Заключенный на воле

Глава 6 ▼▼▼

— Ничего особенного, капитан, — сказал доктор. — Просто вложите руку вот в это отверстие. Мы управимся за несколько минут.

Из-под крышки, прикрывающей отверстие, сочились свет и жар. От сверкающей металлической коробки пахло, словно от перегревшегося тостера. Лэннет перевел взгляд с прибора на доктора.

— Кто это «мы», доктор? Вы тоже сунете руку в эту штуку?

— Вы почти ничего не заметите.

— Ага, как же. «Мы» собираемся поджарить «наши» руки, а «почти ничего не замечу» я. Почему бы вам не сказать честно: этот прибор выжжет верхний слой кожи, а потом лазер нарисует новые отпечатки пальцев. Верно?

— В общих чертах верно. Видите ли…

— Меня устраивают общие черты. Сколько мне придется жариться в этой штуке? И сколько продержатся поддельные отпечатки?

И без того невеликое терпение доктора начало давать трещины.

— Отпечатки замещенные, а не поддельные! И они держатся как минимум два года. Если обращаться с ними аккуратно, то и дольше.

— И как мне говорили, меньше двух, если их часто будут проверять. И они очень легко снимаются при нагревании.

Доктор развел руками.

— Слушайте, вам что, необходимо совершенство? Мы делаем все, что в наших силах.

Лэннет закатал рукава.

— Да, черт подери! Я хочу совершенства! Эти отпечатки слезут, а потом придурки, которые не расстаются с кастетами, пересчитают мне все зубы!

Капитан сунул руку в отверстие, широко расставив пальцы, как ему было велено. Свет сделался ярче.

Лэннет вздрогнул и беззвучно выругался. Боль была сильной, но не сильнее, чем он ожидал. Терпеть можно.

Управляемый компьютером лазер снимал по одному слою клеток за раз. Прежде чем начинать срезать следующий слой, прибор обрабатывал руки анестетиком, частично притупляющим боль. Когда собственные отпечатки Лэннета были удалены, начался следующий этап. Из срезанных с пальцев Лэннета клеток была изготовлена коллоидальная суспензия, и пока она еще пребывала в желеобразном состоянии, на ней были выжжены новые папиллярные узоры.

Теперь они будут служить Лэннету удостоверением личности — до тех самых пор, пока его прежние отпечатки не восстановятся естественным путем. А тогда он снова сможет стать собой.

Захочет ли — вот в чем вопрос.

О вони Лэннета предупреждали. Капитана уже тошнило от запаха собственной горелой плоти. А вот о шуме не упомянул никто. Устройство, контролирующее движение лазера, самодовольно жужжало и урчало, и этот звук вызывал у Лэннета приступ жесточайшего отвращения.

К тому времени, как обработка второй руки наконец-то закончилась, Лэннет был немного не в себе.

Доктора нельзя было назвать совершенно бесчувственным. Он помог Лэннету встать, поддерживая его под локти, и провел до двери. За дверью обнаружилась операционная. Там Лэннета уложили на стол. Анестезиолог прыснул ему в рот и в нос чем-то сильно пахнущим — неужели в этом заведении воняет все?! Чей-то голос произнес:

— Считайте вслух, капитан. Начинайте с семидесяти трех и считайте в обратном порядке.

При счете «семьдесят» Лэннет решил, что ему это надоедает и что им придется найти что-нибудь посильнее, чтобы вырубить его. Дойдя до шестидесяти восьми, капитан передумал. Это было по-своему забавно. Потеха, да и только. На шестидесяти пяти Лэннет решил все-таки посоветовать медикам отказаться от этой затеи. Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что оказался в другой комнате — с окном, за которым виднелось пасмурное небо. И еще у него болело лицо.

Лэннет машинально попытался прикоснуться к нему. Забинтованные пальцы коснулись забинтованного лица. От этого ощущения капитан окончательно пришел в себя. Он сел, преодолевая тошноту и боль, и заглянул в зеркало, висящее над раковиной.

Линия волос поднялась немного выше. Волосы сделались темнее. Брови тоже. Осторожно действуя забинтованными руками — они были одновременно чересчур неуклюжими и чересчур чувствительными, — Лэннет ослабил повязку, прикрывавшую старый зигзагообразный шрам, пересекавший когда-то его лоб и спускавшийся к скуле. Шрам исчез. Осталась лишь полоска красной кожи.

Капитану потребовалось несколько мгновений, чтобы набраться мужества и заглянуть под повязку, прикрывающую челюсть. Справа на ней появился новый шрам. Увидев результат работы медиков, Лэннет поморщился. Ничего себе подарочек. Новый шрам был куда короче старого, но зато шире. Лэннет решил, что такой мог бы остаться от колющего удара тяжелым мечом.

Он не считал себя особенно тщеславным, но сейчас ему стало жаль старой отметины. Лэннет давно уже привык к тому шраму. А этот, новый, был дешевкой. Подделкой. У капитана невольно вырвалось:

— Тьфу, какое уродство!

— Вы о новом шраме или о виде в целом?

Лэннет повернулся к доктору. Это быстрое движение повлекло за собой резкий приступ боли и головокружения. Что отнюдь не улучшило настроение капитана.

— Я хочу получить свое имущество. Меня ждет работа.

— Сперва долечитесь. И в частности, поаккуратнее обращайтесь с руками. Если вы повредите новые узоры на пальцах, они не будут совпадать с теми, которые хранятся в банке данных. Впрочем, мы можем уже сейчас начать знакомить вас с вашей новой личностью и вашей легендой.

Лэннет оживился. Боль и головокружение были забыты. Капитан даже сам удивился, поняв, что первой его мыслью была мысль о воссоединении с Нэн. Это было потворством своим желаниям, а его задание не оставляло места для подобных слабостей.

Потом Лэннету вспомнилось кое-что о технике манипулирования сознанием. Среди тайн Гектора числились и научные изыскания командора Этасалоу, касавшиеся человеческого мозга. Лэннет содрогнулся, припомнив Изначальных гвардейцев, сражавшихся на стороне Этасалоу. Солдаты, которых ничего не страшило и ничего не волновало. Человеческие существа, едва замечавшие боль, дравшиеся, словно бешеные, и в то же время умиравшие, даже когда у них оставалась возможность выжить. Достоинства людей, соединенные с непоколебимой целеустремленностью роботов.

Первый сеанс инструктажа состоялся после обеда. Занятия продолжались шесть недель, и недели эти были ужасны. Несмотря на свое упорство и трудолюбие, Лэннет замучил всех вопросами о дате выписки. Но никто даже не потрудился намекнуть ему, когда это может произойти. А однажды ночью капитан проснулся от яркого света, ударившего ему в лицо. Лэннет спрыгнул с кровати, развернувшись лицом к непрошеным гостям. Но едва он вскочил, из-за стены света появились несколько человек и схватили его. Они сбили капитана с ног, подавив его попытки сопротивляться, и туго связали шнурами, в которых Лэннет сразу же узнал метлин. Капитан слишком хорошо был знаком с этим материалом, чтобы продолжать вырываться. Эти тонкие, как проволока, но при этом невероятно прочные шнуры могли разрезать плоть не хуже ножа. Лэннет позволил бросить себя на кровать. Чужаки снова скрылись за стеной света.

Крики и прочий шум подсказали Лэннету, что налетчики захватили весь больничный комплекс. Повернув голову набок, чтобы хоть отчасти укрыться от слепящего света, капитан подумал: сколько времени пройдет, прежде чем сюда подоспеет отряд имперских спасателей?

Насмешливый голос произнес:

— Вы опознали метлин? Похоже, у вас достаточно здравого смысла, раз вы перестали дергаться. Скажите нам, какую легенду для вас готовили и какое задание вы должны были выполнить. Все, что мы хотим, — прервать эту дурацкую игру и вернуть вас под действие законно вынесенного приговора.

Лэннет покачал головой.

— Меня зовут Вэл Борди. Меня готовили к внедрению в подполье на Героне.

— Не отнимай у меня время.

В воздухе что-то мелькнуло, послышалось потрескивание. Лэннет узнал шум «мухобойки», и в то же мгновение в его живот примерно на дюйм вонзилась стрелка. Тело капитана пронзил электрический разряд. Все его мышцы на миг одеревенели, а потом безвольно обмякли. Лэннет взвыл, отчаянно пытаясь удержать ускользающее сознание. А стрелка продолжала испускать постепенно ослабевающие разряды.

Во рту у Лэннета появился солоноватый привкус крови. С искусанных губ сорвался глухой стон. Стараясь не обращать внимания на стрелку, капитан повторил свое новое имя. Его принялась терзать икота, сотрясавшая все тело.

На этот раз, услышав треск «мухобойки», Лэннет закричал. Когда вторая стрелка вонзилась ему в левое плечо и выпустила разряд полной мощности, крик перешел в визг. Когда Лэннет обмяк, выбившись из сил, его ноги зарылись в пропитавшуюся потом простыню. Дергаясь из стороны в сторону, Лэннет сбил ткань в ком, хрипя от напряжения и преодолевая боль, причиняемую обеими стрелками. Закрыв глаза, он прижался спиной к стене. Когда стрелки перестали посылать разряды, капитан обмяк, тяжело дыша, как загнанная собака. Струйки пота текли по его лицу и шее, оставляя пятна на пижаме. На губах пузырилась кровавая пена.

Голос допрашивающего оставался спокоен.

— Нам известно, что вы должны убить командора Этасалоу. Я уже сказал вам, что мы не желаем причинять вам вред. Все это происходит исключительно из-за вашей глупости и упрямства. Мы пришли сюда, чтобы разоблачить некомпетентность этой свиньи, Халиба. Ваш хозяин знает, что вы — всего лишь орудие. Расскажите нам, как вас готовили, и мы уйдем. Нам нужна информация. Как только мы ее получим, вы станете бесполезны и для нас и для императора. Это — наша единственная цель. Но то, что вы испробовали — лишь начало.

Лэннет покачал головой. Когда же он заговорил, ему сделалось стыдно — настолько жалко звучал его голос.

— Я ничего не знаю ни о каком командоре. Пожалуйста, не мучайте меня. Я все расскажу. Не надо больше. Пожалуйста.

Едва признавшись вслух в том, что ему больно, Лэннет обнаружил, что умолкнуть теперь очень трудно, почти невозможно. Он отвернулся и с силой прижался лицом к плечу.

Допрашивающий сказал:

— Вы не поняли. У нас впереди вся ночь. Вас никто не спасет, капитан. Я сломаю вас. Непременно сломаю. Обещаю вам — когда я уйду отсюда, я буду знать все, что хочу. А вы превратитесь в забитое существо, съеживающееся от каждого неожиданного звука или движения. Избавьте себя от ненужных страданий. Ваша миссия уже провалена. Ее не существует. Неужели вы заставите меня уничтожить вас — и все ради того, чтобы избавить этого глупца, Халиба, от минутной досады? Я вас уверяю, он даже не почешется, чтобы помочь вам. Скажите мне только, куда он собирался вас отправить.

— Герон, — Лэннет сам едва понимал, что он говорит. — На Герон. Проникнуть. Подполье. Клянусь…

— Вы в этом клянетесь? Как прискорбно. Выходит, они уже играют и на вашей потерянной чести? Неужели ваше слово теперь стоит так дешево?

И внезапно, без всякого предупреждения обе стрелки испустили мощный разряд. Едва Лэннет обмяк после первого удара, как за ним последовал второй.

Капитан закричал, взывая о помощи. Он выл от боли, и его голос смешивался с барабанным грохотом ударов, исходивших от маленьких стрелок. Но капитан продолжал твердить, что он — Вэл Борди, шпион императора, готовившийся к отправке на Герон. Он назвал имя своего связного и добросовестно описал его.

Он умолял своих мучителей остановиться.

Потом в его сознание, поглощенное болью, все-таки проник какой-то отдаленный шум. Лэннету очень хотелось верить, что это важно.

Над Лэннетом пронесся поток прохладного воздуха, и пропитавшаяся потом пижама капитана сделалась холодной и липкой. Лэннету показалось, что он услышал звук открывающейся двери. Донесшееся из-за световой завесы взволнованное бормотание окончательно сбило капитана с толка. Он перекатился на бок и попытался крикнуть.

Свет погас. На миг Лэннету показалось, что темноту принесло с собой благословенное забытье. Но возобновившееся пульсирование стрелок ясно дало ему понять, что это не так, и капитан чуть не расплакался от досады. Тут его внимание привлекло лязганье металла о металл. Звуки боя были подобны туманному воспоминанию. Крики приблизились. К ним добавился топот бегущих ног. Лэннет попытался взглянуть вверх, но ему никак не удавалось сфокусировать взгляд. В прямоугольнике дверного проема появился свет. В комнату хлынули люди.

Кто-то выругался. Кто-то выдернул из тела капитана стрелки, и Лэннет обрадовался этой боли, такой незначительной по сравнению с предыдущей. Лэннет все еще плохо видел, но почувствовал, что кто-то рассек сковывавшие его путы. Чьи-то сильные, но осторожные руки помогли ему подняться и пересадили капитана в кресло. В комнате включили нормальное освещение. Лэннет краем глаза заметил кого-то в красно-желтом облачении Люмина. Его лечащий врач, весь какой-то встрепанный, спросил:

— Кто это был? Чего они хотели?

С этими словами доктор открыл свой чемоданчик и извлек оттуда диагностер.

Лэннет закрыл глаза и обмяк.

— Они хотели узнать мое имя.

Император Халиб поднялся со своей роскошной кровати с бесшумностью опытного вора. Его глубоко оскорбляла необходимость таиться, но его же собственная система безопасности делала это необходимым. Сверхбронированная дверь с замком, настроенным на его отпечатки пальцев, гарантировала отсутствие помех, пришедших снаружи. Проблема таилась внутри. Хотя любому человеку потребовалось бы затратить не менее часа, чтобы пробиться в покои Халиба, служба безопасности настаивала на контроле за дыханием и температурой тела императора. Халиб уступил, но лишь при том условии, что на него самого не будут цеплять никаких датчиков. Соответственно, император, подобравшись к панели, закрывающей стенной шкаф, прошептал кодовое слово. Машина, спрятанная за панелью, узнала голос и команду — подключилась к датчикам и принялась подавать на них запись, воспроизводящую дыхание спящего Халиба. Покончив с этой мерой предосторожности, император пересек комнату и шепотом отдал другой приказ еще одной спрятанной машине. Эта в ответ открыла перед Халибом потайную дверь. За дверью обнаружился зловеще темный коридор.

Пропустив императора, дверь захлопнулась у него за спиной. Глубоко вздохнув, Халиб закрыл глаза. Лабиринт потайных ходов, пронизывающих дворец, неизменно вызывал восторг у императора. Шершавые стены, запах камня, само ощущение, возникающее, когда Халиб оказывался здесь, исчезая из поля зрения всего человечества, — все это трогало его до глубины души и удовлетворяло пристрастие императора ко всем и всяческим тайнам.

Открыв глаза и привычным движением достав из ниши фонарик, Халиб снова задумался, действительно ли сейчас никто не знает, где он находится. Пожалуй, такое утверждение не совсем соответствовало истине. Наверное, управляющий Вед знал большую часть лабиринта. Но все-таки и он не мог сказать, в какой именно его точке будет находиться император в конкретный момент.

Но кое-кому это было известно. Она всегда знала, где находится Халиб. Более того — она обращалась к нему, обращалась напрямую, разум к разуму, и от ее голоса невозможно было бежать, невозможно было скрыться.

Но император — не мальчик на побегушках, чтобы мчаться на чей-то зов!

И уж тем более — на зов какой-то слепой ведьмы.

Халиб тут же пожалел об этой недостойной мысли. Он обругал себя за приступ дурацкой гордыни и включил свет. Вполне возможно, именно она являлась ключом ко всему, чего он надеялся достичь. Эта мысль заставила императора прибавить шагу. Несмотря на крутизну лестниц и отсутствие поручней, Халиб быстро спускался вниз. По мере спуска вокруг него все плотнее смыкалась холодная пронизывающая тьма, так резко контрастирующая с роскошью дворца. На миг императора охватило искушение: может, задержаться у одного из многочисленных потайных глазков? Просто для того, чтобы ощутить трепет, возникающий каждый раз, когда ты наблюдаешь за кем-нибудь, оставаясь незримым. Халиб без особых угрызений совести признавался себе в этой склонности.

Опыт четырнадцати поколений предков, обладавших абсолютной властью, научил Халиба, что хотя императоров запоминают по особенностям их характеров, выживают они исключительно благодаря своевременно применяемым умственным способностям. И своевременно полученным сведениям.

Тут императору вспомнился капитан Лэннет. Халиб нахмурился и прогнал непрошеное воспоминание.

Когда Халиб спустился на самый нижний уровень лабиринта, ему пришлось взять себя в руки, чтобы отделаться от ощущения присутствия других существ и других времен. Эти подземелья, расположенные глубоко под дворцом, были созданы при предыдущих властителях. Халиб часто размышлял о складе ума людей, желавших держать свои жертвы у себя под боком, но так, чтобы никто не мог увидеть их агонии. Интересно, что сказали бы его предки о своем потомке, если бы знали, что каждый раз, когда он приходит сюда, ему слышатся крики и стоны, скрежет и грохот адских приспособлений? Но среди этих звуков никогда не появлялись голоса его предков. Только голоса их жертв. Халиб не желал задумываться о том, что могло за этим крыться.

Пробираясь вперед, Халиб дошел до небольшого ящичка, вмурованного в стену. Наклонившись к нему, император произнес несколько слов. Мгновение спустя две массивные каменные глыбы, сплавленные воедино лазерным лучом, отъехали вбок, открывая проход. Ролики тихо вздохнули под их весом. Помимо этого звука, тишину нарушало лишь участившееся дыхание Халиба. Когда император выключил свой фонарик, дверной проем озарился неярким светом. Халиб пригнулся и шагнул через порог.

Выпрямившись, он устремил взгляд поверх семи свечей, горящих на полу маленькой пещеры, — прямо в белые, слепые глаза женщины, призвавшей его сюда.

— Я пришел, Астара, — сказал он. — Ты вызвала меня.

Женщина была элегантна. Облаченная с ног до головы в черное, она была так же пряма, как посох, который она держала в правой руке. Но странный наклон ее тела выдавал тайну: чтобы стоять так прямо, женщине необходима была опора. И все же на ее прекрасном лице была написана привычная безмятежность. Когда женщина поклонилась в ответ на приветствие Халиба, ее серебряные волосы, струящиеся по спине и плечам, замерцали в свете свечей подобно расплавленному металлу. Голос женщины был низким и певучим.

— Я просила тебя прийти, Возвышенный. Ты даровал мне такую привилегию. Я никогда не стану «вызывать» тебя. Для этого я слишком тебя уважаю. Но все же, если быть честной с собой, я должна сказать: меня снедает глубокое беспокойство. Об этом нельзя молчать, Возвышенный. Цель не всегда оправдывает средства.

Халиб вспыхнул.

— Милые комплименты и грубая критика. Чего, по-твоему, я не должен был заметить?

Ответная улыбка женщины была исполнена печали.

— И то, и другое шло от чистого сердца. Но важно лишь одно. Люди, которые заботятся друг о друге, часто обмениваются комплиментами, чтобы доставить другому приятное. Но лишь те, кто заботится друг о друге по-настоящему, могут честно критиковать друг друга. Ты очень дурно обошелся с капитаном Лэннетом. Ты уверен, что это было необходимо?

— Он стал неузнаваем — ты это имеешь в виду? Операция, другие отпечатки пальцев — я знаю, что это больно, но это было необходимо, ради его же безопасности. Он прошел подготовку, получил новое имя, другую биографию. Это трудно…

— Хоть я и слепа, но знаю, что сейчас ты покраснел, — перебила императора Астара. — Я знаю, что ты смотришь в сторону, а не мне в глаза. И я знаю, чем это вызвано. У Взыскующей слишком много друзей и слишком много глаз, чтобы ее можно было обмануть такими увертками. Я говорю о последнем позорище, о ночном допросе.

— Он держался великолепно! — выпалил Халиб. И сам удивился гордости, прозвучавшей в его словах. — Он понятия не имел о том, что это проверка, — поспешно продолжил император, — и все-таки не дрогнул. Я признаю, мои методы весьма суровы. Но ты должна признать, что они эффективны. А цель действительно оправдывает средства.

— Когда-нибудь он спросит себя: сколько еще испытаний ты собираешься взвалить на его плечи? Ты велишь ему совершить убийство. Ты подверг его пыткам, чтобы проверить, сможет ли он их выдержать. Ты подвергаешь опасности женщину, которую он любит.

Халиб почувствовал острую боль. В него словно впились две иглы: одна — в левое плечо, а вторая — в живот, чуть выше пояса. Императору до безумия хотелось схватиться за больные места, но он очень сильно подозревал, что это — дело рук Астары. Халиб скрипнул зубами и заставил себя ответить на слова Взыскующей, по возможности не обращая внимания на все остальное.

— Ты пользуешься очень удобной системой стандартов! Ты осуждаешь мои действия, и в то же самое время и ты, и твои последователи пользуются плодами моих трудов. Этасалоу — не только твой враг, но и мой. Или, может, ты скажешь, что горюешь о нем?

— Может, ты скажешь, что смерть Этасалоу — твоя единственная цель?

Две стрелы вспыхнули, потом исчезли. Вздрогнув от боли, Халиб отступил на шаг и хрипло произнес:

— Ты не вправе знать мои мысли. Ты не должна этого делать. Это запрещено договором. Ты обещала это мне здесь, в этой самой пещере, как прежде обещала моему отцу!

— Мое обещание нерушимо.

Слова эти были преисполнены не только резкости, но и неодобрения. Прежде чем добавить что-либо еще, Астара надолго умолкла, чтобы дать Халибу возможность прочувствовать и то, и другое. Затем ее голос смягчился.

— Я догадалась о твоих планах потому, что понимаю твои намерения так же хорошо, как и терзающие тебя искушения. Твои цели высоки и более благородны, чем у любого из твоих предков. Они заставляют меня гордиться знакомством с тобой. Но мне хотелось бы, чтобы ты использовал более достойные средства. Когда я вижу события, напоминающие мне о жестокости Прародителя, я боюсь за тебя.

Халиб вскинул руки, словно пытаясь предотвратить опасность, и огляделся по сторонам.

— Не надо так говорить, Астара! Даже здесь! Он свят, он…

— Мертв все эти сотни лет, — докончила за него женщина, и голос ее был резок. — Он был бессердечным человеком при жизни, а умерев, оставил после себя горькое наследство. Твой мифический Прародитель устроил мятеж и захватил флотилию, которую использовали для перевозки каторжников. Это и было его главным достижением. Его методы — наихудшая часть человека. Это власть зверя. Ты, а до тебя — твой отец восстали против этого. Ваша империя рухнула бы много поколений назад. Но эффективность Люмина зиждется на его дискриминационной политике в сфере образования. И еще на том, что империя держит под своим контролем все космические корабли. Теперь же ты столкнулся лицом к лицу с хитроумным техником, у которого достанет силы полностью перекроить то, что ты называешь империей, и даже то, что ты называешь человечеством.

Халиб вытер лоб и взглянул на Астару с беспокойством, граничащим с подозрительностью.

— Ты знаешь, что я согласен с тобой в вопросе об империи. Ей нужны перемены. Жизнь и смерть людей не должны зависеть от прихотей какого-то одного человека или от законов, которых эти люди не принимали. Здесь мы с тобой единодушны. Но при этом ты стремишься вести поиск в сердцах и в умах. Ты пытаешься заставить каждого обратить свои силы к добру. Я же обитаю на поле боя, где невозможно спрятать меч в ножны, и где фактором первостепенной важности является то самое зло, которое гнездится в каждом из нас — даже ты это признаешь. Я прошу Взыскующую о помощи, но я все равно буду сражаться по-своему. Помоги мне. Или отойди в сторону.

Усмехнувшись, Астара сделала три шага и преодолела разделявшее их расстояние. Шаги ее были неуверенны, и эта неуверенность снова безжалостно продемонстрировала, что женщине и вправду не обойтись без посоха. Астара протянула руку и коснулась щеки Халиба.

— Я люблю тебя с тех самых пор, как ты появился на свет, мой уклончивый, мой обманчивый друг. Я не могу всегда одобрять тебя. Иногда я восхищаюсь тобой, иногда — сожалею о твоих поступках. Но я люблю тебя. Какие бы планы ты ни строил относительно капитана Лэннета, я прошу тебя подумать как следует. Особенно о тех подробностях, в которые ты его не посвящаешь. Ты же понимаешь — он принадлежит и мне. О да, конечно, он противостоит и мне, и Взыскующему. Но он мой — а следовательно, и твой, Возвышенный. Пожалуйста, будь осторожен. Ради нас обоих.

— Хорошо, я буду осторожен. Но сейчас я должен идти. Испытания Лэннета закончились. Завтра он отправляется в путь. Если это в твоей власти, присмотри за ним.

— Ради его безопасности? Или ради твоих целей?

Астара рассмеялась, и кончики ее пальцев нежно, словно легкий ветерок, пробежались по нахмуренному лицу императора.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Халиб смущенно отступил, уворачиваясь от этой ласки. Уже оказавшись в коридоре, он взглянул на сдвоенные глыбы — каждая объемом с добрый кубический ярд — и шепотом велел им вернуться на место. Непроницаемая тьма тут же сомкнулась вокруг него, и на миг у императора закружилась голова. Но это быстро прошло. Халиб постоял несколько мгновений неподвижно. Его мучили сомнения и недоумение. В конце концов он пробормотал:

— Я верю ей. Она никогда не станет читать мои мысли. Но тогда откуда она узнала, что я хочу — что мне необходимо! — использовать его, чтобы нанести удар по другим? Она не предполагает. Она именно знает. Неужели я виден насквозь? А вдруг еще кто-нибудь что-то заподозрил?

Император пожал плечами, включил фонарик и быстро зашагал по туннелю. Постепенно его шаги замедлились. Вскоре он уже еле тащился.

— Проклятие! — воскликнул Халиб, остановившись, и повторил еще раз: — Проклятие!

Он хлопнул ладонью по стене. Звук хлопка разнесся по туннелю и затерялся во тьме.

— Она мне говорит: «Будь осторожен»! «Ради нас обоих»! Кто эти «оба», черт подери? Ты и он? Или ты и я? Чертова старая ведьма! И ты еще называешь жестоким меня!

Остаток его пути до спальни больше напоминал бегство.