Высокие устремления

Глава 23 Прядь о дальней дороге и неожиданностях

Тяжелые тучи пришли с запада. Затянули небо непроницаемой завесой. Помедлили малость, раздумывая. Решившись — выдохнули, распустили тугие ремни… И повалил снег. Сплошным потоком!

Рыжий долго стоял у дома, смотрел вверх, чувствовал, как тают снежинки на лице. Удивительное умиротворение пришло к наемнику. Будто не оказался он за сотни лиг от родного дома — хотя, был ли он когда-то, тот дом? Или это призрак, сон, задержавшийся в памяти?..

— Пошли спать, Медведь! — обняли сзади тонкие руки. Он ласково коснулся ладошек, сцепившихся в замок у него на груди. Дотянулся губами. Произнес, не оборачиваясь:

— Иди, я сейчас…

— И будешь холодным, ко мне под одеяло лезть? — добродушно проворчала Куська, потерлась о шею.

— Буду, ага, обязательно! — кивнул наемник. — Для чего еще женщина нужна? Чтобы мужчина об нее пузо грел!

Девушка засмеялась, ушла в дом.

Рыжий постоял немного — мороз ощутимо покусывал. Хоть и говорят, что пока снег идет — тепло, но все же не настолько, чтоб как прям летом! Поймал ртом еще несколько снежинок. И пошел следом. Спать пора!

Проснулся рывком — от громких криков. Вопили люто и страшно — совсем не так, как на Празднике Тол Ыза или как там его зовут, владыку морей, пучин и прочей сырости.

Подскочила и Куська. Заметалась по дому перепуганой птичкой. Кинулась к двери. Рыжий поймал ее за косу. Чуть не оторвал, так разогналась!

— Ты куда?

— Смотреть надо! — неумытая спросонья, лупала глазами, вырывалась. Верещала, будто калан, которому на хвост наступили.

— На что смотреть? Там убили кого-то! Дохляков не видела, что ли?

— Не просто убили! — пропищала Куська и перестала вырываться. Проснулась, наконец! — Там иркуйем пришел!

Рыжий много раз слушал упоминание этого самого иркуйема. Им пугали непослушных детей, призывали в клятвах в свидетели — мол, ежель брешу, то нехай придет и голову мне откусит по самую жопу! Списывали на него бесследную пропажу людей… Но никто не мог сказать, что это или кто. Отделывались многозначительными, но малосодержательными намеками и закатыванием глаз, мол, ты чужой, не поймешь! И вот, сам пришел. Сбылись мечты народные и прочие проклятия! Самое время понимать.

— Ну раз пришел, то схожу, хоть гляну. А то все пугаете, а мне не страшно.

— Нет! Ты куда⁈ — завопила Куська, пытаясь остановить мужчину.

— Молчать, — тихо произнес он, поднял девушку, посадил ее на кровать. — Будешь под руку соваться, накину сверху все шкуры, что в то-рыфе есть, и сам сверху сяду. И буду сидеть, пока не перестанешь кричать.

— Понятно, — кивнула девушка и сжалась в комочек. — Я уже не кричу. Совсем-совсем.

— Молодец какая! — поцеловал ее Рыжий в лоб. — Я быстро. Плюну ему на хвост, и сразу назад.

— У него хвоста не видно, он же, как медведь! — пискнула Куська. — Только большой. Больше тебя!

— Видишь, уже что-то! — порадовался полезному знанию Рыжий. Видишь огромного медведя, значит — он. Можно подходить, знакомиться. По-родственному, так сказать.

Прихватив топор, что стоял у стены, у входа — доверия к местным копейным наконечникам из камня, Рыжий не испытывал — хоть и острые, но хрупкие — выбрался наружу.

Нужное направление искать не пришлось — в морозном воздухе звуки разносились отлично. Да и толпу унаков трудно не разглядеть.

Что-то стряслось в доме, что стоял с самого края деревни — как раз по пути к бывшему жилищу Рыжего — старой медвежьей клетке. Наемник в ту сторону без крайней надобности старался не ходить — очень уж воняло! Странное дело — пока сидел, все было в порядке, нос не морщился. А стоило отмыться…

Похоже, собралась вся деревня — столько людей сразу Рыжий давно не видел! Даже на шаман-медведя, щедро бросающего дары, и то меньшим числом глазеть пришло. Хотя, по местным суровым краям, как раз наоборот должно быть! Трупы-то, куда чаще попадаются, чем шаман, что-то ценное выбрасывающий!

Женщины, все, как одна, плакали. Наемник удивился — не ожидал такого. Одна, пожилая, седая уже, все рвалась внутрь. Но не могла пробиться сквозь цепь мужчин, вставших на пути.

Один из них, в котором Рыжий узнал Кайтула — благодарного ученика, мягко, но непреклонно отводил ее руки, отталкивал мягко, приговаривая:

— Не ходи туда, не ходи! Не надо тебе, мать, не надо…

Женщина, разумеется, уйдя в свое горе, не слышала, а продолжала попытки. Но тушу Кайтула и Рыжий-то сдвинуть мог не всегда! Куда там высохшей старухе!

— Что случилось? — спросил Рыжий у товарища.

Тот, в очередной раз оттолкнул обезумевшую женщину, поднял взгляд на арбалетчика:

— Иркуйем приходил.

— И что? — мотнул головой наемник.

— Сам зайди, глянь, — криво усмехнулся Кайтул, и снова повторил: — А ты, мать, не ходи туда! Мать, не ходи…

Рыжего мужчины пропустили без малейших вопросов. Наемник, положив топор на вытоптанный снег, на котором отпечатались кровавые следы маленьких женских ног — похоже, что той самой старухи, которая решила проведать родичей, и, наклонившись, шагнул внутрь.

Тут же по обонянию ударило тяжелым духом пролитой крови. Фыркнув, Рыжий преодолел короткий коридорчик, толкнул дверь в дом…

Да уж, такие вещи лучше не видеть никому. Даже привычный к неприятным зрелищам массовых убийств и прочих последующих действий, наемник слегка охренел. Внутрь то-рыфа словно выплеснули огромную цистерну, похожую на те, куда собираются всякие отходы на бойне. Куски мяса и внутренностей были везде. На полу, на стенах… Даже потолок и тот, забрызгало несколькими струями — так хлещет из перерезанных жил на шее или в паху! И запах! В коридоре еще можно было дышать. Здесь же воздуха и не глотнуть. Только тяжкий дух крови…

Затаив дыхание, Рыжий осмотрелся, сразу прикидывая, что произошло. В общем, ситуация просчитывалась легко — не раз видел похожее. Хоть и в других декорациях. Человечья рука виделась в произошедшем. Человечья! И ни малейшей примеси магии.

Убийца выждал, пока все заснут — где-то в зарослях, если поискать, обязательно найдется вытоптанная площадка, где томился в ожиданнии. Дождавшись, вошел, осторожно отодвинув засов-крохотульку ножом. Прокрался к спящему мужчине — одним ударом перехватил ему горло. А потом принялся за женщин. То ли не успели проснуться, то ли резал беззвучно.

Тут, похоже, еще и мальчик был. Вон, валяются вещи. Сын или племянник? Надо у Кайтула спросить. Хотя зачем?..

Рыжий выбрался наружу. С наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. Слаще любого вина показался!

Кайтул, к этому времени, справился с женщиной. Не видно ее нигде — наверное, увели доброхоты. Отпаивать чаем. Хотя тут и крепчайшая бормотуха не поможет.

— Он еще двух девчонок унес, — проговорил товарищ, хмуро глядя вниз, на носки сапог, — совсем маленькие.

— Иркуйем, говоришь?

— Смотри! — унак ткнул пальцем в сторону от тропы. Там тянулась дорожка следов: круглые отпечатки медвежьих лап, чуть заметные — совсем не такие, какими должны быть, окажись тут матерый шатун, размерами тела соответствующий следам. — Его следы! Видишь, не вдавлены! Иркуйем, он наполовину дух, наполовину медведь. Частью в нашем мире, частью в млы-во. Потому и большой, а веса нет!

Наемник присмотрелся. Покачал головой. Но, посмотрев по сторонам, понял, что лучше до поры ненужное понимание припрятать в самый глубокий карман. Не оценят. А время, убеждая, потеряет. Иркуйем, так иркуйем. Упремся — будем разбираться. Лишь бы не обоссались заранее! Уточнить недолго!

— Убить его можно? — задал Рыжий главный вопрос.

— Можно. Или нет. Не знаю, — наклонил голову Кайтул. — Не пробовали. Пойдем по следам. Найдем, попробуем. Впятером пойдем, иркуйем один. С ног собьем, запинаем. Как ты учил.

— Шестеро пойдет. Я с вами пойду, — подобрал топор Рыжий, примерился к гладкому топорищу. Дух или человек — какая разница, если череп вдребезги? — Пну при случае. Если повезет.

— Так пойдешь? — спросил унак.

— Как? — не понял наемник.

— В трусах, и с топором? — удивился ученик.

— Могу трусы снять, — пожал плечами арбалетчик, — мне недолго.

— Лучше штаны надень, — хмыкнул Кайтул, — а то тебя увидит, решит, второй иркуйем пришел! Сбежит еще! Давай, Тангах, тут встречаемся, и идем. Шапку не забудь. Уши замерзнут.

Рыжий молча кивнул. И похрустел в сторону своего дома.

Унаки тоже начали расходиться. Бросаться с голыми жопами в погоню за относительно неизвестным врагом… Про такое будут песни петь! На похоронах. Зачем спешить?

Куська, словно почувствовав, к чему идет дело, встречала у входа. Хотя, что тут чувствовать, и так понятно! Такие дела бросать никак нельзя. Что кровожадный дух в облике медведя, что зверь-шатун, что человек, страстно желающий быть кровожадным духом… Возле людей такой твари не место!

Встретив Рыжего на пороге, девушка прижалась на миг. Крепко, дыхание перехватило. Сказала, глядя исподлобья:

— Одежда готова, в доме лежит. Чтоб не выстудить.

Кивнула на понягу, стоящую на лавочке.

— Собрала в дорогу. Еда, припасы. Ножей несколько. Трут… Как все надо, если надолго идешь.

Рыжий молча кивнул, зашел в то-рыф. Наскоро оделся — штаны, меховая рубашка, куртка из оленя, пояс из крашенной мандарки* в три слоя — ни ножом порезать, ни копьем пробить! Обмотав ноги портянками, обулся. Вышел обратно во двор. Куська так и стояла, бессильно уронив руки. Смотрела мимо.

— Вернись, Тангах, я тебя ждать буду.

Наемник молча подошел. Обнял. Прижал, чувствуя, как колотится маленькое сердце.

— Вернусь, конечно! Ты же меня ждать будешь.

У разоренного то-рыфа охотники собрались почти одновременно — никого ждать не пришлось. Все налегке, без доспеха. Оно и понятно — идти долго, быстро — лишняя тяжесть плечи оторвет. А против духа никакая броня не защита. Порвет как гнилую тряпку! Рыжий, конечно, взял бы кольчугу — не раз спасала — а при его туше ее вес и не чувствовался. Но от той кольчуги одни воспоминания остались, да кучка ржавчины в углу клетки. То-то, следующий жилец испугается, если решит, что тут железякам кормят!

Унаки против духа шамана заготовили. Молодого. Старый на днях тонких грибов поел, да решил, что он птица. Или сэвэны пошутили неудачно — кто знает! По деревне бегал, руками махал. Одни говорят, в пасть к Адаху кинулся, только дым повалил. Другие, что разбежавшись, со скалы прыгнул — только ноги в прибое мелькнули. Кому верить — не понятно. Одно ясно, старого шамана нет больше. Зато молодой есть. Который совсем молодой — лет пятнадцать, вряд ли больше. Носом шмыгает, морда бледная, глаза горят… Два года шаману дом убирал, да топорков ловил. А тут, раз — и стал самый главный шаман.

Как бы не помер по дороге! От волнений, переживаний и груза ответственности.

Шаман подготовился неплохо — приволок с собой мешок амулетов — резные фигурки, клювы топорков, кусочки самородного золота, отполированные долгим ношениям, связки перьев… Раздал унакам.

Рыжему достался деревянный медвежонок, выкрашенный охрой, дырявая монетка — а каких времен, и не понять, настолько вытертая, два плотно стянутых кожаной тесьмой мешочка с мелкой бисерной вышивкой. Наемник рылом крутить не стал — все на шею повесил. В колдовство он верил плохо, но мало ли, вдруг да пригодятся!

Среди компании Рыжий заметил и того унака, которому свернул нос на Празднике Тол Ыза. Нос до сих пор на сторону косит, взгляд яростный — ненависть так и плещет, так и клокочет. Не простил, что ли? Глупый какой! Арбалетчик криво улыбнулся, хмыкнул гнусаво — смотри сколько влезет, глазами сверкай. Если что, на другую сторону сверну — недолгое дело. Привычное!

Кайтул, при виде Рыжего, хлопнул себя по лбу:

— Совсем дурак стал! Ждите, быстро! — и убежал. Наверное, в свой то-рыф. Отсутствовал недолго, компания даже подмерзнуть не успела. Вернулся со свертком удивительно знакомых очертаний. Вручил.

— Давно отдать хотел. Оружие темер-нюча, не наше. Что лежит зря?

— Вот-вот, нечего без дела пылиться!

Рыжий начал возиться дрожащими руками с тугими завязками. Не выдержав, грызанул зубами шнурок. Распахнул в предвкушении, зная, что увидит.

В свертке — островная цагра. Почти новая — только на прикладе, украшенном тремя дюжинами крохотных золотых гвоздиков, неаккуратная подряпинка, словно тупым мечом саданули. Или каменным выкрошившимся наконечником. Еще в свертке две запасные тетивы — свернулись толстыми змейками, полторы дюжины болтов в колчане, мешочек с наконечниками, колбаска пластинок на оперение…

— Умеешь из такого?

Рыжий извилисто и многословно выругался. Выдохнул, косясь на арбалет — а вдруг пропадет, испарится⁈

— Умею, друг Кайтул. Доводилось как-то. Где достал?

Унак пожал плечами.

— Не все равно? Мы их давно убили, назад не попросят. А попросят, так снова убьем. У нас шаман сильный.

Шаман с готовностью закивал. На носу у парня болталась прозрачная капля. То ли сопли, то ли пот.

— Сильный шаман, сразу видно! Вон, как трясет! Силу удержать не может!

Кайтул хихикнул:

— Прости, друг Тангах, какой есть! В нашем деле батька Руис помог бы лучше, но далеко он, не успеем.

— Руис? — удивился Рыжий. Имя звучало совершенно не по-северному.

— В дороге расскажу, — ответил Кайтул. — В Нугре живет. Хороший человек. Хоть и не унак. Темер-нюча.

— Мои сэвэны тоже сильные! — тонким голосом вдруг произнес юный шаман, определенно обиженный упоминанием. — А у Руиса сэвэнов нет! А у меня есть! И сильные.

— Шаман не врет! — многозначительно покачал головой Кайтул. — Шаман преувеличивает! У Руиса длинный нож светится. А у тебя — только глаза, когда девок без ничего видишь.

Вся компания гнусно захихикала.

Шаман отвернулся. Но покрасневшие уши даже под шапкой виднелись.

— Пошли? — буркнул один из унаков, Ланц-китобой. — Ноги мерзнут.

— А что ждать-то, пойдем! Ветер поднимется, следы попортит…

Не успели еще охотники отойти, как оставшиеся в деревне мужчины начали ломать несчастный то-рыф. Оно и понятно! Жить там — никак. И милки пристанут, вредить начнут, и кровью все пропахло. Лучше сломать и сжечь. Заодно и погибшие быстрее в млы-во уйдут.

Сухой снег проваливался под ногами. Одно хорошо, широкие снегоступы спасали — а то Рыжий выбился бы из сил на первой лиге. А так, ничего, шел наравне со всеми — разве что цагру Кайтул нес. Выручил! Со снегоступами тоже повезло — дней десять назад Куська притащила, учись, мол! Тропу под олений аргиш тропить, оно почетно, конечно. Но сдохнешь ведь. Учись!

Унаки спешили — слабый след могло занести, и ищи потом! Ох и легок злобный иркуйем, почти не проваливается! Правда, как назад пошел, цепочка поглубже — девки тяжелые к земле тянут…

Следовая дорожка, пропетляв по окрестностям деревни, затем тянулась прямой линией — злодей, посчитав дополнительные предосторожности излишними, попер по кратчайшему пути, перестав кидать заячьи петли. Увидев это, унаки начали переглядываться. Похоже, дошло, что вряд ли дух так сделал бы. Но Рыжий промолчал — не до умствований, когда дышать трудно, и болит все — и ноги, и спина.

Солнце начало крениться к закату… Компания, взобравшись на очередную сопку, остановились. Рыжий повалился в снег, сдернув понягу. Прочие последовали его примеру. Все люди, все не железные!

Впереди расстилалась равнина, покрытая следами дыхания Адаха. Застывший камень, что лился из недр острова, растекся по глубокой долине широким полем, погребя под собою землю, деревья, несколько ручейков…

— Плохое место! — произнес шаман, чуть отдышавшись — парню пробежка давалась еще труднее, чем Рыжему. — Очень плохое…

Но по легкому снегу тянулись две цепочки следов. Туда и обратно. Высокие склоны защищали от ветра, а не остывший еще камень делал снег влажным.

Рыжий внимательно посмотрел на паренька. Плюнул ему под ноги.

— Говорили, шаман у вас сильный. Хуйня у вас, из-под коня, а не шаман! Место ему плохое! Тьфу!

— Сам ты… куня! — огрызнулся малолетний служитель культа, сжал в ладони горсть амулетов и первым шагнул на лавовое поле. Пошел быстро, почти побежал, распевая странную песню:

Коптись, коптись,

таежного человека голова!

На колу голова

Хорошо коптись

хорошо коптись!

Коптись, коптись!

Побежишь от меня —

крючком зацеплю!

Коптись, коптись!

Нападешь на меня

бок рогатиной проколю!

На землю повалю,

ногами замесю!

Обоссу, обоссу,

как тангах учил!

Следом, с трудом поднявшись, побрел, на ходу ухмыляясь (надо же, в песни попал!) Рыжий. За ними и остальные унаки.

Компания растянулась цепочкой. С быстрого шага, почти бега, вскоре перешли на обычный ритм. Никто на них не кидался, огнем не плевался, сверху не падал. Проклятие плохого места если и было, то не действовало — кровью никто не харькал, волосы не вылезали… Может, потом и пожалеют. Но потом! Сейчас куда важнее следы!

Протянувшись по долине, уткнулись в склон. Поднялись по нему, перешли на высокую и крутую гряду. Силен дух, однако! С двумя девками на горбу, да по таким местам скакать! Вниз посмотришь, сердце в пятки проваливается. Видать, девки сильно духу нужны! Не может дух без них…

Рыжий ощутил затылком что-то, а что и понять не успел. Дернулся в сторону, проскользил по склону, уцепился за какой-то куст. Поняга чуть не потащила вниз. Мимо него, неловко кувыркаясь, и размахивая руками и ногами, прокатился тот унак, который сверкал глазами и гудел сломанным носом.

Кайтул подал с тропы копье. Рыжий уцепился за древко, взобрался обратно.

— Чего это он? — махнул запыхавшийся арбалетчик в сторону тела, лежащего у подножья.

— Тебя убить хотел, — пожал плечами унак.

— Нашел время, мудила!

— Ну да. Сделаем дело, вернулись в деревню, вызывай… А то со спины бил, да еще сам убился. Глупый!

— За что он? За нос обиделся?

— Ты его брата убил. Тогда, на байдаре темер-нюча.

— Вот это повод, — искренне изумился Рыжий, — пусть бы моего брата убил, я-то тут причем?

— Вот и духи решили, что сам дурак. Видел, как катился? Все сломал…

Унаки пошли дальше. Дурак умер, что зря время на него терять?

Тропа, что шла у края гривы, резко нырнула. Компания замедлила шаг — не хватало еще свалиться, да переломать ноги. Отсюда толком и не вытащить! Вроде умный, а будешь как дурак лететь. И тоже убьешься.

Потянуло тяжелым духом застарелой падали…

— Иркуйемом пахнет, — с видом знатока произнес шаман. Парень вытащил новый амулет и теперь, на каждый шаг, тер высушенную кольцом красно-черную змейку — занесло же беднягу, за тысячи лиг от теплого дома, в снега, грязь и прочие дожди!

Следы свернули в очередной раз, уперлись в широкую, натоптанную тропу.

— О, а вот и дом его, — ткнул пальцем Кайтул.

Перекосившийся то-рыф, с облетевшей обсыпкой. Повсюду кости, иной мусор… Рядом сушилка, на которой болтается несколько пластов рыбы и мяса…

Унаки и Рыжий сбросили поняги одной кучей. Залегли за кустами, упав на снег.

— Странный какой-то дух, — неуверенно произнес шаман, все так же терзая змейку.

— Неубедительный, ага, — согласился Рыжий. — Кайтул, дай мое! Идти больше не время. Убивать время.

Унак молча отдал цагру. Арбалетчик завозился, натягивая тетиву. «Трещотки»-кранекина в свертке не было. Пришлось тянуть руками — хорошо, петля под ногу есть. С ней полегче! Стрелок боялся, что на холоде металл плеч станет хрупким. Но ничего не произошло. Тетива натянулась как надо — а ни скрипа!

— Хорошо сказал. Но пока рано! Подождем. Надо глянуть, каков из себя!

— Подождем…

Ждать пришлось недолго. Дверь на одной петле — вторая оторвалась, болталась разлохмаченным концом — отвалилась в сторону, и из дома выбрался человек. На четвереньках. В здоровенной маске медведя с вытертым мехом. Встав у порога, начал мочиться, разбрызгивая струю.

— Я, — произнес Рыжий. — Дух — духа. Хотя, тут не дух, тут говно какое-то.

Вскинул арбалет к плечу.

От удара тяжелой стрелы человека опрокинуло на спину. Он рухнул, как стоял, даже не дернувшись.

Унаки, схватившись за копья, кинулись к дому. Впереди бежал молодой шаман, размахивая двумя топорами сразу — и где хранил-то, затейник⁈

Рыжий не спешил. В себе он был уверен, и знал, что, упавший на спину человек не встанет. С пробитой-то головой, только в песнях живут! Как бы из последних сил! А тут не сказка, и маскоголовый не сказочный принц.

Арбалетчик неторопливо перезарядил цагру. Вскинул к плечу. Прицелился в одну широкую спину, в другую… Опустил оружие. И пошел к дому, старательно слушая, что происходит вокруг. Но полная тишина — только унаки ругаются. Один был дух-человек, без сообщников.

Подошел к мертвецу — его за ноги оттащили от входа, в обоссанные кусты. Скривился. Стрела пробила маску и череп, повредила наконечник. Придется возиться с правкой. Ну то ладно, приятные хлопоты. Не думает же Кайтул, что рыжий цагру отдаст? «Ха» три раза!

Наконец, унаки закончили ругаться. Выбрались из дома. Вынесли двух маленьких девчонок. Живых!

Кайтул подошел к Рыжему, выдохнул тяжело.

— Думали, дух. А ты сразу понял, что человек, да?

— Да, сразу.

— Почему не сказал?

— Ты бы поверил?

Унак подумал, кивнул:

— Да, не поверил бы. Похоже на духа. Очень. А тут, этот… Мужик-баба.

— Это как? — не сообразил стрелок.

— Член есть, а в голове — баба. Где-то «жупань» зовут, где-то «мягий мужик». У нас так — как есть. С Гусиного острова этот. Там раньше жил. Начал в девку переодеваться, к детям лезть. Выгнали. Думали, утонул. А он тут спрятался. А на Гусином девки пропадали. А оно, вон как. Видно, ночью плавал, девок ловил, придушивал, сюда привозил. А тут не сдержался, рискнул.

— И много девок-то?

— Нашли шесть голов. И мяса вяленого много. Надо на Гусином спросить, сколько девок пропало. И ведь погоду выбрал, лапы сделал, на ноги надел… Кто бы духа искал, а?

— Дураки только.

— Во, правильно сказал. Только дураки взяли, да нашли. И убили.

— Дух духа убил.

— Не, какой ты дух? Ты темер-нюча был, потом унак. Мы думали тебя в медвежий праздник убить. А потом смотрим, ты не дух, ты унак. Ну и Кускикичах спроси, может, не знаешь ты чего.

— А чего я не знаю?

— А ты спроси.

Рыжий молча кивнул, погладил разукрашенный приклад. Сложно тут все. Но хоть не убили, уже хорошо.

Убийце отрезали голову, сунули в мешок. Тело затащили в дом. И подожгли. Пусть горит! И следа оставлять нельзя! Голову на Гусиный отдадут, там сожгут.

На обратном пути Рыжий все высматривал, где лежит тот, невезучий. Так и не увидел в сгустившихся сумерках.

Под куст закатился. И хрен с ним. Все равно дурак!

Из земли поднялась тень. Маленькая, как мышка. Очертаниями — как медведь. Только чуть иной — морда короче, сам шире, лапы длиннее… Начала ползти, ползти, становится все больше и больше. Выше гор стала! А потом, с земли поднялась. И пошла. И снег под призрачными лапами проваливается. Все сильней и сильней.

Стоны. Тень повернула голову. В тени блеск — словно молнии крохотные. Пошла на звук. Наткнулась на человек.

Упал, поломался. Хребет треснул. Даже пальцем пошевелить не может. Только стонет.

Увидел тень, стонать перестал. Только икает.

Та ближе подошла. Вплотную. Голову наклонила… И нет человека, только подтаявший снег в потеках крови, где он лежал.

Рыжий спросил только следующим вечером. Пока вернулись, пока дошли, пока девок отдали, пока рассказали, что к чему… Нет времени вопросы задавать!

— Байдара красный парус не поднимает! — засмеялась Куська

— Это как? — помотал головой Рыжий.

Куська взяла его ладонь, прижала к своему животу.

— Слушай. Сам поймешь.

*мандарка — сыромятная нерпичья или тюленья кожа. Чаще всего, красилась в красный.

Нюча — ненастоящие, «длинноносые.»

Темер — сталь, железо.

Темер-нюча — думаю, и так понятно.