Заслужить смерть

ГЛАВА 19

Утром родители Триена сами, без моего вмешательства догадались посетителей спровадить, но пришлось пообещать, что после полудня тунтье обязательно со всеми поговорит. Думаю, без этих слов дом просто взяли бы в осаду.

Поздний завтрак, вкусный чай, сонный Триен, не восстановившийся за ночь. Единственным человеком, с которым он не отказался поговорить до полудня, стала жена вчерашнего кровельщика. Он подробно рассказал ей, как теперь нужно ухаживать за мужем, когда разрешить вставать, когда приготовить ему что-то посущественней супов на крепком бульоне и разваренных каш. Женщина внимала и клялась исполнить все в точности.

Она принесла с собой деньги и, заботясь о здоровье мужа, заплатила сверх назначенной цены. Триен, конечно же, знал, что так будет, поэтому запросил относительно немного. В Каганате за меньшее просили раза в три больше.

— Они бедные люди, — тихо объяснил Триен, когда посетительница ушла. — Ее муж теперь по крайней мере шесть недель не сможет работать. Им нужно на что-то жить.

— У меня создалось впечатление, что ты вообще не хотел просить плату, — заметила я, налив ему стакан компота из свежей вишни.

— Ты права, — он кивнул и положил свободную ладонь мне на запястье, ласково погладил большим пальцем. — Знакомство с тобой многому научило меня. Благодаря тебе я иначе увидел ситуацию.

Вряд ли он знал, как польстили его слова. Я смутилась и не стала уточнять. Триен пояснил сам:

— Не назначь я цену, она стала бы моей должницей. Отплатить мне напрямую нельзя, я ведь здесь бываю редко. Зато можно попытаться рассчитаться через моих родных. Она носила бы деньги или съестное, и это никогда не закончилось бы. Не зная цены, она всегда считала бы, что сделала еще недостаточно, — он вздохнул, посмотрел мне в глаза: — Слишком малая плата тоже сделала бы ее моей должницей. Она бы догадалась, что я пожалел ее и нарочно попросил немного. Названная цена дала ей уверенность, уплаченные деньги — покой. Мы квиты с ней. Но я понял это только благодаря тебе.

В его взгляде я видела нежность, оттого колотилось сердце, и безумно хотелось, чтобы он поцеловал меня. Χотя бы обнял! Но нас разделял стол, а в дверях кухни появилась госпожа Льинна, и момент был безнадежно упущен.

— А я на стол собираю, — она принесла на доске горячую серую ковригу и, поставив на середину стола, прикрыла ее вышитым полотенцем. — Отец зайдет пообедать, полдень скоро.

Я предложила помощь, но женщина только отмахнулась:

— Ты ж тоже силу вчера отдала. Вижу же, что сонные оба.

На столе стопкой встали коричневые тарелки, появился большой светлый горшок с супом. Ничем другим это быть не могло, но он был совсем холодным, даже горшок запотел.

— Свекольник? — с надеждой спросил Триен.

— Я знаю, что ты его любишь, — ее мягкая улыбка в который раз подчеркнула, как похожи сын и мать. — Будешь, когда отец придет?

— Конечно! Когда я от твоего супа отказывался?

Ждать пришлось недолго. Хозяин дома вернулся вовремя, к столу подошел уже переодетым. И было что-то волшебное в том, как все его ждали, как этот простой, но любящий свою семью коренастый мужчина омыл руки и лицо, молчаливо помолился и лишь потом, стоя у стола, прижимая ковригу к груди, отрезал хлеб и давал каждому его ломоть в руки.

Странно, но именно в тот момент, когда господин Тоно вручил мне хлеб, я почувствовала, что Триен не ошибся. Я знала, что не чужая ему, как и он мне. Но никак не ожидала, что за такой короткий срок перестану быть посторонней этим людям. Светлое, очень теплое ощущение причастности угнездилось в душе и сохранялось весь день, согревало ночью, из-за него утром на лице сияла улыбка. Прелестное чувство!

Οно потускнело на следующий день, когда последний проситель ушел, а уставший, не восстановившийся Триен заговорил со мной об одолжении. Он хотел провести ритуал, не длительный и совсем не такой сложный, как исцеление. Но Триен надеялся, я разрешу ему вновь использовать свою магию, ведь его целью была попытка разглядеть будущее ещё нерожденного племянника, а дары мэлдэгч четче видят грядущее.

Я согласилась, не могла не согласиться, как не могла не думать о словах тети. Шаманы жаждут могущества, ищут пути его преумножения. Об этом говорили в школе, это с младых ногтей знали все мэдлэгч. Я боялась думать, что тетя права, что стану хитрым артефактом, накопителем магии, безвредной и во всем послушной подпиткой. Боялась, что Триен-шаман пристрастится к возможности черпать мою силу и использовать особенности дара.

Умом и сердцем я понимала, что тетя зря наговаривала на Триена. Я верила и знала, что он из-за усталости и только из-за нее просит о помощи. Но мерзкое предчувствие, что он не последний раз вовлечет меня в ритуал, крепло с каждым часом. Как и понимание того, что Триен не озвучил истинную причину, по которой решил отвести меня в Каганат.

Человек, к которому я так удивительно быстро и сильно привязалась, который за очень короткое время стал мне чрезвычайно дорог, не был со мной откровенен.

Свеча горела ровно, мягкие отсветы ласкали лицо сидящей напротив девушки, подчеркивали разрез глаз и длину черных опущенных ресниц, усиливали необычную рыжину волос. Алима ждала начала ритуала, дышала глубоко и ровно, чтобы не помешать чарам. Полные губы лишились чудесной, ставшей такой привычной за последние дни улыбки, но из-за этого соблазн поцеловать их стал только больше. Сосредоточиться на волшебстве не получалось, на язык просились совсем другие слова, адресованные не магическим потокам, а Алиме.

— Я… — неловко начал Триен.

Девушка посмотрела на него, в карих глазах отразилось пламя свечи. Оранжевое, почти красное, как искры, сопровождающие Смерть.

— Спасибо. Я благодарен тебе. За все, — прозвучало веско, торжественно. Душу кольнуло холодом предчувствие, что это едва ли не последняя возможность показать Алиме, как много она стала для него значить.

— Мне тоже любопытно увидеть твоего племянника, — улыбнулась она. — И что скрывать, магию тоже хочется почувствовать.

— Тогда сейчас начнем, — Триен кивнул и, взяв девушку за руки, произнес первые слова заклинания.

Имя Каттиш сплеталось с именем Симорта, имена их родителей появились сами, стали слышны в биении несуществующего бубна. Напев подчинял магические потоки и, казалось, остановил время, настолько вязкой, густой стала действительность. Язычок пламени стал шире, в середине рядом с фитилем появились образы. Уставшая Каттиш любуется ребенком, Симорт обнимает жену, а одну ладонь положил сыну на голову. Триен одновременно и порадовался вызванной ритуалом безэмоциональности, и сожалел о ней. Он не мог ощутить радость брата и радость за него, но и горечь оттого, что самому Триену такая судьба не уготована, не отравила сердце.

— Ты все ещё можешь изменить, — раздался слева свитый из многих голос. — Предоставь мэдлэгч ее судьбе, отступись.

— Нет, — глядя поверх огонька на недвижимую, застывшую в замершем времени девушку, ответил Триен.

— Ты упрямец, но так даже интересней, — усмехнулся Смерть.

Образы в пламени изменились, и Триен увидел светловолосого мальчика лет десяти. Левая рука ребенка была перевязана, повязка, явно свежая, успела пропитаться кровью, и Триен не мог отделаться от ощущения, что под бинтами не просто царапины, а следы когтей. Очень похожий на своего отца мальчик был ночью в магазине Симорта и смотрел в зеркало. Он не разглядывал свое отражение, нет. Казалось, ребенок вообще не понимал, ни где находится, ни что делает. Он медленно поднял руку и протянул ее к сияющей бирюзой поверхности зеркала.

— Нет! Стой! — крикнул Триен.

Пальцы мальчика коснулись зеркала. Вспышка. Ребенок упал. Триен знал, что он мертв.

— Что случилось? Почему? — Триен резко повернулся к Смерти.

— Он одаренный и станет некромантом, — спокойно пояснил тот. — Зеркала всегда будут манить его. После пробуждения магии и до тех пор, пока он не научится ими пользоваться, они станут для него опасны. Симорту придется очень хорошо следить за сыном, ведь зов зеркал сильней любых объяснений. Следить придется долго, учителей мало. Ты мог бы учить племянника, мог бы, но сейчас попросишь меня сдержать данное слово, так?

Зеленоглазый улыбнулся, склонив голову к плечу и разглядывая шамана. Триен тщетно пытался собраться с мыслями. Некромантия — очень опасный дар. Без поддержки и наставника Бартоломью не справится. Триен знал, что Смерть бывает жестоким, догадывался, что и давнего знакомого Зеленоглазый щадить не станет. Но легче от этого не было. Несмотря на вызванную трансом безэмоциональность, сердце сковало льдом и страхом за ребенка. Но Жнецу не след это знать, как не стоит догадываться, какой ужас вызывают мысли о том, что Алима может погибнуть.

— Да, попрошу, — твердо ответил Триен.

— Ладно. Она не увидит всего, только то, что ей нужно знать. Тебе я покажу больше, потому что ты мне нравишься, — вздохнул Заплечный.

Пламя свечи качнулось, появились новые образы. Карта, дороги и селения на которой постепенно становились объемными, будто вылепленными из глины. Цепочка алых огоньков отмечала нужный путь в обход ущелья, и откуда-то пришло осознание, что в ущелье ждет обвал. Будто подтверждая эту догадку, появился смутный образ убитых лошадей и раненной Алимы.

Триен чувствовал ее отклик, страх, естественный и яркий, и отметил, как девушка потускнела. Она хотела идти короткой дорогой через ущелье, очень рассчитывала на нее. В трансе это стало совершенно очевидно, как и то, что без серьезной размолвки Алима не согласилась бы идти длинным путем. Триен кивком поблагодарил Смерть, тот жестом предложил смотреть в пламя дальше.

— Вас все равно настигнут. Даже если ты разрушишь метку. Убийца твоего тела упрям не меньше тебя, — подчеркнул Зеленоглазый. — Если в день встречи, а это случится вот здесь, — на объемной карте запылал алым огонек, — девушка будет с тобой, убьют и ее. Если ты передумаешь умирать и решишь вернуться к семье, то сможешь уйти вот тут. Вдоль реки на север и в лес. Тогда убьют только ее.

— Дай уточню. Если я буду там один. Без нее. Она доберется до родственников и будет жить? — Триен пытливо смотрел в изумрудные глаза, опасаясь услышать дополнительные условия.

— Да. Так и будет, — подтвердил Смерть.

Шаман глубоко вдохнул, запах горячего воска и зелья с вербеной ласкал обоняние и укреплял решимость, тепло рук Алимы не давало забыть, ради кого Триен шел на все это.

— Благодарю за помощь.

— Не понимаю, почему ты уверен, что она этого стоит…

Зеленоглазый не ждал ответа и растворился в воздухе. Остался лишь шлейф алых искр. Образы в свече погасли, времени вернулся былой ход, Алима, замершая по желанию Смерти на середине вдоха, встретилась взглядом с Триеном.

— Было меньше образов, чем я думала, — недоуменно нахмурилась она. — Пара обрывков и почему-то не только о твоем племяннике.

— Наверное, это потому что твоя магия участвовала в моем ритуале, — он пожал плечами, задул свечу и в струящемся от фитиля дымке увидел, как Фейольд надавливал на торчащий в груди шамана болт.

— А ты тоже видел дорогу? Подсвеченную алыми искорками? Я о таком раньше и не слышала! Жаль, не могу понять, какие формулы ты использовал.

— Это не тайна, — Триен нехотя выпустил руки девушки и стал складывать в мешочек камушки с рунами. — Я напишу нужные слова. Уверен, ты прекрасно справишься с этими заклинаниями, когда освободишься от ошейника.

Мешочек наполнялся, камушки стукались друг о друга. Главное, не проговориться, формулировать фразы так, чтобы Алима ничего не заподозрила. Беречь местоимения, не строить планов, не вплетать ненароком свой образ в ее будущее. Чтобы у нее остались воспоминания, но не гнетущее ощущение утраты.

Она достаточно видела зла и горя, не для того он рисковал собой и посмертием, чтобы множить печали.

— Ты чем-то огорчен? — Алима подалась вперед, заглянула ему в глаза.

А ведь он был уверен, что удержал улыбку и привычный тон.

— Так заметно?

Она кивнула:

— Мне — да, хоть ты стараешься не показывать.

— Ты сцену с зеркалом видела? — уточнил он. Девушка отрицательно покачала головой. — У племянника будет магический дар. Потустороннее может ребенка убить, если не соблюдать осторожность.

— Но ты сможешь научить его, помочь совладать с магией, — Алима хотела подбодрить, не догадываясь даже, как ранит этими естественными словами.

— Конечно, — заверил Триен. — Но я не увидел, когда именно проснется дар. Меня может не оказаться рядом вовремя. Нужно поговорить с Симортом.

Ρитуал в этот раз был странным, и я никак не могла понять, почему. Волшебство одновременно казалось и плавным, текучим, и каким-то обрывчатым, будто в какой-то миг сердце неожиданно пропускало удар. И как так вышло, что Триен увидел в ритуале на одну сцену больше, чем я? Магия была моя, сила использовалась моя, дар мэлдэгч лучше видит будущее, чем дар шаманов. Вряд ли Триен нарочно хотел что-то скрыть, да и не слышала я раньше, что в совместных ритуалах вообще можно спрятать от кого-то часть происходящего, но странность общего волшебства не давала мне покоя очень долго.

Усталость и внезапное превращение в лису не позволили провести последний вечер в семье Триена в человеческом облике. Хорошо, что успела поесть и не обременяла никого неожиданной необходимостью готовить мне отдельно. Свернувшись калачиком на постели за занавесями, вспоминала сегодняшний ритуал, пророческие образы и слушала, как Триен серьезно разговаривает с братом.

Видение открыло Триену даже имя ребенка — Бартоломью. Симорт не противился, даже признался, что имя сыну без помощи брата выбирать не стал. Триен говорил о некромантии. Дар, который богиня итсенцев подарила мальчику, был, судя по рассказанному, опасным и трудным. Ни о какой благодати, к которой привыкли мэдлэгч и шаманы, речь не шла. Бои с потусторонним, смерть, скрытая в зеркалах, были лишь малой частью тяжелой ноши. Людское отторжение и неверие, постоянные спутники некроманта, пугали меня больше каких-то неведомых неврод и заложенников.

— В моем видении у него была оцарапана рука, сильно оцарапана каким-то зверем. А потом он ночью коснулся поверхности зеркала у тебя в магазине и умер на месте. Мгновенно, — мрачно и жестко рассказывал Триен, а у меня волосы на загривке встали дыбом и от тона, и от представленной картины. — Не подпускай к зеркалам. Особенно следи ночами, связи с магическими потоками дети ощущают ночью лучше всего. Ему нужно будет найти учителя. Другого некроманта.

— А ты? Ты же поможешь? — в голосе Симорта, привыкшего рассчитывать на брата во всех магических вопросах, ясно слышалась надежда на четкое «да». Он внял предостережению и напугался гораздо больше моего.

— Я не знаю, когда проснется дар. Обычно это случается в десять лет. Меня может просто не быть рядом, когда это произойдет, — твердо ответил Триен. — Но ему в любом случае нужен наставник-некромант. Моя магия другой природы, и с нежитью я редко сталкиваюсь.

— Это да, это понятно, — Симорт растерялся, что неудивительно.

— Время есть, и время немалое, — спокойно подчеркнул Триен. — За эти годы, разумеется, получится найти наставника. Иначе и быть не может.

— Ты прав. Я так напугался, будто это уже завтра, — будущий отец пытался скрыть страх и неловкость, но никого не обманул напускной уверенностью.

— Симорт, все будет хорошо. Обязательно, — убеждал Триен. — Взгляни на это так. Мы знаем, что роды пройдут без сложностей, что и с Бартоломью, и с Каттиш все будет хорошо. Знаем, что в десять лет Бартоломью будет здоровым и очень похожим на тебя парнишкой. Нужно немного: за десять лет найти наставника. И все. Другие маги ведь справляются. Не вешай нос, Каттиш не должна видеть тебя расстроенным и волноваться, так?

Не знаю, как реагировал близнец, но мне после слов Триена стало легче. Как просто забыть за тревожной новостью обо всем хорошем! Триен прав, в видении было значительно больше добрых сведений, чем плохих, и оно даже подсказало способ предотвратить трагедию! Счастье, что Триен как раз из тех людей, которые умеют видеть хорошее всегда, в любой ситуации.

Утро началось рано, до рассвета. Нам собрали еды в дорогу, Триен крохами восстановившегося резерва зачаровал сумки, чтобы в них всегда было прохладно и ничто не портилось. Прощание с этой душевной семьей далось мне тяжело, и я надеялась, что, когда буду навещать Триена, не раз встречусь с его родственниками.

На глаза наворачивались слезы, горло передавливало, когда я видела, как тепло, трепетно Триен прощается с родными. Он обнимал каждого дольше, чем длились бы простые объятия, касался лбом головы и закрывал глаза, будто запоминал все. Образ, запахи, свои мысли в этот момент. Конечно, учитывая его желание учиться у моей бабушки, он расставался с семьей надолго, на несколько месяцев, и я это знала.

Но когда Триен, встав на колено перед Каттиш, бережно положил ладони ей на живот и так же попрощался с нерожденным, как со всеми, я вспомнила своего брата. То, как он уходил на войну и точно так же простился с ещё неродившимся сыном. Брат с войны не вернулся. И теперь, глядя на Триена и утирая слезы, я не могла избавиться от щемящего ощущения, что он прощается с родными навсегда.

Превращение в лису настигло меня во дворе, в нескольких шагах от мерина. Каурый пренебрежительно всхрапнул и отвернулся. К сожалению, мои преображения стали для него привычными. Мама Триена подобрала мою обувь и одежду, аккуратно сложила и спрятала в седельную сумку, нарочно оставленную пустой для такого случая.

Триен поднял меня и, шепотом спросив разрешения, вверил Симорту. Сам сел в седло, привязал к луке повод моего мерина и взял меня из рук брата. Первые часы до привала я ехала так близко к Триену, как лишь возможно. Он обнимал меня, гладил по плечам и молчал. Я старалась сидеть смирно, чтобы не соскользнуть, и наслаждалась теплом его рук, ароматом лекарственных трав и даже мерными убаюкивающими шагами коня.

— Как странно, что в ритуале, который создала твоя сила, ты видела далеко не все, — раздался рядом голос тети. — Не находишь?

От нее веяло полынью, на лице читалось неудовольствие и даже осуждение. Алые отсветы делали ее облик строгим, линию рта — непривычно жесткой.

— Этот ритуал вела не я, — я пожала плечами. — Уверена, дело в этом.

— Или в том, что от тебя что-то утаили. Это более вероятно, — отрезала она.

— Не думаю, ведь Триен рассказал мне все.

— Все ли? — воплощение недоверия покачало головой. — Как странно, что у тебя не возникает сомнений. Как странно, что ты не в силах оценить его трезво. Ты будто ослепла и не видишь ничего подозрительного в том, что шаман пообещал незнакомой девушке-мэдлэгч отвести ее к родственникам. Бросил все. Дом, хозяйство, семью. Не раздумывая. И даже без твоей просьбы!

— Он будет учиться у бабушки! — выпалила я.

— Ты резко поглупела за последние недели! Ты же сама видела, ему не нужна эта наука!

Я отшатнулась. Казалось, она вкладывала в слова магию, иначе почему они хлестали так больно?

— Вспомни тот разговор, девочка. Вспомни! Он сам решил сопровождать тебя. Сам вызвался. А цену сложил потом, когда ты настояла.

— Алима! — его голос пробился в видение. Тетя досадливо поморщилась, ее облик померк.

Я открыла глаза, часто моргала, пытаясь прогнать алые искры. Сообразила, что перекинулась в человека и лежу в тени под деревом.

— Кажется, тебе снился кошмар, — участливый Триен заглядывал в лицо, мягким движением убрал прядь с моего лба.

Я бросилась ему на шею и, уткнувшись лицом в грудь, плакала. Почему тетя предупреждает меня? Почему хочет, чтобы я не доверяла Триену? Это же Триен! Родной, замечательный, добрый и такой светлый Триен!

Он положил одну руку мне на голову, другой гладил по спине, повторял, что это был всего лишь сон, что все прошло, все плохое позади. Как же я хотела, чтобы это действительно было таĸ!