Заключенный на воле

Глава 25 ▼▼▼

Облаченная в красно-желтые одеяния служительницы Люмина старшего ранга, Нэн вошла в комнату. Молодой человек, лежащий на кровати, сердито посмотрел на нее. Прежде чем Нэн успела произнести хоть слово, он выпалил:

— Я спал хорошо. Я сумел удержать свой ужин в желудке. Завтрак был ужасен, не считая фруктов, которые всего лишь не дозрели. Кажется, он тоже не просится наружу. Однако я принял свои лекарства. Это все? Я правильно изложил утренний катехизис? Все в порядке?

Продолжая улыбаться, Нэн проверила показания мониторов, выстроившихся на бывших книжных полках.

— Отлично, ваше высочество. Температура снизилась… хотя все еще выше нормы. Кровяное давление хорошее, наполнение легких тоже.

Нэн повернулась к принцу. Бледное лицо юноши было обрамлено белокурыми волосами. Серо-голубые глаза, выпуклый лоб, тонкие, красиво очерченные брови. Маленький рот по-прежнему кривится в недовольной гримасе. Эта гримаса, да еще самоуверенный, оценивающий взгляд насторожили Нэн гораздо больше, нежели недовольство, прозвучавшее в голосе принца. Она нахмурилась, указывая на черный ящичек, на экране которого скакали маленькие красные цифры.

— Мышечный тонус. Как только вы будете в состоянии встать на ноги, я бы посоветовала вам побольше упражняться. Такой молодой человек, и такие показатели… стыд и позор!

Лицо принца вспыхнуло от гнева.

— Вам следует говорить «принц Дафанил». Как вы смеете обращаться ко мне, не называя моего имени и титула? Где вас учили? Никто не смеет читать мне нотации!

Сосредоточив внимание на мониторах, Нэн ответила:

— Приношу извинения за бесцеремонность, принц. Что же касается разных слов по отношению к вам… Мой долг перед Люмином — исцелять больных и раненых. Я буду бранить вас, да и вашего отца тоже, чтобы исполнить этот долг. И очень скоро вы будете бранить меня, если я не выполню свою часть работы.

Нэн вызывающе посмотрела на принца.

Дафанил покраснел. Это длилось всего несколько секунд, затем напрягшееся было лицо принца расслабилось. К удивлению Нэн, принц выдавил из себя слабую улыбку.

— Мне хуже, чем я думал. Как это ужасно — быть таким слабым, что даже на гнев нет сил! И все же, доктор, меня обезоружили отнюдь не ваши мудрые слова. Вы просто сумели расшевелить мое воображение. Я отдал бы что угодно, лишь бы увидеть человека, способного противостоять моему отцу.

Неожиданная горечь, прозвучавшая в его словах, так же как проявленная им слабость, заставили Нэн смягчиться. Заботливо склонившись, она коснулась кнопки коммуникатора, вмонтированной в изголовье кровати. Загорелся красный огонек передатчика. Нэн велела приготовить стимулирующую ванну, затем обратилась к Дафанилу:

— Упомянув вашего отца, принц, я сделала ошибку. Я нарушила наш договор.

— О том, чтобы не упоминать его? — Дафанил вновь улыбнулся. — Для меня это просто невозможно — вести разговор, ни разу не затронув при этом моего отца. Вы не единственная, кто чувствует его всепроникающее присутствие. И не единственная, кто стремится насладиться этим присутствием.

Поскольку Нэн ожидала этого оскорбления, то смогла ответить на него сразу же:

— Для меня было большой честью состоять в медперсонале вашего отца. Он истинный джентльмен.

Теперь уже Дафанил почувствовал себя уязвленным. Вновь вспыхнувшее раздражение сделало его тон невыразимо едким.

— Неужели яркие цвета Люмина столь важны для вас? Вы боитесь, что вас отстранят от ухода за мной и вам вновь придется носить сине-зеленые одежды младшей служительницы?

Нэн выпрямилась, сжав руки в кулаки и пристально глядя на принца.

— Это неправда.

Дафанил лежал, склонив голову набок и глядя куда-то на противоположную стену. В этой позе он выглядел неожиданно уязвимым.

— Я знаю, что такое семейные трудности, принц Дафанил. Я понимаю, как вам больно.

Голос Дафанила не выражал ничего:

— Доктор Ренала ясно дала понять, что вам разрешено носить старшие цвета Люмина только потому, что вы приглашены ухаживать за мной. Подумайте об этом, доктор Бахальт. Каждый, кто соприкасается с моей жизнью, достигает благодаря этому успеха — или же претерпевает неудачу. Но этот источник божественного воздействия на судьбы людей — не во мне самом. Мой отец наделен могуществом и властью, и он презирает меня.

Нэн обошла вокруг кровати и встала, уперев руки в бока и глядя сверху вниз на своего пациента. Затем, как будто приняв какое-то решение, она уселась на подоконник.

— Отлично, — сказала Нэн. — Давайте, выплесните все, что скопилось у вас в душе. Я уже устала от намеков, недомолвок и хождений вокруг да около. Вы находитесь в этой комнате больше недели, и я по меньшей мере раз в день слышу ваши тяжкие вздохи и жалобы из серии «бедный я, бедный». Поговорите со мной. Что за проблема разделяет вас и вашего отца?

На лице Дафанила отразилось замешательство. Его удивление выглядело настолько забавно, что Нэн с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Принц яростным шепотом произнес:

— Родственники императора не обсуждают свои семейные проблемы! Во всяком случае — не со ссыльной племянницей Этасалоу.

Страх заставил Нэн мыслить четче. Она постаралась говорить как можно спокойнее:

— Что именно вы знаете обо мне? О том положении, в котором я оказалась?

— Отлично сказано — «положение». Все вы, люди, одинаковы. Вы настолько привыкли получать все желаемое, что поверить не можете, будто что-то может идти не так, как вы хотите. Половине людей при Дворе известно о вас все. Все знают, что Этасалоу оборудовал секретную лабораторию где-то в холмах Фолз. Вот что известно очень немногим — так это то, что Этасалоу знает о вашем присутствии на Хайре. Он только не знает точно, где именно. Я считаю, что лишь поэтому вы еще живы.

Скрытая угроза, прозвучавшая в голосе Дафанила, была до смешного мелкой. Что он может знать об истинных ужасах, на которые способен Этасалоу? Нэн хотелось засмеяться вслух. Но это был бы смех на грани истерики. Перед ее внутренним взором проносились бессвязные, туманные сцены: люди, привязанные к голым койкам из блестящего металла, обритые головы, утыканные внутричерепными щупами. Провода, словно нити каких-то страшных марионеток, тянутся к гудящим машинам. Циферблаты, световые дисплеи, электронный шум мониторов. И крики. Каждое видение, каждое смутное воспоминание было пронизано болью и страданием, криками невыразимой муки.

И среди всего этого Нэн услышала голос своего дяди, резкий, ранящий: «Это наука, доктор. Мы творим ради Люмина. Ради славы нашей семьи. Это то, ради чего ты была рождена».

Сколько раз эти ужасные, отвратительные призраки прошлого всплывали в ее памяти, упорно не поддаваясь осознанию?

Но никогда прежде — никогда! — Нэн не слышала в этих воспоминаниях голоса своего дяди.

— Эй, отзовитесь! С вами все в порядке? — Дафанил приподнялся на локте, бледный от усилий. На лице принца отражалось беспокойство.

Его настоятельный тон вернул Нэн в реальный мир. Но слова Этасалоу продолжали звенеть в ее ушах. Она пробормотала, что да, с ней все в порядке, а затем спросила первое, что пришло на ум:

— Откуда вы так много узнали обо мне?

— И снова ваше мнимое чувство превосходства подвело вас.

Дафанил вновь улегся на постель. Медленно приходя в себя, Нэн отметила, что сейчас он выглядит немного более собранным. Судя по всему, противостояние улучшает его самочувствие. Особенно когда игра идет на его поле. Принц продолжил:

— Вы знаете, какие разговоры ходят обо мне?

Нэн, раздраженная его тоном, ядовито ответила:

— Принц Дафанил пользуется репутацией бездельника и прожигателя жизни.

Дафанил подмигнул ей:

— Точно, так и говорят. Я предпочитаю использовать слово «специалист». Я специалист во всем, что касается человеческих страстей. Дело всей моей жизни — узнавать, что нравится людям. В особенности — что нравится лично мне.

— Я не вижу никакой связи между тем, что вам нравится, и тем, как вы смогли узнать что-либо обо мне.

Наставительно подняв указательный палец, Дафанил произнес:

— Самое прекрасное в мире — с моей точки зрения как величайшего в мире специалиста по моим собственным предпочтениям — это женщина. Точнее, женщины. Конечно, чем красивее, тем лучше, но не следует пренебрегать и внутренним миром: внешность часто обманчива. Можно найти массу неожиданных вещей.

— Очень мило.

— Если хочешь чему-то научиться, следует брать уроки. У советника Улласа есть слуги. Он и понятия не имеет, что они слышат, а тем более — о чем они говорят.

— Вы соблазнили одну из его служанок?

— Вы наделены истинным талантом говорить грубости, скрывая их под чопорным медицинским жаргоном. Я не задавал вопросов. Я слушал. И уж точно не служанку. Вообще, за кого вы меня принимаете? Человек, у которого есть опыт в подобных делах, будет искать кого-нибудь, у кого есть доступ к информации. Личная секретарша советника весьма привлекательна.

Нэн встала, сложив руки на груди.

— Вы — шпион.

Глаза Дафанила на миг вспыхнули, предупреждая Нэн, что она попала в больное место. Тем не менее, ответ принца прозвучал спокойно и небрежно:

— Все люди — шпионы. Для меня это особенно необходимо, как для самого знатного бездомного человека во всей империи. Как бы то ни было, но эта женщина поведала мне, о чем говорит советник Уллас в частных разговорах.

Нэн кивнула:

— Я встречала вашего отца всего один раз. И все же я думаю, что он был бы весьма недоволен.

Дафанил рассмеялся так громко, что даже закашлялся, согнувшись пополам. Нэн протянула ему стакан воды. Он проглотил немного и отдышался.

— Мой отец презирает всех нас, всех троих. Ни у кого из нас не было ни малейшего шанса доказать ему свою ценность.

— Ваша мать… извините — матери… имеют так мало влияния?

— Меньше, чем ничего. — Неожиданная готовность, с которой Дафанил заговорил о своей семье, удивила Нэн. — Три брата, три матери. Если кто-то сомневается, что власть — гнилое дело, то им не нужно далеко ходить за доказательствами — пусть посмотрят на императора Халиба и трех его жен.

Принц помолчал, бросил на Нэн острый взгляд. Затем в его голосе прорезалась злость:

— Вы спрашивали, почему я нахожусь здесь, на Хайре. Самое главное, что я узнал от своих родителей, — это то, что я им не нужен. Нежелателен. Мой отец говорит, что я недостоин занять его место. Моя мать говорит, что я подвел ее, поскольку не смогу стать императором. Она винит меня в том, что лишилась милости императора. Из этого я усвоил, что мне следует искать милости где-нибудь в другом месте. Везде, где угодно. Она научила меня наслаждаться моим собственным существованием, понимаете, доктор? Советник предоставил мне огромный выбор развлечений. Ему это стоило очень немного, среди всех прочих дел, а если я как-нибудь все же ухитрюсь сесть на трон, то я — как он считает — не забуду об этом и буду милостив к нему. Правитель каждой планеты в галактике оказывает гостеприимство мне и моим братьям, исходя именно из этих предположений. За исключением Сирака. Но туда я не собираюсь.

После долгой паузы Нэн сказала:

— Вы убеждали советника Улласа в том, что вам нужна поддержка. На тот случай, если — когда — ваш отец умрет.

Дафанил посмотрел ей в глаза. Его взгляд был страшен своей неожиданной холодностью.

— Это можно назвать изменой. Она карается обезглавливанием.

Нэн с трудом сглотнула — у нее мгновенно пересохло в горле. Она решила скрыть свою растущую тревогу и с усмешкой спросила:

— Что принц Дафанил считает большей угрозой — обезглавливание или дальнейшее сидение над нудным учебником грамматики?

Настойчивое попискивание и чириканье мониторов действовало Нэн на нервы. А Дафанил продолжал сверлить ее холодным взглядом. Женщина попыталась бороться с тревогой путем тщательного анализа ситуации. У мальчишки нет никакой власти, однако все боятся его, потому что когда-нибудь он может стать императором. Его не любят в семье, ему не верят, все рассматривают его как нечто такое, что следует взять под контроль. Нэн поняла, что жалеет принца. Но даже теперь она знала, что не следует поворачиваться к нему спиной. Когда он говорил, то порою выглядел довольно занятно, однако сейчас у него вновь был очень усталый вид. Дафанил сказал:

— Иногда — очень редко — я встречал людей, которые вызывали у меня желание стать обычным человеком. Как правило, я сразу же причинял им боль. Это было благодеяние. Это заставляло их держаться от меня как можно дальше. Но на этот раз все иначе. Здесь мы оба пленники. Эта мерзкая болезнь удерживает меня в постели. Ненависть вашего дяди приковывает вас ко мне. Она, да еще ваше врачебное искусство. Чем бы ни завершилось наше заточение, но наш союз не должен состояться. Мы не будем «знакомиться получше».

Завершив тираду, принц так резко вдохнул воздух, что вновь зашелся в приступе кашля. И снова Нэн заставила его выпить воды. Когда приступ миновал, дыхание Дафанила было хриплым, а на лбу принца выступил пот.

Нэн распорядилась, чтобы перед стимулирующей ванной принцу был устроен сеанс влажной терапии — от кашля. Дафанил поблагодарил ее легким кивком, и Нэн ответила ему улыбкой, которая — Нэн это знала — была фальшивой, словно нарисованной.

— Мы введем в вашу гортань и легкие смягчающее вещество. А лечебная ванна будет способствовать мягкой стимуляции. Я вернусь попозже, чтобы проверить ваше состояние.

Дафанил покачал головой:

— Мне и раньше случалось болеть. Но никогда — так сильно. Вы даже не знаете, чем вызвана эта болезнь. Это непохоже на Реналу — доверить уход за мной кому-либо из младших членов Люмина, насколько бы ни была высока ваша квалификация. Мы оба знаем об этом. Так что скажите мне: действительно ли она строит какие-то планы, основанные на моей возможной смерти?

— Не надо делать таких театральных заявлений. Вы больны, но нет никаких оснований считать, что вы не поправитесь, причем в самом скором времени. Да, причина болезни нам неизвестна. Но смерть вам не грозит. Вы — мой пациент, а врач не должен делать различий для пациентов, вне зависимости от того, насколько они знатны или же бедны. Вас будут лечить, потому что я так говорю.

Губы Дафанила слегка изогнулись — возможно, это была улыбка.

— Оставить одного-единственного правителя — значит угодить прямиком в когти тирана.

Появление двух санитаров прекратило мучения Нэн. Оба санитара были здоровенными крепкими мужиками. Люмин обучал специальную группу персонала, способного как осуществлять квалифицированный уход за больными, так и нести охранную службу. Иногда они бывают очень полезны, подумала Нэн, когда санитары взялись за дело. Один из них закрыл рот и нос Дафанила прозрачной маской. От маски тянулась трубка к маленькому аппарату, напоминавшему кухонный миксер. После краткой консультации с Нэн санитар при помощи пипетки отмерил в «миксер» по нескольку капель трех разных жидкостей. Потом добавил еще несколько капель воды. После щелчка выключателя комнату наполнило высокое, едва слышное завывание. Жидкость в стеклянном сосуде аппарата перемешивалась в течение пяти секунд, после чего превратилась в полупрозрачный туман. Туман пополз в трубку, а оттуда — в носоглотку Дафанила. При первом вдохе принц слегка нахмурился, но потом расслабился.

Второй санитар снял показания с мониторов и сделал пометки, а затем обратился к Нэн:

— Ингаляция стабилизирует и исправит отклонения в дыхательной системе. Исходя из наблюдений за составом крови, кровяным давлением, уровнем дыхания и записями ЭЭГ, я полагаю, что у пациента ярко выраженный стресс и краткие периоды депрессии. — Санитар вынул из кармана полосу бумаги, исчерченную цветными ломаными линиями. — Посмотрите на эти графики мозговой активности и скажите, согласны ли вы со мной?

У Нэн встал ком в горле. Запись электроэнцефалограммы, столь неожиданно возникшая перед ней, вызвала из глубин памяти Нэн череду ужасных воспоминаний. Нэн отвела взгляд от графика, стараясь прогнать эти воспоминания.

— Вижу. Да, вы правы.

Санитар пожал плечами.

— В данных обстоятельствах это естественно. Предполагаю, что нам следует попробовать иную, более яркую и живую цветовую гамму освещения в этой комнате. Я присоединю к световым патронам психоцветовые лампы и проведу связь к датчикам энцефалографа. Когда появятся признаки депрессии, то интенсивность и оттенок освещения изменятся. Если хотите, я могу сделать то же самое с показателями стресса — смонтировать освещение, успокаивающее нервы.

— Уровень стресса вполне в пределах нормы. Пусть он справится с ним сам. Что вы думаете насчет ванны?

— Ванна с обтиранием губкой — как только закончится сеанс ингаляции. — Санитар усмехнулся. — Когда носоглотка забита всей этой дрянью, то от ароматотерапии толку не будет. Кстати, график показывает, что за последние несколько минут депрессия усилилась. О чем бы вы ни говорили с ним, это взволновало его. Полагаю, взволновало сильнее, чем он показывал.

Нэн скорчила гримасу.

— Эти машины слишком много знают. Кучка стукачей.

Санитар тактично пропустил ее реплику мимо ушей и продолжил:

— Я думаю, что ванна с мягкой стимуляцией кожи поможет закрепить положительное воздействие на дыхательную систему. Как вы считаете? Что, если взять какой-нибудь успокаивающий запах? Леса, луга — что-нибудь природное, естественное.

— Только не для этого человека. Скорее, для него будут более естественными запахи хорошей еды, тонких вин. Сделайте их едва уловимыми. Добавьте слабый аромат одного из легких наркотиков.

Санитар поднял брови:

— Вы хотите внести в атмосферу ванной вдыхаемый наркотик?

— Нет, конечно. Просто запах, напоминающий таковой. У вас в аптечке есть что-нибудь подобное?

— Конечно. Какие-либо предпочтения?

— На ваш выбор. Сомневаюсь, что вам удастся найти такой, с которым он не знаком.

Они обменялись понимающими взглядами, и Нэн попрощалась с Дафанилом.

Был уже поздний вечер, когда Нэн вернулась, чтобы провести последний в ежедневном расписании осмотр. Принц поднял глаза от книги и отложил ее в сторону. Нэн чувствовала, что он следил за ней, пока она проверяла показания мониторов. Когда она обернулась, Дафанил жестом указал ей на стул, стоящий возле кровати.

— Я должен поговорить с вами. Сегодня днем я был с вами не совсем честен. Я не сказал вам то, что вы, как мне кажется, должны знать.

— Полагаю, что таких вещей в вашей жизни наберется немало, — сухо отозвалась Нэн.

— У вас быстрый язычок. Он мешает вам быть рассудительной. Быть может, мне следует держать свои мысли при себе.

Тон и поза принца были достаточно небрежными, но, видя, как сжались его челюсти, Нэн поняла, что под словами Дафанила прячется неподдельная ярость. Женщина попыталась как-то разрядить обстановку:

— Пустой разговор, принц. Из того, что вы сказали мне…

Дафанил перебил ее:

— Из того, что я вам сказал, не следует, что вы должны швырять мои признания мне же в лицо. Не стоит делать это снова. Теперь я хочу поговорить с вами о вашем друге Лэннете.

Застигнутая врасплох, Нэн отступила назад, прижав стиснутую в кулак руку ко рту, чтобы подавить непрошеный возглас. Ее реакция доставила Дафанилу удовольствие. Он широко улыбнулся.

— Вижу, он вам больше, чем просто друг. Так я и думал. Вам говорили, что он совершил побег на Атике? Никто так и не знает, были ли у него сообщники. Никто его больше не видел. Я полагаю, что вам сказали, будто он погиб.

Нэн сжалась под этим градом слов, вопросов и предположений о судьбе Лэннета. Голос ее был хриплым:

— Он жив. Я никогда не поверю, что его больше нет.

— И это хорошо. Вы должны верить. Я верю.

В один миг Нэн очутилась рядом с принцем, всплеснув руками. Только усвоенная за годы жизни дисциплина помешала ей вцепиться в Дафанила и вытрясти из него все, что ему известно.

— Вы слышали что-нибудь о нем? Видели его?

— Боюсь, ничего конкретного. Но я знаю своего отца. Он высоко ценит вашего капитана Лэннета. Если бы мой отец потерял свое любимое кольцо, он бы развернул Атик поперек оси, лишь бы найти его. И вот капитан Лэннет исчез, и через определенный промежуток времени был объявлен погибшим. О да, было проведено расследование! Только проводили его через пень-колоду. Я считаю, что он жив. Я считаю, что мой отец нашел ему какое-нибудь применение.

Принц умолк и уставился в окно, давая понять, что разговор окончен.

Но Нэн так не считала.

— Здесь есть что-то еще! Я это знаю. Вы не стали бы говорить об этом только для того, чтобы сказать мне, что я должна хранить веру. Я хочу знать остальное!

Очень медленно Дафанил повернулся ней лицом.

— Я все время стараюсь быть вежливым с вами. Я — отвергнутый сын императора, но тем не менее я — его сын. Вы не должны требовать от меня объяснений.

— Вы говорите о человеке, которого я люблю, человеке, которого у меня могут отнять. Чего же еще вы ждали? Я волнуюсь.

Дафанил кивнул и произнес очень мягким тоном:

— О, я это понимаю. Кажется, я вас за это ненавижу. Но я буду терпелив. На этот раз. Ну что ж, тогда я хочу задать вам один вопрос. Если бы вы были императором и ваш злейший враг ухитрился ускользнуть из ваших рук, забрав с собой все научные секреты, способные уничтожить вашу империю, — разве вы не желали бы избавиться от этого врага?

Нэн кивнула, обеспокоенная изменением в направлении разговора.

Дафанил продолжал:

— Ваш капитан немало сделал, чтобы низвергнуть Этасалоу. Вся империя поет ему хвалы за это, невзирая на его последующий позор. Почему император выбрал для вашей ссылки именно Хайре из всех двенадцати планет? Быть может, он знал, что Этасалоу находится здесь? И, зная это, не мог ли император послать кого-нибудь убить командора? Кого-нибудь, кто знает, как яростно командор ненавидит племянницу, предавшую свою семью, свою чистую кровь и вступившую в связь с нечистокровкой, да еще и злейшим врагом ее дяди. Попробуйте представить себе все это, доктор, вообразите себе крошечные пешки, расставленные по всей доске, продвигающиеся вперед, уверенные, что они вершат правое дело. Нет, нет, дорогая доктор, поверьте моему слову — ваш капитан Лэннет здесь, на Хайре, он ждет возможности убить злого людоеда — то есть вашего дядю — и освободить пленную красавицу — то есть вас. Вот любопытно — будете ли вы после этого жить долго и счастливо?

Потрясеная и слишком испуганная, чтобы помнить предупреждения принца насчет хороших манер, Нэн с трудом выдавила:

— В-вы… вы описываете это все так… зримо. Это… это жестоко. Это бесчеловечно.

Дафанил опять улыбнулся:

— Это совершенно в духе моего папаши.