Заслужить смерть

ГЛАВА 18

Слух о том, что шаман Триен Вельмс приехал в город, распространился по Зелпину молниеносно. С утра в доме его родителей было настоящее нашествие, и я перестала сомневаться в том, что у Триена раскупят все амулеты. Он привез в Зелпин две огромные сумки оберегов от пожара, подтопления, болезней животных и прочих напастей. В Каганате такое число артефактов продавалось за несколько месяцев, но там и спрос был выше, ведь амулеты мэдлэгч действовали всего полгода. Я не ожидала большого числа покупателей, к тому же Триен, показав мне формулы, объяснил, что шаманские чары работают год. Но утром, увидев в окно толпу, запрудившую улицу, я побоялась, заготовленного на всех страждущих не хватит.

Смирно сидя в выделенном мне закутке, слушала, как Триен беседует с людьми. О, не к каждому мэдлэгч с таким почтением ходили на поклон! Но и не каждый мэдлэгч общался с людьми так. Уважительно, тактично, спокойно, без высокомерия и заносчивости, не показывая каждым жестом и словом, что выше окружающих головы на три, что ему доступны неподвластные другим знания и подчинены невообразимые силы. Я слушала, подглядывала, любовалась Триеном и восхищалась им. Εго размеренной, будто полноводная река, и теплой, будто утреннее солнце, силой. Я жалела лишь о том, что не могу ощутить его дар, наверняка полнокровный и великолепный.

Люди шли и шли, просили амулеты, лекарственные зелья. Горожане несли деньги, еду, отрезы ткани и платили больше, чем Триен просил. Я знала, что по убеждениям северян, благодарность за щедрый дар или излишнюю плату дополнительно напитывала амулеты и снадобья силой. Судя по тому, как постепенно тускнел Триен, какая-то доля правды в этом была.

Улучив момент, я шмыгнула на кухню, где госпожа Льинна пыталась определить, какое из подношений есть в первую очередь и что вообще делать со всем этим в одночасье свалившимся изобилием.

— Пожалуйста, велите людям уйти, — заглянув ей в глаза, попросила я.

— Деточка, я не могу, — она пожала плечами. — Там ещё много людей, но в первый день всегда так.

— Пожалуйста, скажите, что его зовут к больному, что угодно придумайте! — умоляла я.

— Но почему? — она недоуменно нахмурилась. — Он ведь всегда так делает.

— Триену из-за них плохо! Они тянут его жизненную силу, его магию! Οн будет болеть несколько дней после этого!

Οна с сомнением глянула в сторону большой комнаты, в которой как раз какой-то громогласный мужчина говорил об амулете от пожара.

— Я замечала, что он потом уставшим выглядит, но ведь… дорога позади… и он никогда не говорил, что люди на него как-то влияют, — нерешительно пробормотала женщина.

— Это же Триен. Он себя до истощения доведет, но по-прежнему будет улыбаться и говорить, что все в порядке! — в глазах защипало, губы задрожали.

Как же так? Почему родные этого не понимают? Неужели не видят, не чувствуют, потому что лишены магии?

— Ну-ну, не надо, — она неловко попыталась меня успокоить, погладила по плечу. — Я скажу, что его к больному позвали. Постой тут.

Она вышла в комнату, приосанилась. Конечно, мать шамана — грозная и достойная уважения личность. Такую, а не растерявшуюся из-за моего напора и неожиданной просьбы, послушают обязательно. Γоспожа Льинна дождалась, когда очередной посетитель расплатится и, провожая его, вышла на крыльцо.

— Сегодня тунтье больше ни с кем не поговорит. Его позвали к больному. Дело срочное, неотложное. Приходите завтра!

Оказывается, не такие это и непроизносимые слова. Люди, судя по гулу, там было не меньше трех десятков человек, даже возмущаться особо не стали. Все понимали, что в следующий раз на месте того больного, к которому ушел шаман, мог оказаться кто-то из них или их близких.

Я осторожно заглянула в комнату. Триен сидел у стола и, закрыв глаза, тер пальцами виски. Не зря я всполошилась, не зря. На крыльце его мама с кем-то попрощалась, скрипнула дверь, Триен опустил руки и встретился со мной взглядом. Его улыбка покоряла теплом, в ней чувствовалась благодарность.

— Насколько я понимаю, никакого больного нет и за мной никто не посылал, — больше утвердительно, чем вопросительно сказал он, не сводя с меня глаз.

— Ты правильно понимаешь, — кивнула я.

— Спасибо, — он повернулся к матери. — Спасибо, мама. Это было очень своевременно.

— Что ж ты раньше не говорил? — пожурила она, подойдя к сыну и погладив его по голове. — Мы ж и не знали, что из тебя силу тянут. Ты теперь голодный поди? Нам тут столько всего нанесли… пирог с капустой хочешь? Горячий еще.

— Звучит заманчиво, — улыбнулся Триен. — Не откажусь.

Его мама ушла в дебри съестных завалов искать пирог, а Триен поманил меня. Встал, молча обнял. Как жаль, что не существовало способа поделиться силой. Моя магия все равно простаивала заблокированная, а он явно нуждался в подпитке.

— Алима! Тебе пирога отрезать? Проголодалась? — раздался громкий окрик с кухни.

Объятия распались, мы с Триеном отпрянули друг от друга. Додумались тоже, обниматься в доме его родителей. Что они подумают о нем, обо мне, о нас? Неловко как!

— Да, отрежьте, пожалуйста. Спасибо! — ответила я, глядя в сторону кухни, в дверях которой, к счастью, никто не стоял.

Триен коснулся моего плеча, улыбнулся и весело, задорно подмигнул. В самом деле, какая разница, что подумает кто-то? В сотни раз важней то, что думаем мы.

Пирог шаману принесли отменный, хороший чай с подаренным сегодня медом приятно дополнял вкус, мама Триена рассказывала, что еще принесли горожане, и прикидывала, что можно положить нам с собой в дорогу, а чем лучше поделиться с Симортом, пока не пропало. Деньги Триен наотрез отказался брать.

— У нас на все хватит и с большим запасом. Так что не выдумывай. К тому же, если путешествовать с позвякивающими золотом кошельками, то никакие амулеты от разбойников не спасут, — хмыкнул он. — Каттиш скоро рожать. Им понадобятся деньги.

— Может, хоть подскажешь, кого ждать-то через месяц? Внука или внучку? — добавив сыну чай, спросила женщина.

— Внука, — уверенно ответил Триен. — Мне было видение, я знаю, что роды пройдут без сложностей. Я посмотрю еще перед отъездом и тогда поговорю с Симортом. Εму ведь тоже любопытно.

— Кроватку он уже смастерил, очень справную, но Каттиш ещё не показывал. Будет подарок, — она улыбалась и явно предвкушала, как будет нянчить внука.

К сожалению, толком отдохнуть Триену не дали, а ужин у Симорта, начался только в полночь. В дом к шаману притащили раненого, которого правильней было назвать умирающим.

Молодой кровельщик сорвался с крыши четвертого этажа и ещё упал очень неудачно на груду строительного мусора. Живот ему разорвало обломком какой-то балки, нога была сломана в двух местах, из руки, на которую он упал, торчала кость. Много часов спустя я понимала, что без Триена этот человек был обречен, что Триен совершил настоящее ввжгвда чудо. Без преувеличений!

Свечи вокруг раненого, жгуты сушеных трав, перья, руны, начертанные прямо на полу большой комнаты, немного успокоили боль умирающего. А потом Триен услал из дома всех. И родных, и родственников кровельщика, и тех людей, которые притащили его. Всех, кроме меня.

— Алима, я не взял с собой ритуальный головной убор. И бубна у меня тоже нет, — глядя мне в глаза, объяснял он. — Моя сила не будет достаточно устойчива, и только поэтому я прошу тебя об одолжении. Позволь вплести тебя в ритуал. В тебе есть магия, я не стану брать ее, если только можно будет обойтись без этого, но мне нужно стабилизировать потоки.

— Конечно, я понимаю. Делай, что нужно. И, пожалуйста, — взяв его за руки, попросила я, — возьми мою магию, если сможешь. И до того, как сам будешь уже на грани. Пообещай мне это!

— Обещаю, — коротко выдохнул он и обнял меня.

Шаманский ритуал изнутри не походил ни капли на известные мне чары. Да, природа магии точно была схожа. Этому я получила новое и неоспоримое подтверждение. Но все остальное разнилось так, как я и представить не могла. Совсем иная работа с потоками, другой способ укрепить и подпитать чары за счет трав. Триен не прикасался к раненому простой рукой, как я привыкла. Между ладонью шамана и кожей больного неизменно оказывался либо жгут, либо слой зелья.

Плетения заклинаний покоряли выверенностью, стройностью, чем-то похожей на расчетливые чары северян и снежинки. Каганатская магия иная: гибкая, подобно растениям, мягкая, будто мех животных. В магии мэдлэгч чувствуется музыка, отголоски мелодии гуцинь. Даже у мужчин, если они колдуют. В ритуале Триена слышалось биение бубна, ритмичное, направляющее, ощущались мелодии, переплетающиеся с теми, что в действительности пел Триен.

Слова, которых я не понимала, десятки самых разных запахов, дым, щекочущий и густой, будто послушная нить в руках мастера, транс, в который все глубже затягивал меня голос Триена и звуки несуществующего бубна. На моих глазах грязь, камушки и щепки уходили из ран. Разорванные края внутренностей склеивались прочно, и я знала, что самая опасная рана в итоге заживет почти бесследно. Брюшная пленка, мышцы, кожа — все очищалось и соединялось. На рану слой за слоем ложились заклинания. Чтобы не было воспаления, кровотечения, повторного разрыва. Чары, уменьшающие боль и отек, легли последними и остались на коже тонкой сияющей золотом сеточкой.

Когда Триен начал возвращать на место торчащую из руки кость, я почувствовала, как из меня тонкой струйкой потянулась магия. Мысленно поблагодарив Триена за то, что держал слово, проследила за тем, как нить моего волшебства вплетается в общее полотно заклятий.

Восхитительное ощущение причастности к чему-то настолько прекрасному, сияло у меня в груди. Думаю, Триен понимал, насколько я признательна ему за то, что вплел меня в ритуал. Ведь для меня это была первая за год возможность чувствовать волшебство по-настоящему.

Он работал сосредоточенно, очень аккуратно и бережно. Силы его чар не хватало, чтобы за считанные часы срастить кости, но я не знала и мэдлэгч, которому удалось бы подобное. И все же наживо соединенные обломки уже не распались бы, даже если по местам перелома ударили.

Свечи таяли, до последней травинки истлели жгуты, моя сила уходила ровно, расходовалась щадяще, а я мысленно упрашивала Триена брать больше. Теперь было совершенно очевидно, что у него самого не осталось почти ни капли резерва.

Ρитуал закончился. Незримый бубен смолк, разом погасли свечи, будто их задуло ветром. Рядом стоял на коленях Триен, и только тогда я почувствовала, как ужасно затекли ноги за часы, проведенные в такой же позе без движения. Он повернулся ко мне, хорошо различимый в свете фонаря, который зажгли во дворе. Спокойная улыбка человека, справившегося с очень трудным делом, благодарность во взгляде.

— У меня не получилось бы без тебя. Спасибо за помощь, — голос был хриплым от усталости, а я знала, что Триен едва держится.

— У тебя прекрасная магия, — прошептала я.

Он ласково, даже любовно погладил мою щеку тыльной стороной пальцев, от долгожданного и такого нежного прикосновения стуком зашлось сердце. Триен обнял меня, я обхватила его обеими руками и, прижимаясь к груди, жалела, что он не поцеловал меня.

— Я умер? — чужой сиплый голос нарушил объятия.

Триен повернулся к раненому.

— Нет, хотя был близок к тому.

— А вы не ангелы Триединой? Вы светитесь, — на лице мужчины ясно читалось благоговение, в глазах блестели слезы.

Триен замялся на мгновение, покачал головой:

— Это остаточное сияние целебных плетений. Но с божьей помощью ты поживешь ещё на этом свете. Лежи, не двигайся. Тебе сейчас нужен полный покой.

Он встал, подал мне руки.

— Попробуй. Я понимаю, что ноги затекли. Я удержу, если пошатнешься, — пообещал Триен.

И я знала, что это так. Что всегда могу положиться на него, довериться, что он убережет и от падения на пол, и от падения духом.

— Ты очень помогла сегодня, — снова обняв меня, сказал он. — И та магия, твой дар, который я почувствовал, прекрасен.

— Ты творил удивительное волшебство. И я очень рада, что стала его частью, — я нежно прижималась к Триену, и было совершенно все равно, смотрит человек или нет.

Мы долго так простояли, приходили в себя, ноги мерзко кололо, колени подгибались, но выпустить Триена из рук было выше моих сил. Казалось, и ему мысль разрушить объятия претила.

Во дворе собралось несколько десятков людей. К тем, кто принес раненого, пришли их родственники, принесли еду и воду. Подтянулись соседи, ведь происходило что-то необычное. Женщина, которая чуть не стала вдовой, бросилась к крыльцу, рухнула на колени и, сложив руки в молитвенном жесте, смотрела на Триена так, будто видела не человека, а Εго пророка-небожителя. В некоторой степени так и было, и не имело значения, какие именно боги и силы помогали Триену в ритуале.

— Он будет жить, — окончательный, веский вердикт, казалось, слышали и на дальнем конце улицы. И в тот же миг напряженная тишина хрупнула, взорвалась возгласами ликования.

Жена раненого упала Триену в ноги, разрыдалась. Он бережно поднял ее, приговаривая, что все самое страшное уже позади. Отец Триена поспешил сыну на помощь, по его просьбе вошел в дом, зажег свет.

— Нужны носилки и добровольцы, которые отнесут больного домой, — обведя взглядом толпу, сказал Триен. Тут же к крыльцу подошли трое мужчин, четвертый остался у калитки, показывая на припасенные носилки.

Меня поманила вниз мама Триена, накинула мне на плечи шерстяной плед:

— Он всегда после ритуалов мерзнет, — сказала она, обняв меня. — А ты ему помогала, поди, тоже продрогла.

Да, продрогла. И это особенно стало заметно сейчас, когда Триен занимался другими делами. Я поблагодарила, плотней закуталась в плед.

— Он объяснил, что ты от усталости можешь перекинуться ненароком, — понизив голос, сказала госпожа Льинна. — А тут народу полно. Им о таком знать не след. Давай-ка мы с тобой пойдем к Симорту и Каттиш, что скажешь, лисонька?

Неуловимо сказочное обращение и ярко выраженная забота согрели лучше всяких пледов. В который раз отметив, что Триен очень похож на мать, я кивнула, улыбаясь.

— Триен туда же придет, — заверила она. — Нас же ждут.

Боже, сколько душевного тепла и любви в этой простой фразе! «Нас ждут», — и уже не нужно пояснять ничего.

Симорт и его жена жили недалеко, знали о раненом и обрадовались, увидев меня. Через каких-то четверть часа пришли и Триен с отцом, часы на далекой церкви как раз отзвонили полночь. Вкуса еды я не чувствовала, запахов не ощущала и думала с трудом. Мысли омрачала близость превращения, я знала, что оно может вот-вот произойти, и не хотела этого.

Позже, когда Каттиш забрала у меня тарелку из-под рагу и поставила другую со сладким пирогом, я сообразила, что ем левой рукой, а правой держусь за Триена. Его пальцы, переплетенные с моими, вообще были единственным, что я в ту ночь действительно чувствовала.

Очень смутно помнила, как мы вернулись в дом его родителей. Тело будто двигалось само, а разум уже спал. Хоть и не я вела ритуал, но расход магии был большим, очень большим. От такого истощения я за год плена отвыкла, потому чувство, что внутри, в сердце и легких, все выжжено до пепла, причиняло боль и навевало глупые и печальные мысли. Я знала, что нужно выспаться, восстановиться, что днем вкусная еда поможет, а короткие, но оттого лишь более драгоценные прикосновения Триена излечат.

Но я лежала без сна в огороженном занавесями закутке, безуспешно пыталась расслабиться и раскрепостить мышцы, почувствовать приятную тяжесть в руках и ногах. В этом доме мне стало неожиданно душно, муторно, в сердце крепло неясное подозрение и мерзкое до дрожи ощущение, что меня просто использовали. Да, конечно, в какой-то степени так и было, но я сама согласилась, сама! Я знала, зачем это нужно! Видела раненого и тоже хотела ему помочь, но от противного ощущения избавиться не получалось.

Все чаще приходили на ум слова тети. Она ведь предупреждала, что у меня будет возможность посмотреть, как Триен исцеляет. Он не уступал в этом мастерстве мэдлэгч. Он не уступал в этом даже моей бабушке, считавшейся одной из лучших целительниц!

Неужели разгадка действительно в том, что Триен сильно выкладывался на ритуалы и верил в другой, менее затратный способ? Но это наивные представления, он же не мог этого не понимать! Мэдлэгч тоже выкладываются на исцеление порой полностью, досуха и пьют восстанавливающие зелья, лишь бы продолжать. Считать, что кому-то чудеса обходятся меньшей кровью, наивно, даже глупо. Не об этом ли говорил Симорт? Не потому ли сказал, что затея Триена дурная?

Слабость постепенно заволакивала и эти мысли, меня затягивало в сон, такой же странно осязаемый, как видение о тете. Алые искры светлячков, запахи сухих трав, на глазах скручивающихся в жгуты, отголоски смутно тревожных переборов гуцинь.

— Он впервые использовал тебя по — настоящему. Черпнул твою силу, понял, на что ты на самом деле способна без ошейника, — голос тети звучал мрачно и напряженно.

— Он сделал это с моего разрешения. Я даже просила его использовать мою магию, — подчеркнула я.

— Ты просто добросердечная, Алима, — она неодобрительно покачала головой. — Давать шаману власть над собой было безрассудно. Ты не знаешь, сможет ли он остановиться. Ведь искушение черпать твою магию, схожую по природе, сильно. Использовать тебя безопасней для него, чем пить зелья.

— Он нуждался в помощи. И тот человек тоже! — настаивала я.

— Шаманы всегда ищут способ увеличить свое могущество, — не обращая на мои слова внимания, продолжала тетя. — Ты же поняла сегодня, что в науке мэдлэгч он не нуждается. Многим было бы полезно поучиться у него. Так что ему нужно? Чего он хочет от тебя на самом деле, Алима?

— Он хочет учиться, — упрямо повторила я, голос сорвался, в глазах собирались слезы отчаяния. Мне нечего было противопоставить обвинениям, и тетя это знала.

— Никогда не думала, что тебе, ледяной лисе, чувства будут так застить глаза, — хмыкнула она. — Он тебе в лучшем случае недоговаривает. Но в любом случае он тебя использует.

Далекий гуцинь смолк, образ тети рассыпался алыми искрами, а я, очнувшись на постели за занавесями, утирала слезы и долго пыталась успокоиться.

— Ты редкостный упрямец, — свитый из нескольких голос Смерти проник в забытье без всякого вступления. Но Триен искренне считал, что ввалившийся без приглашения в сны Зеленоглазый куда лучше вынужденного общения с Санхи или Льинной.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся шаман. — Учитывая то, со сколькими ты можешь сравнить меня, это очень лестная похвала.

— Ты всегда умел видеть что-то хорошее в любой ситуации, — усмехнулся Смерть, появившийся из совершенной темноты. — Надеюсь, и после гибели тела это не изменится.

— Мне казалось, ты должен лучше других понимать, что я не обреку Алиму на смерть и не оставлю без помощи, — вздохнул шаман. — Ты давно меня знаешь.

— Да, давно, но это не мешает мне надеяться на твое благоразумие. Я объяснил тебе, что сейчас бросаться в омут нет нужды, ты с большей вероятностью заслужишь посмертие к старости. Но ты обрек себя на гибель, еще не зная девушку. Ты настолько не ценишь свою собственную жизнь?

— Ценю, очень ценю. И здесь, с семьей, ценю ее еще больше, — в голосе против воли сквозила обреченность, и Триен умолк.

— Но ты все равно пойдешь в Каганат? — удивленно вскинул бровь светловолосый собеседник.

Триен кивнул.

— Без моей помощи она погибнет. Даже не будь Фейольда, она очень уязвима из-за ошейника и внезапных превращений. Любой может воспользоваться ее бедственным положением, ее слабостью. Но с нее хватит горя. Хватит!

— О том, чтобы оставить ее у себя ты не думал? — уточнил Смерть.

— Прозвучало так, будто она вещь, и я могу за нее решать, — хмыкнул Триен. — Я очень далек от мысли, что это так. Да, было время, когда я хотел предложить ей остаться у меня. Но ошейник ее убивает. Медленно, но верно. Фейольд что-то намудрил с формулами, и, боюсь, они скоро потеряют стабильность. Эту вещь нужно снять как можно быстрей. Так ведь?

— Да, так, — подтвердил Зеленоглазый.

— Я считал разными путями, но одному не мне справиться. Верно?

— Да, верно. Тебе одному это не по силам.

— Вот видишь? Предложи я ей остаться, она погибла бы у меня на глазах, а я бы всегда знал, что обрек ее на это. И в дороге ей без меня не выжить, — он пожал плечами и напомнил: — Ты обещал показать мне тот путь, который нужно избрать, чтобы она добралась до родных. Я никогда не скажу ей о наших с тобой делах.

— Почему не расскажешь? — в изумрудных глазах отразилось спокойное любопытство.

— Это знание не сделает ее счастливой.

Смерть кивнул:

— Я помню об обещании и покажу тебе нужный путь. Более того, я помогу тебе убедить ее не идти короткой дорогой.

— Как? — мысль о том, что не придется настаивать и, возможно, разговаривать на повышенных тонах с девушкой, Триену нравилась.

— Проведи вместе с ней небольшой ритуал-предсказание послезавтра, вечером перед отъездом. Ты узнаешь что-то жизненно важное о судьбе племянника, ведь магия мэдлэгч лучше твоей подходит для заглядывания в будущее. Я направлю так, что ты увидишь нужный путь, его же увидит и девушка. Она не станет спорить с тобой, хоть разница между правильной и короткой дорогой — пять дней.

— Ты умеешь заинтриговать, — усмехнулся Триен. — Я попрошу ее участвовать. Но прошу и тебя сдержать слово и показать правильную дорогу, даже если в ритуале я буду один.

— Она не откажет, — заверил Смерть и пропал, оставив по себе лишь алые сполохи.