Высокие устремления

Глава 32 На ножи

Снег скрипел под полозьями нарт. Олени тяжело дышали, фыркали время от времени. Где-то в хвосте на одной ноте, прерываясь лишь, чтобы воздуху глотнуть, пронзительно орал Мах — и как только у разведчика глотка не треснула, вопить так долго? Суетный он какой-то! То ли дело, мертвецы, лежат тихонько, не орут. А что гадости думают, так пусть их… Лишь бы ночью не приходили! Чернильниц на всех не хватит.

Лукас с трудом переставлял ноги. Из легких вырывались мучительные хрипы. Перед глазами все плыло, а по спине то и дело пробегали струйки пота, леденея, добежав до задницы.

Изморозь выругался, смахнул рукавицей ледышки с бровей и бороды — намерзали от дыхания, чтоб их! Говорили ведь — брейся! Иллюзия тепла не стоит мучений, когда все обмерзает стягивающим панцирем.

Шедший рядом Дирк ободряюще похлопал по плечу.

— Ничего, рядом уже, рядом!

Лукас кивнул бургомистру, попытался прибавить шаг. Нугра, действительно, была уже где-то рядом. Очень близко! Обмороженный нос, казалось, ловил запахи дыма. И тепла… Лишь бы дойти! Будет обидно замерзнуть в сотне ярдов от ворот! Смертельно обидно! И глупо.

Нечеловеческий холод пришел не сразу. Он таился среди торосов, косился на победителей, выжидал, пока уцелевшие погрузят на нарты тех, кому не повезло, и разделятся — раненые и мертвецы в город, те, кого не коснулось вражеское оружие — на Гусиный.

А потом холод кинулся на спину разъяренной росомахой. Вгрызся в носы, уши, щеки. Подбирался к пальцам, потрескивал синеватыми прозрачными клыками.

К такому внезапному подарку судьбы — не могла такая стужа прийти, не могла — до настоящего Холода еще месяц-полтора, не были готовы ни наемники, ни унаки. Легкая одежда, обувь. Одно одеяло на двоих, да три меховых покрышки на всех.

Оставалось только бежать. К людям, к теплу. И они побежали.

Холодно было и оленям, и людям. Живым. Мертвые лежали на нартах, смотрели помутневшими глазами, которые сами стали льдом, в небо. Им уже было все равно. Их невезение кончилось.

…Из-за спин убегавших в панике подонков выскочили два монстра, выбравшихся из лютого-прелютого кошмара — неделю пить надо, не меньше! И самое крепкое, самое дешевое и гадкое!

Лукас вскинул арбалет, опустил тут же — далеко, стрела уйдет мимо, как ни старайся! Подхватил корд, воткнутый до того, перед собой в снег, побежал вперед, спотыкаясь о трупы. Один из «трупов», палонгу, в расколотом шлеме — этакий кашалот — квадратная огромная морда — шевелясь полураздавленной гусеницей, попробовал схватить за сапог. Изморозь остановился, не раздумывая, ногой или кордой, изо всех сил пнул плоское лицо. Хрустнула шея, руки врага разжались.

По воздуху пронесся странный звук — словно кто-то подул в горлышко огромного кувшина. Все вокруг задребезжало, зашумело, закачалось… Лукас упал, успев в последний миг развернуть арбалет — иначе быть дуге сломанной, на таком морозе много не надо!

Изморозь тут же подскочил, глянул вперед и обомлел.

Рогато-клыкастые чудовища вдруг приблизились — ткни пальцем, достанешь! Но при этом, они виделись очень странно — будто отражаясь на зеркальной глади воды или отполированном бронзовой круге — близко, очень подробно, но как-то неестественно. Все зрелище занимало квадрат ярд на полтора. По краям бежали блики миража, совсем уж пугающие среди окружающей белизны. Палонгу, сбившиеся кучей, вдруг пропали. Вернее, они были, но только в квадрате. Крохотные-крохотные. На льду остались только следы, стрелы, да несколько мертвецов.

— Аааарх… — вскрикнул какой-то унак, оказавшийся рядом. Начал дергать из ножен застрявший кинжал…

Лукас же, как завороженный смотрел вперед, в «зеркало»…

К чудищам по снегу бежали две фигуры — одна мелкая, желто-серая, вся в кровавых брызгах. Вторая — высоченная, с двуручным мечом в руках.

— Керфффф… — сказал-прошипел Лукас. И прыгнул вперед.

Упал, пропахав лицом и руками снег. «Зеркало» отпрыгнуло от него. Изморозь поднялся, стер расцарапанной ладонью снег с разбитого лица…

Звери и люди в «зеркале» не торопились сходиться. Стояли друг напротив друга. Ждали.

К «миражу» подбежала неразлучная пара — Отец Руис и шаман. Чуть не стукнулись лбами, когда повернулись друг к другу. Одновременно рявкнули что-то… Плечи поникли.

— Все плохо?

— Как все закончится, будь готов. Мы их все равно убьем, — размеренно произнес Руис, воткнул в снег свой кригмессер, облокотился на рукоять. Серебряный свет от мече-сабли больше не исходил. Или мозгами заляпало — похоже, что священник раскроил вражий череп гардой — вон, даже волосы висят, с кусочком кости.

— Да, — поддержал товарища Керкер, кивнул коротко.

К «зеркалу» начали собираться остальные. Никто и слова не произносил, только шептали что-то беззвучно. То ли молились, то ли ругались. А то и все сразу.

Людям и зверям надоело ждать. И они начали убивать друг друга.

Пронесся звук, словно над головой просвистело бревно, выпущенное из баллисты. Керф только хмыкнул — врешь, не возьмешь! Неоткуда здесь взяться столь сложной машинерии! Впрочем, лишившись обоих ушей, мечник взамен получил много нового — например, он стал слышать то, чего не было.

Мечник бросил короткий взгляд назад — нет, не подвели отсутствующие уши. Топотавшие за спиной товарищи вдруг резко куда-то пропали. Вместо них за спиной колыхалось мутное марево. Этакий туман, пронизываемый вспышками крохотными молний и сияющими огоньками. Почему-то, фиолетовыми. Пробежало несколько цветов — словно радуга!

Напасть какая. Надо бы этому колдунишке меховому башку отрезать, да ноздрями к жопе прирастить. Заслужил, право-слово! Извращенец!

В паре десятков шагов, что-то проорал Людоед, размахивая шестопером. Ну хоть этот старый ублюдок никуда не девался, а значит, все не так уж плохо. Два на два — хороший расклад! Куда приятнее, чем в одиночку выходить на таких вот страхолюдов! Он-то, слава Пантократору, обычный человек, не отбитый на всю башку Ловчий, которому и выпить не надо, дай убить кого!

Тварь, что стояла напротив на чудовищных лапах молчала. Даже дыхания не слышно. Или и нет его? Лишь кривила пасть, качала рогатой головой. И надо же, выдумка какая — каждый отросток заточен!

— Ну хоть лент не навязали, а то была бы прям свадебная лошадь. Шея в цветах, а жопа в мыле… Синие, понимаешь, красные! Шик! Блеск! Красота!

Чудище не стало ни рычать, ни опускать уши. Даже хвост не распушало! Оно, прям как заправский бурый медведь, атаковало молча, без единого знака.

Керф успел перекинуть меч с плеча. Перехватил левой рукой за рикассо… Не рогатина, но тоже неплохо!

Клинок с хрустом проломил твари грудину. Но та никак не желала помирать. Она лезла и лезла вперед, сама себя накалывая на меч. Яростно мотала уродливой башкой. Заточенные рога так и мелькали. Ломались кости, скрипели когти, а тварь все лезла и лезла. И все это молча. Без единого звука. Только хруст.

За спиной надрывно завопил Людоед — похоже, Ловчему тоже приходилось туго.

Керф выпустил меч, не удержал этакую тушу на руках. Она грянулась о землю. Тварь пробила себя насквозь, вогнав в тело меч до самой рукояти. Кончик клинка вылез из спины, точнехонько между отвратительных кожистых крыльев.

Мечник отпрыгнул в сторону, выдернул кинжал — кому другому тот сошел бы за короткий меч.

— Ох, и живучая же ты сука!

Кабанов и медведей добивают, ударив в ухо. Кроля — стукнув по лбу. Как же поступить с этой?.. Загадка! Тут бы Лукаса, чтоб его, умника! Глядишь, посоветовал бы чего! Не зря же глаза портит, в книги таращась…

Чудовище прыгнуло вперед. Слишком быстро. И слишком точно.

Рога ударили в живот и грудь, отшвырнув мечника на несколько шагов в сторону. Тот подскочил, тут же упал. Коснулся груди, посмотрел на окровавленные пальцы. В глазах начало темнеть.

— Ах ты тварь-то какая…

Чудище, словно понимая человеческую речь, что-то проворчало в ответ. Недоброе. Уголки пасти начали задираться. Тварь улыбалась.

Керф поднялся. Пошатнулся. Устоял. Сделал четыре шага, показавшиеся длинными, в лигу каждый. И упал на чудовище, крепко держа кинжал обеими руками.

Через краткий миг — два перестука сердца, замертво упал Людоед, сумевший одолеть выпавшего ему соперника.

Снова пронесся ветер, в мгновение разогнав колдовской туман…

Марево миража дрогнуло. И рассыпалось, словно и не было его. На снегу, ярдах в сорока от наемников и унаков, лежали два убитых солдата, и две твари, которых те остановили. А за трупами дрожали в испуге недобитые палонгу и отчаянно бил в бубен шаман — сухой старикашка в нелепой короне.

— На ножи, — коротко обронил Лукас. Луч солнца отразился от клинка корда, прыгнул куда-то в сторону, лезвием полоснул по глазам тени медведя-великана. Тень отшатнулась…

— На ножи!

Воющая волна захлестнула строй врага, перехлестнула и остановилась. Оставив после себя только мертвецов.

Двое палонгу шарахнулись в сторону. Третий не успел. Кровь плеснула из рассеченного горла, и голова, оставшись лишь на клочке кожи, свалилась за спину, все еще стоящего тела. Убитый упал, когда Изморозь уже добрался до шамана.

Те палонгу, которые стояли возле него, сбежали, бросив старика. Тот отбросил бесполезный инструмент, ловко орудовал коротким копьем с длинным наконечником. Недостаточно ловко.

Лукас поймал древко левой рукой, дернул на себя.

Старика потянуло на наемника. Прямо на корд.

Сталь пробила костяные накладки. Клинок переломился пополам. Шаман начал падать, увлекая за собой Лукаса. Тот с готовностью свалился, продолжая колоть и рубить изувеченным кордом. В лицо плескало горячим.

— Ыыыыыыы….

— Все, все!

Сквозь кровавый туман донесся знакомый голос.

— Ты его уже десять раз убил, хватит!

— Ыыыырргх… — прорычал Лукас сквозь сведенные ненавистью зубы. И замолчал.

Мертвый Керф лежал на нартах, смотрел ввысь. Лукас шел рядом. И даже заплакать не мог — слезы становились льдом прямо в глазах. Даже дышать было больно — ребра сводило судорогой, а в легких першило так, что еще немного, и сами вылезут.

— Нугра, капитан, мы пришли.