В тот вечер Роальд не выдержал и приложил все свои усилия для того, чтобы уверить Ребекку в том, что ему необходима прогулка по берегу. Причем сделать это он хотел в одиночестве, и никакие доводы со стороны няни не смогли оказать на него влияние.
- Я скоро вернусь, - спокойно сказал он, уходя.
Ребекка наделила своего воспитанника обеспокоенным взглядом и тронула его за локоть.
- Роальд…
- Да, няня?
Ее глаза умоляли, на лбу пролегла глубокая морщинка, и губы сомкнулись в тонкую напряженную линию.
- Не надо…
- Я ненадолго, - как ни в чем не бывало сказал он ей. – Ты и глазом моргнуть не успеешь. До скорого!
Не обращая больше внимания на уговоры Ребекки, Роальд улыбнулся, поцеловал няню в лоб и вышел из дома Халворсенов в одних брюках и тонкой рубашке. Фрекен Абель беспомощно опустила плечи и стояла у раскрытой двери, безвольно ударяя себя рукой по бедру. Не сразу она заметила, что плачет, а когда поняла это, разозлилась на саму себя.
- Дура, чего плачешь? – говорила она, глядя в темноту. – Ничего ведь не случилось, чтобы слезы лить! И вообще все будет хорошо…
Конечно же, все будет хорошо. Ведь Роальд – уже далеко не тот маленький мальчик, за которым нужен был глаз да глаз лет эдак восемнадцать назад. Да и в те далекие годы, когда они еще жили в этой деревне, его смело можно было отпускать одного к фьорду.
Не трать зря времени на беспокойство, милая старая няня… Не кликай беду.
Лучше сядь где-нибудь в тихой и теплой гостиной, возьмись за вязание, напой тихую песню самой себе, как раньше ты пела ребенку.
Мерное тиканье настенных часов убаюкает тебя и успокоит…
Приди, сестра, приди, приди…
Умирай вместе с нами, сестра.
Ты лежала на камнях, уткнувшись лбом в землю и закрыв уши руками. Бедная моя… Ведь ты прекрасно понимаешь, что это не поможет – и все равно закрываешь уши.
Ты не можешь по-другому.
Ты должна делать это. Хотя бы просто для того, чтобы заявить ИМ: ты не собираешься опускать руки, не собираешься позволять им так запросто проникать в твое сознание… Если можно сделать хоть что-то…
Храбрая маленькая собачонка кусает огромного медведя, чтобы разозлить его.
И ты не можешь по-другому.
Ты плачешь? Когда-нибудь я возьму себе твои слезы, у меня их так много – целые миллиарды слез в каждом моем море! Когда-нибудь я возьму и твои…
Но не сейчас.
Сейчас ты лежишь на земле и шепчешь невнятные слова… Ты зовешь ЕЕ – ту, которая придет, чтобы спасти тебя.
Приди сестра, приди, приди…
Приди.
Келда стояла, прислонившись спиной к холодной скале. Ее руки были отведены чуть назад, и ладони с наслаждением водили по влажной шершавой поверхности камня. Она закрыла глаза, прислушиваясь…
Ветер притих: видно спрятался в ущелье возле Поста Смотрящего от надоедливых рыбаков, призывающих его к себе в холщовые паруса. Только едва различимые дуновения его, только последние следы его легких шагов по акватории фьорда остались, чтобы играть с мирно журчащими волнами. Время от времени слышались тихие всплески: то ли крупная рыба резко водила хвостом у самой поверхности, то ли какой-то водный зверек нырял в воду… Келда не могла разобрать. Она просто слушала, как вдруг…
Голос был высоким и пронзительным.
- Папа!
- Фрея!
Келда вздрогнула и распахнула глаза, чувствуя, как резко участилось ее сердцебиение. Камень под ладонями вдруг показался ледяным и покрытым острыми шипами.
- Фрея… - прошептала она одними губами и вдруг воскликнула, в страхе вжавшись спиной в скалу: – Нет! Нет, со мной не случится того же, что случилось с НИМИ! Меня не обманет какое-то эхо из прошлого! Не обманет, не запугает… Я не сдамся, не сдамся. Ни за что. Я не сломаюсь…
- Ты уверена в этом?
Келда отскочила от скалы и повернулась на голос, который прозвучал с севера, оттуда, где были «ворота фьорда». В свете луны, вышедшей из-за облаков и смотрящейся в почерневшие воды, стояла девушка.
Маленькая, хрупкая, растрепанная и босая, в легком светлом платье.
Ее глаза отражали лунный свет, а голова была чуть наклонена к одному плечу: так трехмесячный щенок с интересом смотрит на впервые попавшегося ему на дороге лягушонка.
Валькири…
- Скажи мне правду, ты уверена в том, что не сломаешься? – снова спросила она, внимательно рассматривая Келду.
- Я надеюсь, - хрипло ответила та, когда ее собственное удивление прошло. – Я буду отчаянно драться, во всяком случае.
Валькири улыбнулась.
- И я надеюсь. Но ты… пообещай мне. Пообещай мне, что ты не сдашься. Дай слово, прошу тебя. Мне очень нужно, чтобы ты пообещала…
- Мама, где ты? – крикнул Стеин.
Он уже несколько ночей подряд не мог уснуть, и теперь почти падал от усталости – и все равно шел вперед, и при каждом его шаге, когда подошва ботинка попадала на твердый камень, все внутри будто сотрясалось от мощного толчка, словно при землетрясении.
- Ответь мне! Ты обещала вернуться!
Он хотел услышать ее голос. ОН ТАК ЭТОГО ХОТЕЛ… Это было нужно ему, как воздух, даже сильнее воздуха. К этому свелась вся его жизнь…
Если этим вечером он не услышит мать, то он…
Трудно представить, что будет тогда со Стеином.
Наверное, он умрет.
- Еще немного терпения, сынок, - сказала вдруг Бергдис, появляясь среди казавшейся бездонной тишины, среди гнетущей тяжести безмолвного неба, среди черной пустоты, где нет ничего – даже отчаяния. – Еще немного, милый. И тогда я приду и заберу тебя с собой.
- А Кэйа? Ее ты тоже заберешь?
Бергдис долго не отвечала ему. Должно быть, она все еще хранила обиду на дочь или, может, просто не хотела давать поспешных обещаний…
- Я не могу так просто сказать тебе, Стеин. Если она захочет идти с нами, я прощу ей все и раскину перед ней объятия. Я забуду о прошлых обидах, забуду о своей прежней боли и подарю ей свой новый мир. Я помогу ей вступить в него… как и тебе. ЕСЛИ ОНА ЗАХОЧЕТ. Но если нет… Где она теперь? Она не пришла ко мне. Она опять готова меня позабыть, опять, опять…
- Но ведь ты ее прогнала, когда она в последний раз…
- Да, я прогнала ее! Но чего ты хочешь от меня, Стеин? Я ведь была в отчаянии, я страдала от потревоженной старой раны, которую она мне нанесла десять лет назад. Я была раздосадована, разгорячена, я была сбита с толку… Я была в шоке, мне было больно, и, конечно же, единственное, что я тогда хотела – это чтобы она оставила меня в покое. Но ведь я так ждала ее! Неужели я терпела для того, чтобы она, подразнив меня, явилась, посмеявшись надо мной, и снова исчезла?
Голос всхлипывал.
- Но и Кэйа была сбита с толку твоим приемом, - возразил Стеин. – Она растеряна и боится приходить, боится, что может опять тебя расстроить… Ты сказала ей уходить – и она ушла. Чего же ты хотела?
- Я повторяю: я сама не понимала, что говорю! Я пошла на поводу у своих собственных разрозненных чувств. Но теперь… Когда увидишь ее, Стеин, передай ей от меня: я хочу ее видеть. Я ХОЧУ ЕЕ ВИДЕТЬ!!! Дай мне слово, что ты приведешь ее сюда, ко мне…
- Даю слово, - сказал он.
Бергдис замолчала.
- Мама? Ты слышишь меня? Мама!
Тишина в ответ.
- НЕТ! Подожди, вернись! Я ведь еще не сказал тебе всего, что хотел! Не так скоро, мама. Мама! ОТВЕТЬ!!!
Он кричал во все горло, и эхо отвечало. Это был ее голос, но далекий и невнятный, и Стеин не мог разобрать ни слова. Эхо смеялось над ним.
Смеялось…
- НЕТ! Ты не можешь просто так уйти от меня! Разве я не заслужил объяснений? Я ждал двадцать лет, мама! СКОЛЬКО ЕЩЕ МНЕ ЖДАТЬ? Я не могу позволить тебе уйти снова. Каждый раз, отпуская тебя, я боюсь и думаю: а вдруг она больше не вернется? Вдруг она опять обманет, опять убежит еще на два десятка лет? Нет, я больше не хочу бояться! НЕТ! Вернись и ответь мне! ВЕРНИСЬ И ОТВЕТЬ!!!
Валькири затаила дыхание и вскинула голову, глядя в звездное небо.
- Он здесь, - прошептала она. – Опять ОН. Зовущий Эхо…
- Что еще за Зовущий Эхо? – нахмурившись, спросила Келда.
Странная девушка загадочно улыбнулась.
- Ты слышала? Эхо. Это ЕГО эхо. Он позвал его, и оно ему ответило…
- Но ТЫ не ответила на мой вопрос, - заметила Келда. – Кто такой этот Зовущий Эхо?
- Его, кажется, зовут Торстеином. Он слышит голоса из прошлого, а точнее один голос. Он думает, что зовет свою мать и что она разговаривает с ним. Но это не так. Все что он слышит – это всего лишь эхо. Всего лишь… Несчастный… Он сам не понимает, что жестоко обманывается в своих надеждах… Ведь его мать не вернется к нему. Никогда.
- Так значит, нет… - выдохнула Келда.
- Нет. Я ты разве верила ему?
Келда отрицательно покачала головой.
- Он безумен.
- Как и его сестра. Или, вернее, это она как он. Она тоже Зовущая Эхо. Ты знаешь… Но, быть может, так для них даже лучше, а? Почему бы и нет, если их общее безумие приносит им мгновения радости, путь даже краткие мгновения? Почему бы и нет, ведь надежда всегда преображает… Возможно, порой лучше быть наивным глупцом с согретым сердцем, чем трезвым и холодным, но несчастным человеком. Ты так не думаешь?
- По мне уж лучше чувствовать боль, чем… чем ЭТО. Ведь это не жизнь. НЕ ЖИЗНЬ. А боль всегда можно перетерпеть. Она закаляет нас и учит всегда подниматься с земли. И перенося ее, мы способны перенести и потерю близкого человека. По мне нужно всегда смотреть в лицо реальности и никогда – никогда! – не обманывать самого себя. Ложь – всегда преступление. Что будет с ними, когда они опомнятся, когда надежда умрет? Удар будет в сотню раз больнее. А если они не опомнятся… Я боюсь даже представить, в кого можно превратиться, когда твоя душа живет где-то в прошлом.
- В конце концов, это им решать, верно? – тихо заметила Валькири. – Судьба всегда предоставляет нам выбор… - Она на мгновение задумалась, переведя взгляд на воду. – Ну, или почти всегда…
Келде показалось, что в ее голосе проскользнула горечь.
- Зачем ты позвала меня?
- Зачем? Сама не знаю. Наверное, мне просто нужно было увидеть тебя и познакомиться с тобой. Ты не такая, как Торстеин и его сестра. Ты не такая, как рыбаки, которых я часто вижу неподалеку от берега. Ты одна такая. Может быть, когда-нибудь я попрошу тебя о помощи. Ты выслушаешь меня?
Помощь? Келда удивленно посмотрела в глаза Валькири и попыталась беспечно улыбнуться.
- Что ж, если ты сумеешь снова выследить меня, то да. Хоть я и не совсем понимаю, чем я отличаюсь от других. И зачем я тебе понадобилась.
- Есть много причин. Но ты не видишь и не слышишь себя со стороны, так что не можешь знать о них. Возьмем хотя бы то, что ты решила бороться и заявила об этом ИМ. Кому? Не скажу. Ты потом поймешь. И главную причину тоже поймешь. Потом.
Келда даже ничего не стала делать или говорить, когда Валькири шагнула назад, потом еще, еще… пока наконец не растворилась в темноте.
- Как странно… - прошептала Келда, и ночь поглотила ее шепот.
Он стоял у края обрыва и смотрел вдаль, а ветер трепал его седые волосы.
Инглинг… Ты был здесь за день до смерти, и ты слышал голос…
Будь навеки проклят этот фьорд! Место, где люди становятся рабами чарующего эха, словно завороженные взглядом и голосом гипнотизера. Место, где они теряют себя, где они отрывают от себя свою душу, а потом бросают ее в манящую глубину, бросают – чтобы навсегда похоронить.
Чтобы умереть вместе с теми днями, которые давно ушли в небытие.
Ушли. Но все равно зовут нас оттуда. И конец тем, кто внял этому зову и поверил ему.
Инглинг… Зачем же ты поверил? Зачем ты бросил бедного старика?
А есть еще Ари. Ари и Холдор. Эта девушка, Нанна Брок, напомнила ему о них.
О, если бы только они были сейчас здесь, живые и здоровые! Он готов был отдать все, что имел, ради этого. Все, все без остатка. Если бы они только тронули его за плечо, весело улыбнулись и сказали ему: «Просыпайся, старина! Стряхни с себя страшный сон и начинай новый день!»
Но это не сон.
В том то все и дело, что это не сон.
И никогда не будет сном.
Пошел дождь. Как из ведра. Грозовые тучи, набухшие и отяжелевшие от влаги, закрыли луну и звезды, и черная тень легла н а фьорд.
- Скажи: ты всегда говорил искренне, когда называл меня сыном?
- Конечно, мальчик мой. Ведь ты и есть мой сын. Разве ты когда-нибудь сомневался в этом?
- Я не это имел в виду. Всегда ли ты признавал мое право быть частью тебя? Быть может. Но всегда ли это было неразрывно связано с другими моими правами? Что бы ты ни говорил мне в детстве, ты ведь все-таки прятал меня от людей. Для всех окружающих у тебя никогда не было сына. Значит, не было меня.
- Не говори так.
- Но ведь это правда!
- НЕТ. Я любил тебя, любил сильнее всех на свете, и это главное. Но если ты В ЭТО не веришь, тогда прощай.
- Нет, постой! – он огляделся, но вокруг было пустынно. – Постой! Я ведь хочу еще немного послушать твой голос…
- Зачем? Зачем ты вообще пришел сюда? Ведь я давно мертв. ЭТО МЕНЯ НЕТ. Теперь нет. Все, что ты слышишь, - всего лишь твоя галлюцинация. Уходи.
- Я не уйду. Я ждал двадцать лет, чтобы снова вернуться сюда. Двадцать лет скитаний по маленькому кусочку суши, называемому Норвегией, двадцать лет сомнений… Ведь все это время я боролся с самим собой и никак не решался сделать решающий ход, еще один шаг, только шаг назад. Я вернулся. Не просто в родную деревню – вернулся в прошлое, когда я был ребенком и ты говорил, что не оставишь меня… И возвратясь, я нашел тебя, к которому всегда стремился… Если и ты все это время ждал меня ЗДЕСЬ, ты сейчас не имеешь права уйти. И прогонять меня не станешь.
- Ты многому научился, пока путешествовал?
- Немалому. Ребекка была со мной и помогала мне правильно усваивать любой урок.
- Ты стал совсем взрослым…
- Быть может, ты успел сбиться со счета времени, пока был мертв. Но мне уже двадцать семь лет. Конечно же, я повзрослел. Уже давно.
- Тогда зачем ты отмотал время назад? Зачем ты вернулся?
- Сделать то, о чем ты просил меня перед смертью.
- Ты запомнил? Не думал, что ты сможешь…
- Не смей упрекать меня в легкомыслии! Я делал все так, как ты мне велел. Всегда.
- Но то, о чем я просил тебя ТОГДА, было ошибкой.
- И ты только сейчас говоришь мне об этом?
- А разве у меня была возможность поговорить с тобой, сын? Это ведь ты на двадцать лет оторвал себя самого от прежней жизни.
- Я ждал, когда придет час, отец.
Голос отца усмехнулся. Горько усмехнулся.
- И что? Час пришел?
- Да, раз я вернулся.
- Ты наивный юноша, сынок. Если бы ты был достаточно мудр, то давно бы уже забыл мои слова и жил бы спокойно. Зачем ты делаешь все это сейчас? ЗАЧЕМ? Найти хоть одно достойное объяснение. Я спокойно лежу в земле. Выиграешь ты или нет – мне уже все равно. Уходи и не тревожь меня больше.
- НЕТ!!! Тебе не может быть все равно! Я прошел многие мили жизненного пути, чтобы дойти до этого момента, я заплатил нешуточную цену за право поговорить с тобой, за право послужить твоей памяти… Я взрастил в своей душе ненависть, которую хотел бы не чувствовать никогда, ненависть, которая отравляет меня! Я вскормил внутри себя чудовище с окровавленными клыками. Я убил девятнадцатилетнего мальчика! И все это мне пришлось – слышишь? – пришлось совершить, чтобы прийти к тебе, чтобы исполнить твою последнюю волю… И теперь ты говоришь мне, что тебе все равно! ВСЕ РАВНО!!! Неужели ради этих слов я сломал самого себя? Скажи: неужели ради этих низких слов?
- Мертвым всегда все равно, сынок. Как раз потому, что они мертвы. Ты понял меня? МНЕ ПЛЕВАТЬ. Делай, что хочешь, а мне нет никакого дела до того, что происходит у тебя в душе. Когда-то я был готов перевернуть мир, чтобы ты был счастлив, но теперь внутри у меня пусто. Могильные черви выели мою сущность. Всю. Без остатка. Мне нет дела ни до тебя, ни до еще чего-либо в жизни, которую я оставил позади. Прости.
Шум дождя перекрыл его голос…
- Нет, отец! Тебе не все равно, я знаю! Ты должен выслушать меня. Слышишь? Я знаю, что слышишь. Ты слышишь! И вот что я скажу тебе: мне тоже все равно! Да, мне все равно, что ты сейчас сказал, предпочтя спрятаться за своей смертью. Мне все равно, что ты плюнул на все – я буду бороться дальше! Ты слышал? Я шел вперед, чтобы принести тебе радость, но теперь я буду идти с другой целью – чтобы доказать тебе: в этом есть смысл! И мне ЕСТЬ ЗАЧЕМ бороться. Есть зачем… Я все-таки завоюю то, о чем ты когда-то меня попросил, завоюю и принесу в дар тебе, пусть даже тебе это не нужно. Я положу всю свою жизнь к твоим ногам, и тогда – клянусь! – ты не посмеешь не принять ее!