Я не бог. Книга XXXIV

Глава 18 Ты сильнейший? Нет, я сильнейший!

Территория Кремля встретила меня тишиной.

Странной, неестественной тишиной, которая резко контрастировала с грохотом битвы снаружи. И если быть откровенным до конца, мне вообще не нравилось находиться в Кремле. Он был какой-то холодный…

Здесь, за куполом Пушкина, мир словно замер. Только далекие удары и взрывы напоминали о том, что в нескольких сотнях метров отсюда разворачивается апокалипсис.

Я прижался к стене Архангельского собора, оглядываясь. Болванчики разлетелись в разные стороны, сканируя территорию.

— Лора, обстановка?

— Сканирую… — ее голос звучал спокойно. План у нас был. — Миша, охрана минимальная. Большая часть сил переброшена на внешний периметр. Внутри Кремля около тридцати человек. В основном — личная охрана Петра Первого.

— Где он?

— Ищу… Есть! Грановитая палата, второй этаж. Две тепловые сигнатуры. Одна — предположительно Петр Первый. Вторая…

— Наша дорогая пернатая воровка сердца Эля? — закончил я. — Отлично. Веди меня.

Я двинулся вдоль стены, стараясь держаться в тени. Болванчик летел впереди, показывая безопасный маршрут. Пару раз приходилось замирать — мимо проходили патрули. Солдаты были напряжены, нервничали. Еще бы, снаружи их столицу пытается разнести живое оружие массового поражения.

— Миша, — тихо произнесла Лора. — Женщина выходит из комнаты Петра. Направляется… к восточному крылу. Предположительно ее покои.

Болванчик показал мне картинку. Екатерина Романова шла по коридору. Лицо бледное, руки сжаты в кулаки. Она явно была напугана.

— Петр остался в кабинете?

— Да. Он… странно себя ведет.

— В смысле?

Изображение переключилось. Петр Первый стоял у окна. На его лице играла улыбка. Он немигающим взглядом наблюдал за тем, что происходит на Красной площади.

Я приказал Болванчику осмотреться, и он показал мне весь кабинет. В пустой комнате сложно было не заметить странный открытый ящик. Пустой.

— Лора… Что было в ящике?

— Не знаю, — ее голос звучал задумчиво. — Но судя по энергетическому следу… Это было что-то очень мощное. Очень опасное. И это что-то теперь активировано.

Я начал немного нервничать. От Петра Первого можно было ожидать чего угодно, и если этот ящик пуст, то его содержимое где-то снаружи. Что бы это ни было.

Но сейчас не время думать об этом. Сейчас надо действовать быстро.

— Где царица?

— Почти дошла до своих покоев. Третий этаж, восточное крыло. Охраны нет — все на периметре.

Я кивнул и ускорился. Телепортация тут не работала, и это не удивительно, ибо мы в самом защищенном месте страны. Перебежками, от укрытия к укрытию, я добрался до восточного крыла. Поднялся по лестнице. Коридор был пуст. Только в конце из-под двери мелькал свет.

Я подошел ближе. Приложил ухо к двери. Изнутри доносились тихие всхлипывания.

Екатерина плакала.

— Лора, расставь по периметру детальки. Если кто-то идет сюда — предупреди немедленно.

— Уже сделала.

Я толкнул дверь. Зашел внутрь и тихо прикрыл ее за собой.

Комната была просторной, но не роскошной. Простая мебель, несколько картин на стенах. У окна стояла Романова, спиной ко мне. Плечи ее вздрагивали.

— Ваше Величество, — тихо произнес я.

Она вздрогнула и резко обернулась. Лицо бледное, глаза красные от слез. Увидев меня, она отступила на шаг.

— Михаил, что вы тут делаете?

— Все хорошо, не стоит волноваться, — сказал я, медленно поднимая руки. — Позвольте поговорить с вами с глазу на глаз.

Она уставилась на меня. Потом перевела взгляд на окно, за которым бушевала битва. Потом снова на меня.

— Вы… Вы проникли в Кремль? Как?

— Это не важно. Важно другое. У вас есть шанс уйти отсюда. Прямо сейчас. Я могу вас вывести.

Она молчала. Смотрела на меня недоверчиво.

— Зачем? — наконец спросила она. — Зачем вам это?

— Потому что вы не должны умереть здесь, — просто ответил я. — Есенин рвется в Кремль. Пушкин его не остановит. И когда он прорвется… Здесь не останется камня на камне. Все, кто внутри — погибнут. Даже царь.

Екатерина вздрогнула. Обняла себя руками.

— Я… Я не могу просто уйти. Петя… Ты его плохо знаешь. Он не умрет, но будет винить себя.

— Ваш муж сделал свой выбор, — жестко произнес я. — Он развязал эту войну. Он превратил Есенина в оружие. Он несет ответственность за тысячи смертей. И он готов на все, чтобы удержать власть. Даже если это означает, что вы погибнете вместе с ним.

— Нет! — воскликнула она. — Нет, вы не понимаете! Петя… Он не такой! Он не плохой! Он просто… Он хочет лучшего для страны. Он хочет…

Она замолчала. Сама услышала, как неуверенно прозвучали ее слова.

— Вы сами в это верите? — тихо спросил я.

Екатерина отвернулась. Посмотрела в окно. За куполом Есенин и Пушкин сходились снова и снова. Вспышки света. Взрывы. Разрушения.

— Я… — ее голос дрожал. — Я не знаю. Раньше я знала. Раньше я верила в него. Но сейчас… Он изменился. С каждым днем все больше. Я уверена, что он не спит. Почти не ест. Только эти планы, эти схемы. Словно он видит что-то, чего не вижу я. Словно он играет в игру, правила которой знает только он.

Она повернулась ко мне. Слезы текли по ее щекам.

— Он хороший, просто обстоятельства, — прошептала она. — Прошло слишком много времени. И я не знаю, что у него в голове. Не знаю, на что он способен. Не знаю…

— Тогда уходите, — перебил я. — Уходите, пока не поздно. Я выведу вас отсюда. Переправлю в безопасное место. Вы не будете заложницей. Не будете пешкой в его игре. Ваш сын ждет вас! Вы же сами это знаете!

Женщина смотрела на меня. В ее глазах боролись страх, надежда и что-то еще. Любовь? Привязанность к прошлому?

Она открыла рот, чтобы ответить.

И тут Лора крикнула:

— Михаил! Петр Первый идет сюда! Тридцать секунд до прибытия!

— Черт! — я огляделся. — А чего так поздно? Где спрятаться?

— За ширмой! Быстро!

Я метнулся к углу комнаты, где стояла резная ширма. Скользнул за нее как раз в тот момент, как дверь распахнулась. Если Петр заметит меня сейчас, то вытащить Екатерину будет очень проблематично.

Царь вошел в комнату.

Я затаил дыхание. Сквозь щели в ширме я видел его силуэт. Лора подавила присутствие и убавила колебания энергии до нуля.

— Катенька, — произнес он. Голос спокойный, почти ласковый. Но в нем звучала сталь. — С кем ты разговаривала?

— Ни с кем, — быстро ответила она. — Я просто… Я была одна.

Петр медленно прошелся по комнате. Остановился у окна. Посмотрел вниз, на битву.

— Как красиво… — тихо произнес он. — Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь. Муж сошел с ума, и не знает, что делает… Прости, если тебе так показалось.

Он повернулся к ней. Лицо было бесстрастным. Почти спокойным. Но глаза… В глазах плясали огоньки безумия. Лора отнесла это к адреналину.

— Ты уверена, что тут никого не было?

— Никого, Петя, — царица сделала шаг в его сторону. — Я была одна…

— А он неплох, чуйка у него рабочая, — хмыкнула Лора.

Петр смотрел на нее. Долго. Молча. А потом вдруг улыбнулся.

— Ладно, — произнес он. — Поверю. Но знаешь что?

Он подошел ближе. Взял ее за руку. Она улыбнулась.

— Тебе нужно остаться здесь. Понимаешь? Остаться. Хотя бы до того момента, пока не прибудет подмога.

— Подмога? — не поняла Екатерина. — Какая подмога?

— Мой личный солдат, — просто ответил он. — Скоро все закончится. Есенин будет остановлен. Кузнецов не помешает. Мятежников казнят. И все вернется на круги своя. Но для этого тебе нужно быть здесь. Со мной.

— Я… Я не понимаю. Зачем?

Петр наклонился и поцеловал ее в лоб. Его движение было ласковым.

— Просто поверь, что все это для страны и семьи. Обещаю, что когда это все закончится, наступит мир.

Он отпустил ее руку и направился к двери.

— Прошу, оставайся здесь. Не выходи. Не открывай никому, кроме меня. Понятно?

Я даже удивился, с какой нежностью он это говорил. Лора подтвердила, что в его словах не было фальши и обмана. Романов действительно любит свою жену.

Екатерина кивнула. Петр вышел. Дверь закрылась.

Я ждал. Считал секунды. Лора следила за его перемещением.

— Он ушел, — наконец произнесла она. — Направляется обратно в свой кабинет.

Я вышел из-за ширмы. Женщина стояла неподвижно. Лицо белее мела.

— Вы слышали? — прошептала она.

— Каждое слово, — кивнул я.

— Что он имел в виду? Какую подмогу? Что он сделал?

Я посмотрел на нее. Потом на окно. Потом снова на нее.

— Не знаю, — честно ответил я. — Но ничего хорошего. Это точно.

На туалетном столике стояли часы, и они показывали уже половину первого. За окном Есенин выпустил очередную волну энергии. Купол Пушкина затрещал, но устоял. Однако Александр Сергеевич начал слабеть.

Насколько еще его хватит? И что произойдет, когда придет эта «подмога» Петра Первого?

— У вас все еще есть шанс уйти, — произнес я. — Последний шанс.

Царица смотрела на меня долго, изучающе, но все же покачала головой.

— Может, ну ее нахрен? — фыркнула Лора. — Фифа, блин, я ее сейчас свяжу и просто вынесем ее!

— Ты думаешь, что после такого, она даст нам извлечь из нее иглу со смертью Петра? — вздохнул я.

Здание очередной раз тряхнуло.

— Михаил, простите, что нарушила ваши планы, но я останусь с мужем, — сказала царица.

— Да ебтвою… — выругалась Лора. — Уперлась рогом…

— Ладно, пошли.

В это время снаружи.

Пушкин отступил, оставляя за собой борозду на мостовой. Кровь текла из рассеченной брови, окрашивая левую половину лица в красный цвет. Но рана моментально восстанавливалась, испуская легкое свечение. Было тяжело, но он сражался. Саша никак не мог пробить его защиту, каждый раз наталкиваясь на непреодолимую стену. Пушкин знал, что надо делать, но дури в Есенине было хоть отбавляй.

В руке по-прежнему был световой меч, которым он, как ракеткой, отбивал заклинания.

И все еще улыбался той самой высокомерной улыбкой.

— Что, Есенин? — прохрипел он, сплевывая кровь. — Это все, на что ты способен? Жалко. Я ожидал большего от сильнейшего мага современности. Жалкая пародия на Володю…

Есенин парил в воздухе в нескольких десятках метров от него. Его одежда была разорвана в клочья. На груди виднелась глубокая рана — след светового меча Пушкина. Из плеча торчал осколок мостовой, который поэт метнул в него с невероятной силой. Левая рука висела под неестественным углом.

Он выглядел изможденным. Раненым. Почти сломленным.

Почти.

— Ты… — с трудом произнес Есенин. — Ты действительно силен, Пушкин. Сильнее, чем я думал. В полдень ты… ты почти бог. Но только на минуту.

Он опустился ниже. Ноги коснулись земли. Кровь капала из его ран на разбитую мостовую.

— Но «почти» это не «полностью», — добавил он.

Пушкин напрягся. Его аура все еще пылала, но уже не так ярко. Солнце неумолимо уходило в сторону, смещаясь с зенита. Его сила медленно, но верно убывала. Каждая минута делала его слабее.

А Есенин… Есенин просто стоял. И улыбался.

— Ты чувствуешь это, верно? — произнес он. — Как твоя сила утекает. Как полдень проходит. Скоро будет час дня. Потом два. Потом три. И с каждым часом ты будешь все слабее. А я…

Он поднял руку, которая плетью висела на плече. И вокруг нее закрутилась энергия. Черная, перемешанная с белой. Хаос и Порядок, сплетенные воедино.

Рана на груди начала затягиваться. Мышцы срастались. Кожа восстанавливалась. Осколок в плече вышел наружу и со звоном упал на землю. Сломанная рука выпрямилась, кости встали на место с отвратительным хрустом.

За несколько секунд Есенин полностью исцелился. Он выпрямился. Повращал плечами. Сжал и разжал кулаки.

— А я могу восстанавливаться, — закончил он. — Снова. И снова. И снова. Сколько угодно раз. Моя энергия непомерна. Ведь я сильнейший!

Пушкин стиснул зубы. Его аура вспыхнула ярче — последний всплеск силы.

— Тогда я просто убью тебя быстрее, чем ты успеешь восстановиться!

Он рванул вперед. Световой меч прочертил в воздухе ослепительную дугу. Удар был идеальным — по скорости, по траектории, по приложенной силе.

Но Есенин был быстрее.

Он увернулся. Едва заметным движением. И контратаковал.

Кулак, окруженный черно-белой энергией, врезался Пушкину в живот. Поэт согнулся пополам. Кровь брызнула изо рта.

— Неплохой удар, для девчонки, — ухмыльнулся Пушкин.

Есенин не остановился. Удар в лицо. Удар в грудь. Удар в бок. Все это сопровождалось оглушительными звуками и воздушными волнами. Пушкин пытался защищаться, но он уже не мог ставить барьеры. Силы покидали его. Аура тускнела. Световой меч дрожал, начиная рассеиваться.

Есенин схватил его за горло. Поднял в воздух одной рукой. Пушкин захрипел, пытаясь вдохнуть.

— Ты был достоин, — тихо произнес Есенин. — Настоящий противник. Но теперь… Теперь полдень прошел. И ты всего лишь чуть более сильный маг.

— Харе болтать, щенок, — прохрипел Пушкин. — Ты так и не научился нормально говорить…

Есенин сжал пальцы. Пушкин закашлялся кровью.

— А я бессмертен.

Есенин поднял вторую руку. Вокруг нее закрутилась энергия. Черная и белая, сплетенные в спираль. Он направил ее прямо в грудь Александра Сергеевича.

— Прощай, Солнце русской поэзии. Пора тебе зак…

КРАК!

Что-то врезалось в Есенина с невероятной силой. Удар был настолько мощным, что воздух взорвался ударной волной. Окна в окрестных зданиях вылетели. Земля под ногами треснула.

Есенина отбросило. Он пролетел несколько десятков метров, снеся по дороге фонарный столб и часть стены, прежде чем врезаться в здание, в котором и проделал дыру.

Пушкин упал на землю, хватая ртом воздух. Кашлял, задыхался, но был жив. С трудом подняв голову, он увидел Валеру.

— Ладненько, кудрявый, повеселился, и хватит, дай и мне немного с ним поиграть, — ухмыльнулся он.

Александр с трудом встал на одно колено и смог разглядеть пришедшего ему на помощь человека. Почти человека.

И он выглядел… иначе.

Над его головой разгоралась корона. Сотканная из чистого пламени, она разрасталась на глазах, приобретая все новые узоры и ответвления.

И у него было шесть рук.

Шесть. Рук.

Пушкин даже протер глаза, сославшись на мираж или перегруженность своего внутреннего хранилища.

Нет, действительно шесть рук.

Каждая рука была окутана пламенем. Каждая рука сжимала собственную энергетическую материю.

Валера улыбался. Широко. Хищно. В его глазах плясали опасные огоньки.

— Ну что, пацан, — произнес он, и его голос гремел на всю Красную площадь. — Думал, тебе позволят просто так убить Пушкина? Не-а. У тебя просто не получится, — он медленно направился к дыре в стене, где был Есенин. — Говоришь, ты сильнейший? Забавно, потому что про меня говорили то же самое.

Из разрушенного здания выполз Есенин. Весь в пыли и крови. Но уже восстанавливающийся. Раны затягивались. Кости срастались.

Он поднялся на ноги. Посмотрел на Валеру. На корону. На шесть рук.

И засмеялся.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Наконец-то кто-то интересный!

Вокруг него закрутилась энергия. Черная и белая. Сливаясь в серую общую массу, она становилась все плотнее.

— Покажи мне, — прорычал Есенин. — Покажи мне, на что способен… — он оглядел его с ног до головы. — Я даже не знаю, человек ли ты…

Валера хрустнул суставами. Все шесть рук сжались в кулаки.

— Пацан, не пожалеешь? — ухмыльнулся Валера. — Я же могу и ударить.

— Уверен, что попад…

В мгновение Валера оказался рядом. Саша не успел среагировать, и мощный удар в грудь оторвал ему правую руку.

— Ну как, неплохо? — Валера положил руку ему на голову. — И это я даже не старался.

— Быстро… — выдохнул Есенин, и его тело вспыхнуло, отбросив Валеру.

Тот пролетел пару метров и, сделав сальто, встал на ноги. Рука отросла с молниеносной скоростью.

— На этот раз я не дам тебе меня…

Но Валера опять оказался рядом и на этот раз левая рука полетела в соседнее здание.

— Чего? — наклонился здоровяк. — Я не расслышал… Ты стоишь перед великим Чалом Конеруком! Уже то, что ты не на коленях, говорит о моем признании. Но не наглей.

Он хотел сказать ему еще несколько пафосных слов, но на связь вышел Михаил.

— Валера, гадство! Ты так разрушишь вообще все! Можешь его оттеснить за город?

— В целом… — задумался он. — Да, могу… Но знай, я сделаю это не искренне. Все же никто не увидит моей победы.

— Если ты вернешься, это будет уже говорить о том, что ты победил.

Есенин, тем временем, оправился от ударов и медленно ковылял к Валере.

— Хорошие удары… — кивнул он. — А теперь попробуй это…

Мощный спиральный луч, закручиваясь из Хаоса и Порядка, ударил в Валеру, словно копьем. И пробил его насквозь.

— Попал, — ухмыльнулся Есенин.