Заслужить смерть

ГЛАВА 10

Кто бы мог подумать, что я просплю почти до полудня! Надо же, как меня вымотали последние недели. Хотя куда больше удивляло другое. Я спала в доме человека, доверять которому не могла. В доме шамана, способного в любой момент превратить мэдлэгч в ингредиент! И спала прекрасно, отдохнула и чувствовала себя вполне неплохо. Интри назвал бы меня беспечной, отец — глупой, но я просто радовалась возможности восстановиться.

Умывшись прохладной водой из белого кувшина, стоящего на подоконнике, расчесала и заплела волосы. В сложившихся условиях это оказалось неожиданно сложно, но именно неспособность левой руки справиться даже с таким простым заданием убедила меня остаться в этом доме. Шаман мог помочь, в этом я не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что у его помощи будет цена. Нужно надеяться, я скоро пойму, какая именно, и успею вовремя сбежать.

В ларе нашлась длинная синяя юбка с белой вышивкой. Растительный узор вился по подолу, ткань легла аккуратными складками под широким матерчатым поясом, а черный жилет скрадывал то, насколько мешковатой выглядела светлая блуза. Получился костюм северянки, наверняка выглядевший на мне нелепо.

Когда я тихонько открыла дверь в большую комнату, застала шамана за готовкой. Молодой мужчина что-то перемешивал в круглом горшке, вкусно пахло мясом, печеной тыквой и специями. От голода свело желудок, и я, погладив криво заплетенную косу и проверив, не выбились ли пряди, поздоровалась.

— День добрый, Алима, — ответил шаман с поразительно спокойной, дружелюбной улыбкой. — Я не будил, подумал, тебе нужно набраться сил. Выспалась?

— Да, спасибо, — коротко ответила я, не упомянув, что давно не чувствовала себя такой отдохнувшей.

— Это замечательно. У нас сегодня поздний завтрак, — он указал на стол, и я заметила свежую повязку на его левой руке. — Проходи, садись. Чаю?

— Да, с удовольствием. Может, помочь? — предложила я, надеясь, он поручит мне что-нибудь. Тогда будет вероятность, что я смогу расплатиться за еду и кров, выполняя разную работу по дому.

— Нет-нет, не надо. Я уже почти закончил, — легко отмахнулся шаман.

Кажется, домработница ему не нужна. Жаль, хорошая была мысль.

Я села на то же место, что и вчера, поджала ноги и поймала себя на стремлении занимать поменьше места. Чувствовала себя ужасно неловко, и благожелательность этого человека ничуть не улучшала положение.

— Мясо будем на ужин есть, а сладкая каша уже почти готова, — жизнерадостно возвестил шаман и, открыв навесной шкаф, достал оттуда две чашки. — Ты против меда не возражаешь?

Я отрицательно покачала головой. Он довольно кивнул и достал из другого шкафа пузатый горшочек. Вскоре передо мной стояла большая чашка ароматного дорогого чая, а с медовой ложки в него тонкой струйкой стекал янтарный мед.

— Как рука? — размешивая мед, спросил шаман. — Болит? Кончики пальцев чувствуешь? Покалывание? Онемение?

Я рассказывала, отвечала на уточняющие вопросы и послушно протянула руку, когда было велено. То, что и его левая рука оказалась перевязана, долгое время вызывало лишь смутное беспокойство. Я была уверена, что повязка у шамана появилась не на ровном месте, что это как-то связано со мной. Память подсказала ответ, когда мужчина отошел к печи и, к счастью, не мог видеть выражения моего лица.

Учителя говорили, что некоторые шаманы, молодые, неопытные, тратят не только магическую, но и жизненную энергию, излечивая недуги. Εсли этот колдун из таких, то домашней работой я точно не отделаюсь, а сбежать отсюда будет еще посложней, чем из подвалов Старума!

Сердце тревожно забилось, ладони противно вспотели.

— А ты давно шаман? — прозвучало робко, вопрос наверняка показался хозяину если не глупым, то неуместным, но другая формулировка не придумывалась.

— Давно, — умостив одну глубокую белую тарелку в сгибе локтя, шаман взял вторую здоровой рукой. — Учился долго, восемь лет без малого, и уже десять лет работаю сам.

Он поставил передо мной тыквенную кашу:

— Если ты о своей руке переживаешь, то не стоит. Я знаю, что делаю.

Я кивнула, изобразила улыбку и поскорей опустила глаза в тарелку. Вот теперь стало по — настоящему страшно. Εсли опытный шаман заплатил за мое исцеление жизненной силой, то он не выпустит из когтей мэдлэгч! Не выпустит!

Ела медленно. Горячая каша помогала мне держать себя в руках и не стучать зубами о ложку от страха. Не могло же мне так не повезти! Он не кажется злым. Пусть магия заблокирована, пусть я не чувствую, что движет им, но… Οн ведь добр ко мне, вежлив. Это, конечно, может быть искусной игрой, влиянием на эмоции, но… Может, я надумала лишнее?

— Не могла не заметить твою повязку, — тихо, боясь лишний раз поднять глаза на шамана, сказала я.

— Порезался, — спокойный ответ, будто подобное было в порядке вещей. — Ничего страшного.

— Я могу помочь перевязать. Одной рукой это неудобно делать, — глядя, как он размешивает озерцо расплавившегося масла, пробормотала я.

— Это будет очень кстати. Спасибо за предложение, Алима.

Мужской голос прозвучал мягко, особенно подкупало то, что шаман часто называл меня по имени. Смешно сказать, но теперь это казалось удивительно важным. Оттого еще сильней хотелось поддаться чарам голоса, его красоте. Я всем сердцем надеялась, что не увижу порез на ладони шамана. Такие остаются после ритуалов, а без ритуала невозможно пролить кровь и отдать жизненную силу заклинанию.

— Я не могу сейчас залечить порез магией. Резерв почти пуст, я много чаровал в последние дни, — прежним доброжелательным тоном продолжал шаман, ошеломивший меня таким признанием.

Он сказал чужачке, о которой ничего не знает, что ослаблен. Зачем? Вряд ли это правда, скорей, выдумка. Проверить я не могу — моя магия заблокирована. Он хочет посмотреть, что я стану делать? Попробую ли сбежать?

— Я прилягу на часок, нужно восстановиться.

Точно проверка. Но чего он добивается?

Шаман забрал пустые тарелки, отнес их в уже знакомую бадью с водой.

— Давай сделаем тебе свежую примочку, — он взял бутылку с лекарством и, проверив, плотно ли сидит пробка, потряс. — Ах да, чуть не забыл. Микстуру тебе тоже нужно выпить.

Стоя рядом с кухонным столом, я следила за шаманом, обертывающим мою руку полотенцами. Сладкая микстура от простуды затмила вкус тыквенной каши, примочка интересно пахла, прохлада приносила облегчение. Я старалась думать только об этом, иначе не смогла бы сохранить видимость спокойствия.

Порез, подтверждая опасения, был у шамана на ладони. Ровный, никаких рваных краев, никаких следов того, что шаман примерялся, сомневался. Одно уверенное движение ритуальным кинжалом. Росчерк, привязавший меня к этому человеку. Росчерк, захлопнувший капкан.

Шаман, наигранно улыбчивый и мнимо доброжелательный, ушел в дальнюю комнату и почти сразу вернулся.

— Думаю, ты выспалась, а ходить по дому не станешь, чтобы не шуметь. У меня есть книги на каганатском. Может, тебе они помогут отдохнуть, — он протянул мне красиво оформленный том пьес Чэнья, автора, прославившегося своими трогательными историями о любви.

Боже, умоляю, пусть все пугающие наблюдения окажутся глупостями! Как же хочется, что бы этот милый обходительный молодой мужчина в самом деле был хорошим человеком. Плохих в моей жизни достаточно, пусть он станет исключением! Пожалуйста, Боже, пусть будет так!

Запрятавшись в выделенной мне комнате, ласково гладила переплет, дышала ароматом страниц. Эти пьесы я знала очень хорошо. Многие из них ставили в школьном театре, в каждой из постановок я участвовала и до сих пор могла на память продекламировать свои роли. Поэтому так и не открыла том. Книга об историях влюбленных, как и поведение шамана вообще, натолкнула на другие, невеселые размышления.

Если шаман действительно был таким хорошим человеком, которым хотел казаться, то почему он при всей своей внешней привлекательности и высоком общественном положении одинок? Шаман, как и мэдлэгч, завидный жених. Почему же у взрослого мужчины, которому на вид без малого тридцать, ни жены, ни детей? Что так отвратило от него девушек? Какие деяния и дурная слава оказались сильней мечты о безбедной жизни в почете?

Вывод напрашивался сам собой: шаман вводил меня в заблуждение, усыплял бдительность, влиял на эмоции, вызывая расположение к себе. Вся эта доброта и благожелательность — вывеска, созданная только для обмана. Ничего не подозревающую мэдлэгч можно подлечить, подкормить. Она привяжется к спасителю, которому такую наивную дурочку будет проще использовать.

Не для того я от Старума и Фейольда убегала, что бы стать ингредиентом шаманского зелья!

Нужно поскорей отсюда выбираться. Пока шаман не понял, что, как бы он ни старался, о доверии с моей стороны не может быть и речи. Пока Фейольд, если это, конечно, правда, заперт вместе с подельниками.

О том, что маг оставит меня в покое, не приходилось и мечтать. Непонятно откуда взявшиеся обвинения в том, что именно я виновата в смерти его сестры, и угрозы Фейольда подкреплялись его знаменитой мстительностью. Такой не отступится, будет добиваться своего. Метка, плата мне за унижение, хоть и перестала болеть, подсказывала, что маг где-то близко, не дальше Пупа.

Чем больше я думала о преследователях, тем меньше верила в рассказанную мне вчера байку. Фейольд наверняка влиял на эмоции селян, расположил к себе. У людей нет оснований сомневаться в словах человека со значком стражника, так что вряд ли Вольных орлов повязали. Кроме того, это в своих владениях шаман защищен, но уже в Пупе он не в безопасности. Бандиты вполне могли подловить шамана за границами его земель и либо подкупить, либо угрозами склонить на свою сторону.

Выдавать меня Фейольду лично и брать на себя грех соучастия в моем убийстве шаман, видимо, не хотел. Вот и разыграл усталость, подчеркнул слабость магии, подталкивая к побегу. Даже книга должна была направить меня на нужные мысли! В одной из пьес пленник, которого вынудили служить тюремщику, сбежал именно в такой момент!

Книга выпала из рук, из-за превращения в лису закружилась голова. Уже в который раз отметила, как тяжело теперь давалась смена ипостаси. Эта магия, естественная, словно сердцебиение, последние дни отнимала столько сил, что становилось трудно дышать.

У внезапного перекидывания была и хорошая сторона: звериный облик всегда обострял чутье. А оно подсказывало, что я сама себя дурю и старательно множу страхи. Чутье было совершенно уверено в том, что приютивший меня человек не может оказаться убийцей-потрошителем. Значит, он в любом случае лучше Фейольда и его подручных. Нужно быть признательной Ему за посланного помощника и постараться отблагодарить шамана за лечение и кров. Оставалось надеяться, что плату он потребует посильную. А это, по сути, любая, кроме частей тела…

Вернуть себе человеческий облик не получилось, а бесплодные попытки истощили так, что я на лапах не держалась. От слабости мутило, разболелась голова. Я винила во всем ошейник, Фейольда, изменившего какие-то формулы на нем. Но вялость была даже сильней справедливой злости на мага и, свернувшись калачиком на постели, я умостила поврежденную лапу в мокром полотенце и задремала.

Проснулась от стука в дверь. Так ужасно испугалась, что внезапно перекинулась в человека и упала с постели. Сердце чудом не выскочило. Я не сразу сообразила, где нахожусь, и несколько долгих мгновений сидела на ковре, вцепившись в одеяло.

— Алима? — в голосе шамана слышалось беспокойство. — У тебя все в порядке?

Голоса я лишилась, похлопала в ладоши.

— О, — короткое замешательство, которого мне хватило, чтобы встать. — Прости ради богов. Говори, тварь.

— Все хорошо, — чувствуя, как от смущения горят щеки, заверила я. — Я превратилась случайно и упала. Ничего страшного. Я сейчас выйду.

— Не торопись, — слышно было, что он улыбнулся. — Я пока мясо достану, уже запеклось.

Поправляя одежду, отметила, что шаман, не открывший дверь без разрешения и вновь извинившийся за использование оскорбительной ключ-фразы, вообще вел себя очень тактично. Этот молодой мужчина старался сделать так, чтобы я чувствовала себя желанной гостьей в его доме, и каким-то непостижимым образом давал понять, что я действительно, совсем, нисколько его не обременяю. Его не задевала моя молчаливость, он не донимал расспросами. Участие, сердечность казались искренними.

Я хотела ему верить. Этой теплой, ободряющей улыбке, заботе, сочувствию. Хотела верить, хоть происходящее и казалось немыслимым, невозможным.

Но обмануться я боялась больше. Неопределенность и собственные страхи вынимали душу, оттого я не стерпела и решила расставить черточки в рунах. Выйдя из комнаты, подошла к хозяину, нарезавшему хлеб на кухонном столе.

— Я очень тебе благодарна за все, — в который раз не осмелившись назвать шамана по имени, начала я. — Как отплатить тебе за помощь?

Прозвучало хорошо, твердо. Еще бы не помешала уверенность в том, что смогу заплатить назначенную цену. Шаман встретился со мной взглядом, и видно было, что он искренне удивился.

— Мне не нужна плата, — он покачал головой.

— Но ты же берешь деньги, еду и вещи за лечение, за ритуалы, — возразила я. — Мой отец заплатит столько, сколько скажешь.

— Охотно верю, но мне не нужны деньги.

Веский, окончательный ответ, который меня совершенно не устраивал! Тот, кто не хочет денег, может потребовать что угодно.

— Пожалуйста, сложи цену своей помощи. Я не хочу оставаться должницей, — упорствовала я, чем заслужила долгий задумчивый взгляд.

— Хорошо, раз это для тебя так важно, — заключил шаман наконец.

— Спасибо. Я буду рада отплатить за добро, — изобразила улыбку, хоть никакого облегчения не чувствовала.

Он кивнул, молча достал тарелки, судок с ужином из печи. Мясо и яркая, красиво подрумянившаяся тыква, казалось, полностью завладели его вниманием. Я не отважилась приставать с разговорами, да и любая фраза не была бы к месту. Слишком серьезным выглядел шаман.

— Прихвати тарелку с хлебом, пожалуйста, — первые сказанные после долгой паузы слова удивили обыденностью и спокойным тоном. Будто не было только что разговора о плате за ни много ни мало спасение жизни.

Выполнив просьбу и послушно сев за стол, подумала, что такая реакция шамана, наверное, правильная. Γлупо было ждать от него немедленного оглашения списка вещей или редких трав, которые колдун мог бы потребовать.

Сладковатая тыква прекрасно оттеняла ароматное мясо, соус с травками подчеркивал вкус серого хлеба. При других обстоятельствах я бы считала, что попала в рай, но на сердце было тревожно. У разговора остался неприятный осадок, и я поймала себя на том, что то и дело поглядывала на сидящего напротив мужчину, ждала хоть каких-то слов, искала и не находила темы для беседы.

Шаман сосредоточенно хмурился, ел молча, и даже робкая похвала его прекрасной стряпне не изменила настроения хозяина. Я сожалела, что упомянула плату, но и не спросить о ней не могла.

— Я рассказывал тебе, что в Пупе были очень тяжелые роды, — заговорил он, когда тарелки опустели. Прежняя благожелательность, хвала Ему, никуда не делась. — У нас принято выпить за здоровье матери и новорожденного, и наше с тобой знакомство тоже нужно отметить. Надеюсь, ты не откажешься от вина.

— Не откажусь, — радуясь тому, что долгие раздумья пока не повлияли на тон общения со мной, я готова была согласиться на любое предложение.

— Это хорошо, — он улыбнулся. — Пить одному не хочется, а я выпить должен. Я ведь был причастен к родам.

О таком удивительном обычае в школе не рассказывали, и я спросила до того, как сообразила, что интерес вряд ли уместен.

— Почему «должен»?

— Таким образом я показываю, что закончил работу, завершил ритуал и передаю мать и дитя под покровительство духов их рода, — пояснил шаман. — Часть вина я позже, сегодня ночью, принесу в жертву. Таким образом отблагодарю духов за помощь. А ритуал проведу ночью не потому, что это наилучшее время для шаманских таинств, — подчеркнул он с усмешкой. — Все проще. Поддерживающие роженицу и ребенка заклинания перестанут работать в полночь, и к этому моменту у моих подопечных должны появиться другие покровители.

— Очень интересно. Я не знала о таком обычае.

— Не ожидал другого, — он встал, забрал тарелки и пошел на кухню. — Шаманы и мэдлэгч очень по — разному обращаются с магией, хоть и черпают ее из одного источника. У даров северных и итсенских магов и вовсе иная природа, а это означает иные возможности.

Булькнули тарелки, опустившись в мыльную воду, звякнули приборы, хозяин с сомнением посмотрел на грязную посуду, махнул рукой и достал из навесного шкафа серебряные кубки и темно-зеленую бутылку.

— По этой причине я не снял пока с тебя ошейник, — продолжил шаман, вернувшись к столу. — Честно говоря, не разобрался в формуле с налету, а вчера важней было разрушить причинявшее тебе боль заклинание. Но я попробую еще, Алима. Обязательно.

— Фейольд переделывал формулы, что бы я, как и прежде, могла перекидываться сама, без артефакта, — вставила я, глядя, как красное вино льется в кубки.

— Наверное, из-за этого в нескольких местах видны вставки в плетения, — предположил шаман. — Они есть и на замке, что дополнительно усиливает его. Я посмотрю еще, когда резерв восполнится.

— А спилить или перекусить его нельзя? — на такое простое решение я не особенно надеялась.

— Нет, — шаман сел напротив, придвинул мне полный кубок. — Οн тебя убьет, если пытаться так снять. За наше знакомство, Алима.

— За наше знакомство, Триен.

То, что я пересилила себя и впервые назвала его по имени, шаману явно понравилось. Он очень тепло улыбнулся, отпил вино и, жестом показав, что нужно поставить кубок не на стол, а на левую ладонь, прочитал заклинание на непонятном мне языке. Снова сделал глоток и только тогда поставил кубок на стол. Я в точности повторила его движения и кусала себя за язык, не зная, будет ли уместно спросить шамана о смысле действий и значении заклинания. К счастью, он сам догадался, что мне любопытно.

— То, что я пригласил тебя в дом, уже настроило магические потоки на помощь тебе. Теперь же ты представлена духам этого места, что дополнительно усилит защиту и ускорит выздоровление. Будем надеяться, что и простуды удастся избежать, — он чуть нахмурился: — Меня беспокоит то, что ты промерзла ночью, и твой румянец мне тоже не нравится.

Я коснулась правой рукой щеки — горячая. Оглянулась в поисках зеркала. В моей комнате его не было.

— Это совершенно точно не от вина, — заметил шаман. — А зеркало в этом доме только одно, металлическое. Я за ним не пойду, прости. Слишком устал. Придется тебе поверить мне на слово. Сможешь?

Он усмехнулся, во взгляде читалось лукавство, но доброе, шутливое, совершенно точно беззлобное. Оно удивительно шло этому красивому северянину, подчеркивало его благожелательность.

— Конечно, — я тоже улыбнулась, чувствуя, как всего от двух глотков вина становится легче, свободней дышать.

На ум пришло глупое сравнение со старой сказкой. Казалось, какие-то внутренние ремни и железные обручи, сковывавшие сердце, лопались, освобождали меня, раскрепощали.

— Заклинание, которое я только что произнес. Ты его поняла?

— В общих чертах, — уклончиво ответила я, после краткого замешательства решив не выдавать свое незнание северного магического языка.

Моя уловка, правда, никого не обманула.

— Никто не обязан знать и понимать все, — хмыкнул шаман. — И нет ничего плохого в том, что бы признавать незнание. Тебе перевести заклинание? Хочешь узнать его смысл?

— Хочу, конечно, — вздохнула я и тут же поспешила оправдаться: — Я немного умею читать написанные заклятия на этом языке, но их в школе никто не произносил. Я не понимаю их на слух.

Он кивнул.

— Заклинание не только представило тебя духам этого места. Оно поделило твою и мою жизнь на две части: до нашей встречи и после. Скорей всего, ты сейчас почувствуешь облегчение, — предупредил он. — Хоть ошейник и не снят, прежняя жизнь, в которой было рабство, закончилась. Я сделаю все, что от меня зависит, лишь бы ты не попала в плен, не попала к Фейольду снова.

— Спасибо, — глядя ему в глаза, я поразительно ясно понимала, что он не шутил, не обманывал. Шаман говорил совершенно серьезно, и это против ожидания не настораживало и не пугало. Напротив, я поверила Триену. — Не знаю, чем заслужила все это, но я очень благодарна тебе. За защиту, помощь и намерение. Но у твоих владений есть границы, за ними мир не такой безопасный, по крайней мере, не для меня. А я не могу вечно оставаться здесь и злоупотреблять твоим гостеприимством.

— Поэтому я постараюсь сделать мир менее опасным для тебя, Алима, и пойду с тобой. Οтведу тебя домой, — спокойно, будто речь шла не о другой стране, а о соседней деревеньке, сказал он.

Я знала, что он искренен, что не разбрасывается подобными обещаниями десять раз на дню. Я просто это знала, а потому глупо хлопала глазами и не находила слов.

— Но почему? — собственный голос прозвучал жалко и ломко, а глаз от Триена я оторвать не могла.

— Я, как ты и просила, сложил цену, — твердо, веско, будто озвучивая окончательное решение, ответил он. — Деньги мне не нужны, но знания лишними не будут. Магия мэдлэгч идет из того же источника, что и моя. Значит, я смогу использовать зелья и чары, но меня должен научить кто-то опытный. Даже если мне удастся снять с тебя ошейник, на роль наставницы ты не подходишь. Ты слишком молода, вряд ли умеешь взаимодействовать с дарами другой природы.

Я ошеломленно кивнула. Учителем для шамана я в самом деле не смогла бы стать. Мне для такого не хватало опыта.

— Поэтому я отведу тебя к твоим родным, а они научат меня каганатским целительским заклинаниям, — подытожил Триен.

Любопытная цена. Οн не попросил научить проклятиям, искусству создания злых кукол, боевым заклинаниям или зельям. Он назначил ценой знания, с помощью которых сможет помочь другим. Сама по себе просьба подкупала, но еще больше поражала искренность Триена, его настоящий интерес к такому волшебству.

— Уверена, моя семья с радостью заплатит эту цену.

Я не сомневалась в том, что бабушка возьмется обучать Триена, и образ, возникший перед внутренним взором, казался правильным. Просторная комната, множество живых растений в горшках, пестрый плед на коленях бабушки, шаман, записывающий мелодию лечебных заговоров, как это когда-то делала я.

— Мне бы хотелось научиться. Я слышал, каганатские маги способны лечить прикосновением.

— Касания вообще очень важны для мэдлэгч, — я с радостью подхватила эту тему. — С их помощью можно определить не только болезни. Опытные знающие способны после одного лишь прикосновения сказать, откуда человек родом, добро или зло у него на сердце, не виновен ли он в каких-нибудь преступлениях. Мэдлэгч не бывают судьями, самое верное название «обличители». Когда доказательств не хватает, судьи могут попросить знающих о помощи. Но не стоит думать, что за прикосновением ничего не стоит, а оно само длится пару мгновений. Это ритуал познания, долгий, многоуровневый, иногда болезненный для мэдлэгч, но оно того стоит, — с жаром заключила я. — Так невиновный не попадет на плаху.

— Какая интересная особенность магии, — удивился он. — Шаманам не нужно прикосновение, что бы получить такие вот сведения. Достаточно ритуала с использованием одежды или волоса человека.

— В этом особенность Εго благословения, — улыбнулась я, вновь отпив вино по примеру Триена. — Разная магия для разных народов.

— Ты упомянула школу. Кажется, в ней учат не только счету и грамоте, — он выжидающе вскинул бровь.

— Ты прав. Для мэдлэгч и знати в Тангайхоте, в столице, многие десятилетия существует школа. Там учат заклинания, рецепты зелий, обучают гаданию и тому, как на травы влияют звезды. Каганатский, аваинский, итсенский или торэйанский там тоже изучают.

Я говорила о школе увлеченно, рассказывала о занятиях, о подругах, с которыми не виделась четыре года. Триен внимательно слушал, задавал множество вопросов, и создавалось впечатление, эта тема его очень интересует.

Не знаю, как всплыло имя Интри, о котором я ничего пока не хотела рассказывать шаману, но слова были сказаны, и давнюю притупившуюся обиду на мужа и на отца, решившего мою судьбу, я не смогла скрыть. Тяжелый кубок холодил пальцы, вино, раньше легкое и чуть кисловатое, постепенно раскрыло вкус и букет. В нем ощущались терпкость и горечь, так созвучная той, что пропитывала мое сердце. По щекам побежали слезы, и я даже не сразу заметила, как смахиваю их, рассказывая участливому и необъяснимо уютному Триену о смерти мужа.

Только тогда я по-настоящему оплакала Интри. Только тогда действительно поняла, что уже не дочь своего отца и не жена своего мужа. В тот вечер впервые пришло понимание того, что я осталась без рода. К своей семье я больше не принадлежала полностью, ведь брачный обряд отсек подавляющую часть магических связей. Но и к роду Οрлов я уже не относилась. С ними меня не связывало рождение ребенка их крови, а со дня смерти Интри прошло слишком много времени, магическая связь с Орлами разрушилась.

Это озарение, не менее болезненное, чем клеймо Фейольда, окончательно меня сломило. Я плакала навзрыд, спрятав лицо в ладонях, уткнувшись в плечо Триену, обнимающему меня. Перед внутренним взором мелькали воспоминания, говорить было сложно, но еще трудней было остановиться. Непоследовательный рассказ перемежался всхлипываниями, в какой-то момент я поняла, что сбилась на родной каганатский, и, по всей видимости, это произошло уже давно. / Триен вряд ли понимал хоть слово. Но меня это не смущало, скорей, радовало. Пережитое заставляло говорить, выплескивалось слезами, и я, обхватив Триена обеими руками, рассказывала, не замолкая.

Постепенно тело налилось тяжестью, моя речь замедлилась, на смену болезненному возбуждению пришла благодатная сонливость. Я ощущала тепло обнимающих меня рук, ласку и участие, голос северянина звучал успокаивающе, убаюкивающе. Я вздрогнула, неожиданно превратилась, но и тогда Триен не выпустил меня, а подхватил, отнес на постель.

Подушка, теплое одеяло или то, что Триен убрал руки, вернуло мне человеческий облик.

— Спи, отдыхай, — посоветовал шаман и поправил мне на плече одеяло.

Помню еще, что чувствовала, как он делал мне новую примочку. Прохлада немного привела меня в чувство, хотя ни сил, ни желания открыть глаза уже не осталось.

— Надеюсь, ты не слышишь и не перекинешься ночью, — прошептал Триен. — Говори, тварь.

Как мило с его стороны позаботиться о том, чтобы у меня сразу после пробуждения была возможность говорить. Нужно будет поблагодарить его за это утром…