, ничего не было, — поспешно заверила я.

— Хорошо, — кивнула мама. — Мне будет приятно отблагодарить его и отпустить с миром, а не хоронить человека, опозорившего наш род.

— Триен очень хороший. Вы просто его не знаете!

Моя попытка защитить его разбилась о спокойную улыбку:

— Милая, ты еще, в сущности, такое дитя. Все хорошие, когда хотят что-то получить.

Я открыла рот, чтобы возразить, но мама будто не заметила, встала, пошла к двери:

— Скажу отцу, что ты проснулась. Велю подавать завтрак. И ты нам расскажешь, что случилось, и как ты здесь оказалась одна.

— Я не буду есть без Триена, — заявила я, оскорбившись, что его даже не посчитали за человека.

— Ты, наверное, прослушала, — мама посмотрела на меня, как на капризного несмышленыша. — Ему уже отнесли завтрак.

— Значит, я не буду есть до обеда, — прозвучало резко и решительно. — Я не буду есть без Триена.

— Алима, что это за глупости? — пожурила мама. — Понимаю, что ты к нему могла привязаться за время пути, но…

— Он спас мне жизнь, — жестко, не терпящим возражений тоном перебила я. — Он вылечил меня. Он был ко мне добр, как никто прежде. Οн оберегал меня по дороге из Аваина сюда, когда моя магия была нестабильна, когда я после каждого непроизвольного перекидывания падала без сил.

— Алима, детка, — мама попробовала меня увещевать, но я была непреклонна.

— Либо Триен будет есть с нами как почетный гость. Либо я не буду есть вообще. За год плена привыкла голодать.

Подумать только, я впервые в жизни противоречила матери. Мама, ошеломленная моим беспримерным упрямством, долго молчала, смотрела на меня оценивающе, серьезно.

— Я поговорю с отцом, — пообещала она и вышла.

Только тогда я выдохнула, но никакого облегчения не испытала. Это пока даже не было победой. Не такого отношения к Триену я ждала от родных, не такого. Но они ведь просто не знали ничего!

В дверь постучали, вошла незнакомая служанка, почтительно предложила помощь. Небо, я уже и забыла, каково это — иметь прислугу. За год от столького можно отвыкнуть.

Молодая женщина принесла платье, одно из тех, которые шились еще до моего замужества. Помню, что не взяла его и многие другие, потому что они казались мне, отданной замуж без любви, слишком жизнерадостными. Теперь прелестное голубое платье, которое тогда считалось вполне скромным, поразило богатством ткани и отделки. От этого я тоже отвыкла.

Тонкое белье, дорогая одежда, расшитая серебром домашняя обувь, традиционные украшения в косах, совсем немного косметики, чтобы подчеркнуть брови, глаза и губы, — из зеркала на меня смотрела девушка, которую я позабыла.

Покладистая, хорошая, а это значит послушная дочь. Каганатская аристократка, свято берегущая честь рода. Чтящая традиции жена, покорная воле мужа, подчиняющая его интересам свою жизнь и магию. Кротость и смирение, осознание собственного места в мире, своей роли и обязанностей по отношению к семье и роду в целом.

Я — вдова, ни разу не отяжелевшая в браке, прожившая в плену иноверцев год. Само по себе это большой удар по чести семьи и по моей репутации, а я еще путешествовала вместе с мужчиной-шаманом.

Естественно, что первым делом, даже до того, как узнала, что вообще случилось, мама поинтересовалась, не пришлось ли мне платить собой за помощь. Этот вопрос самый важный. Он определяет мою судьбу. Он влияет на всю семью, ведь я вернулась в родительский дом под защиту и покровительство отца.

По закону и чести Орлы могут потребовать, чтобы я жила у них, чтобы стала женой одного из их рода. Даже траур ещё не закончился, я связана с семьей мужа магией. Отцу наверняка предстоит объясняться с Орлами, ему придется просить поддержки у своего старшего брата, главы рода, чтобы оставить меня здесь.

Как мне в голову пришло настаивать на своих условиях? У меня нет на это права, мое положение сейчас неустойчивое и неопределенное. Это Триену я могла говорить, что не вернусь в род Орлов, но на самом деле не могу даже повлиять на то, как долго отец разрешит шаману гостить в своем доме!

Я — дочь. У меня есть только одно право: соглашаться с решениями отца.

Отец определяет все. И мою судьбу тоже. По правде говоря, он даже порадуется, если кто-нибудь из Орлов заявит свои права на меня. Отцу не придется искать мне нового мужа. О том, что в поисках нет нужды, он еще не догадывается. Но как расположить отца к Триену, если он начал общение с гостем в таком ключе?

— Голубой тебе к лицу, — мама, появившаяся бесшумно, жестом отослала служанку. — Ты чудесно выглядишь, дочь.

Серьезное обращение подсказывало, что разговор легким не будет.

— Спасибо, — я оторвала взгляд от изящной и дорогой красавицы в отражении. — Ты поговорила с отцом о Триене?

— Да, он не считает правильным так привечать иноверца и шамана, и все же согласен сделать исключение, учитывая значимость его поступка. Но способ, которым ты добилась этого согласия, он считает порочным и недостойным.

Справедливый укор, учитывая мое положение.

— Простите. Триен много для меня значит.

— Мы с отцом это понимаем, Алима, — строго подчеркнула мама. — И то, что тебе пришлось нелегко, тоже, но…

— Боюсь, не понимаете, — я отрицательно покачала головой, непривычно звякнули украшения. Мама, которую я перебила, недовольно поджала губы. — Триен проспал весь вчерашний день. С ним вы еще не разговаривали. Как же вы можете знать, что Интри убили у меня на глазах? Что меня год держали в рабском ошейнике? В подвале? Это счастье, что родовая магия меня защитила. Я была в лисьем облике это время! — я говорила все напористей, громче.

Пусть складывает руки на груди и хмурится. Пусть!

— Как вы можете понимать, что я чудом сбежала?! Несколько раз едва не погибла, а Триен спас меня? Спас, рисковал жизнью ради меня. А не только привез из города в город! — под конец я сорвалась на крик, но не стыдилась этого.

Боже, помоги ей понять, пожалуйста!

Мама молчала, долго смотрела на меня. И я с горечью думала, что она, привыкшая не просто к достатку, а к роскоши, не в силах представить и осознать то, что я сказала. Для нее «год в лисьем облике, в ошейнике, на каменном полу впроголодь» — слова, не складывающиеся в картины.

Я шагнула вперед, взяла ее за руку, накрыла сверху второй ладонью и посмотрела в глаза:

— Считай меня, мама.

Οна закрыла глаза, через ладони пошел поток волшебства. Я вызывала в памяти картины. Одну за другой. После ритуала Триена эта боль притупилась, но и той, что осталось, хватило. Мама пришла в ужас и плакала, а ее захлестывало все новыми и новыми образами.

— Я и представить не могла такое, — просипела она, убрав руку намного раньше, чем досмотрела до конца.

— Понимаю, — тихо ответила я, глядя, как она утирает слезы. — Вам просто нужно познакомиться с Триеном. Он очень хороший, лучший. Вы поймете.

Она кивнула и шепотом пообещала поговорить с отцом ещё раз.

В трапезной накрыли стол, и по обилию моих любимых блюд сразу стало видно, что завтрак праздничный. Отец, сидевший во главе стола, спокойно улыбнулся, будто мое требование пригласить Триена нисколько его не раздражало. По тому, как говорила со мной мама, я понимала, что отец очень сердит на меня, но не хочет портить первый после моего возвращения завтрак. Только поэтому он пошел на уступки, только поэтому не показывал истинных чувств.

Повинуясь жесту отца, я подошла, преклонила колено, как подобало незамужней дочери. Он погладил меня по плечу, поцеловал в лоб.

— Мы рады, что ты вернулась, дочь.

— Я счастлива быть здесь, — встав с его разрешения, смиренно ответила я. Обращение лишь подтвердило мои выводы. Отец недоволен мной.

— Приятно видеть, что ты ещё не забыла традиции, — он оценивающе посмотрел на меня. — Надеюсь, ты сможешь объяснить человеку, который привез тебя, как следует вести себя за столом? У нас нет деревянных ложек. Не хотелось бы, чтобы он испытывал неловкость.

— К счастью, Триен не нуждается в моих наставлениях, отец, — стараясь не показывать, как оскорбило меня это замечание, ответила я. — Он хорошо образован и умеет обращаться со столовыми приборами. По-каганатски он тоже свободно говорит.

— С ужасным акцентом, — добавил отец.

— Главное, что все понятно, — миролюбиво добавила мама.

Сердце билось противно, тревожно. На душе было пусто, и удерживать почтительно-благожелательное выражение лица стало почти невозможно. Очень хотелось выйти из комнаты, просто быть в другом месте, а потом проснуться и обнаружить, что все это неприятие — обыкновенный кошмар.

— В какой комнате для гостей его поселили? Я зайду к нему, — предложение прозвучало робко. Хорошо, что глаз на отца я без разрешения по-прежнему не поднимала. Он не увидел, что я вот-вот расплачусь.

— За ним пошлют, — отец кивнул старшему слуге, тот вышел из трапезной. — Моей дочери не к лицу самой приглашать к столу шамана-чужака.

Я уже открыла рот, чтобы возразить, чтобы объяснить, как неверно отец оценивает Триена, как нечестно по отношению ко всем нам закрывать глаза шорами предрассудков, но вмешалась мама.

— Алима, детка, садись. Господина Триена позовут, ты ещё не пришла в себя после того, как мы сняли ошейник. Счастье, что господин Триен очень тщательно просчитал формулы и приехал с уже готовым решением.

Я села на свое место рядом с мамой, обратила внимание на то, как недоуменно хмурится Зула, вдова моего брата. Видимо, перемена настроения мамы была яркой. Место по правую руку отца, место моего племянника и наследника семьи, пустовало. Ребенка не хотели показывать шаману, уверена, дело было в этом.

— Это аваинские формулы и явно другой природы. Не шаманские и уж точно не наши, — прежним ровным тоном продолжала мама. — Без расчетов господина Триена мы потеряли бы много времени, пытаясь разобраться с хитрыми чарами истощающего тебя ошейника. А ты уже не просто не могла перекидываться в человека. Ты почти не просыпалась. Господин Триен очень вовремя привез тебя и, я в этом уверена, не в первый раз помогал тебе за время знакомства.

— Ты права, мама, — со всей почтительностью ответила я, понимая, что мама пытается успокоить отца перед встречей с Триеном. — Он не раз помогал мне, защищал и никогда не просил никакой награды, кроме обыкновенного «спасибо».

Нужно время. Нужно просто дать маме немного времени. Она сможет настроить отца иначе, мне не придется выслушивать нападки на Триена и тратить все силы на то, чтобы защищать его.