Я — сердце злодея

Глава 29

Рия

Я и правда боялась когда-то, что Этаро похитит моё сердце. И только теперь поняла совершенно точно, что этому не бывать, ведь оно уже занято.

Я притаилась за углом, наблюдая, как лекарь стоял у бледного в лунном свете окна. Он казался призраком, почти прозрачный, такой трагично-печальный, что сердце щемит.

Не понимаю, почему он такой. Не знаю, о чём думает. А спросить никогда не решусь…

Амил старше меня, старше Этаро, и может пережить ещё если не его, то меня точно. Меларии живут дольше людей. Но выглядит он довольно молодо, лишь взгляд выдаёт его.

А даже если бы иначе было, разве смутило бы меня?

Я всякий раз словно умираю, когда находится он близко. Однажды ему пришлось забинтовать мне ладонь, обожжённую угольком печи, и он коснулся меня. В тот миг я поняла, что мне всё равно, как он выглядит, кем является, что было у него в прошлом…

Как же жаль, что я всего лишь сирота, служащая в замке! Как жаль, что немыслимым образом, неожиданно для самой себя, согласилась его предать.

Я обещала Хель. Мы подружились с ней… Обе сочувствуем друг другу. Вот только не совсем понимаю, почему она жалеет меня.

Или не жалеет? Ведь дала мне это задание. Не думает же, что не осознаю, что совершаю нечто против Этаро и Амила, раз уж Хель сама не могла исполнить то, что пожелала?

Но я обещала ей забрать пузырёк из её медальона, который хранится у Амила. Она в точности описала мне его, чтобы я не ошиблась. А взамен вновь подарила мне волшебную воду… Я так глупа…

Проглотив слёзы, глубоко вздохнув, я вышла из-за угла, оставляя винтовую лестницу позади. Лишая себя возможности сбежать, пока он меня не заметил. Повернуть назад. Сказать Хель, что не смогу выполнить её просьбы.

Амил будто меня не замечал.

Меня всегда это задевало, сейчас же ввергало в ужас, усложняя и без того тяжёлое для моей совести (что уж говорить про опасность для жизни) дело.

Ведь нужно его окликнуть. Нужно схитрить. Начать всё самой.

О, если бы он спросил меня, как дела, почему не сплю в такой поздний час, мне было бы легче начать!

Если бы хотя бы повернул ко мне голову, окинул взглядом.

Своим жутким, проницательным взглядом…

Амил всегда смотрел так, будто видел больше, чем человек мог показать. Словно видел тебя насквозь. Быть может понимая даже больше о тебе, чем ты сам.

Это всегда страшило, но и притягивало в нём.

О боги!

И только я решилась окликнуть его и разомкнула ради этого вмиг пересохшие губы, случилось то, о чём молила я богов. Только им, видимо, виднее, и желание моё, чтобы заговорил он первым, обратилось против меня. Ибо он промолвил так красиво и негромко:

— Ночь добра, Рия. Я рад, что встретил тебя сейчас, мне… — он взглянул на меня затуманенным взглядом своих колдовских оранжево-лунных глаз, — так печально… что хочется умереть. Побудь со мной? — посторонился он, освобождая для меня место у окна.

Моё сердце тут же начало млеть и щемить.

Я робко встала рядом с ним и, чтобы не смотреть на него раненой ланью, перевела взгляд на улицу.

Туда, где во тьме тонул лунный туманный свет, распыляясь над Застывшим лесом, ветви которого угольным кружевом оплетали горизонт.

— Когда-то там был мой дом, — неожиданно поделился Амил. — Я хотел бы вернуться… Пусть и знаю, что жизни там не найду. И никого из тех, с кем был в родстве иль дружбе, нет больше на этой земле. А дом мой лепестками пепла поднялся в небеса вот уже как триста лет тому назад.

Я слушала его, зачарованная голосом, видом Амила, искренностью. Тронутая доверием и вниманием.

А когда его ладонь накрыла собой мою, лежащую на узком подоконнике, сердце моё и вовсе зашлось так сильно, что мне стало не хватать воздуха.

И в итоге я… разрыдалась в голос.

И стала плакать громче, когда испугалась, что всё этим испортила.

Только вот внезапно ощутила его руку у себя на затылке, а вторую уже на талии, и как меня притянули к себе и обняли так крепко, что плач мой прекратился сам собой.

Его пальцы тонули в моих кудрях, по спине расходилось тепло. Даже если бы ноги мои в этот миг подкосились, мне было бы не страшно, ведь я знала, что не упаду. Что держат меня заботливо и надёжно.

Я притаилась, лихорадочно стараясь прочувствовать это всё и запомнить. Но совсем скоро успокоилась и просто отдыхала, расслабляясь, вдыхая его странный запах, похожий на то, как пахнет порой воздух после грозы. А ещё на мяту и зелёный чай.

— Я расстроил тебя… — прошептал он печально.

— Нет, — так же тихо отозвалась я, не отстраняясь. — Ты… вы…

— Ты, — поправил он меня.

— Мог бы продолжить? — решилась я. — Пожалуйста. Ещё…

— Что рассказать тебе? — задумался он. — У меня была мать, был отец, трое братьев и младшая сестра. Первых забрало время, с остальными меня развели дороги. Я служил своей принцессе, считая её королевой. Дороги назад мне не было…

Я не понимала, почему, не знала, о чём он, но перебивать и задавать вопросов не решалась.

— Предатель. Как и она… Король наш был суров. И… глуп. О смерти родных я узнавал случайно, в течение всей своей жизни. И когда остался один, сильнее всего стал тосковать по дому. Который пеплом унёсся ввысь на моих глазах, от моего прикосновения, когда, осмелившись, оставив дитя своей королевы на попечение человеку, чувствуя себя предателем, решился вернуться. Хотя бы на час, думал я. Хотя бы взглянуть на родные стены. Понимая, что проклятие может коснуться и меня, и я стал бы тогда частью Застывшего Леса. Но вот я шёл по стылой его земле, и от каждого шага моего поднималось серое облако пепла. От чего не решался я обернуться. Видел лишь, как растёт вокруг меня тень. Пепел заслонять начал солнце… Но когда я добрался до дома, вокруг уже было спокойно и светло. И всё выглядело прежним: и забор, и широкое крыльцо, и даже ставни окон были открыты. Только бесцветное всё, не живое. Словно картинка в мыслях, когда истлевает воспоминание, теряя свой окрас, запах и звук… Но я так хотел, так… надеялся, — дрогнул его голос, — что стены окажутся тёплыми. Ведь роняло же солнце на них свои тяжёлые лучи! Мне бы хватило того. Хватило бы, чтобы обрести покой, чтобы оживить хотя бы крупицу того дорогого и настоящего, что хранилось в душе. Но когда мои пальцы дотронулись до шершавой поверхности стены, они прошли сквозь, разрушив её… И до ночи я простоял там, на месте, будто сам обратившись в серое изваяние, подставляя ладони под хлопья пепла. Пепла, — повторил Амил так, что в моей душе нечто перевернулось и заныло от боли, — который так был похож на мягкий… тёплый… снег.

— Я думаю, — сама от себя не ожидая, произнесла я, отстранившись лишь для того, чтобы взглянуть в его глаза, — думаю, раз так, то стены точно были тёплыми, Амил.

— Спасибо… — тронула его губы призрачная улыбка.

А затем он склонился ко мне, чтобы поцелуем заставить меня обмякнуть в его руках.