Высокие устремления

Глава 34 Лед тронулся

С каждым днем Солнце все чаще и чаще приходило на Архипелаг. Казалось, что мир сошел с ума, и закат приходит за восходом по десять раз на день!

Зато прекратились постоянные ветра, что дули с такой силой, что могли сбить с ног и потащить за собою. Начало теплеть. Тучи обходили Архипелаг стороной. Да что тучи — даже облака перестали заслонять собою солнце. Казалось, небо купается в красках. На всей «южной» половине горизонта пурпур мешался с розовым и темно-синим. «Север» же был то малиновым, то желто-зеленым… Лишь верх небесного купола всегда оставался прозрачно-синим, удивительно напоминая прокаленное и выгоревшее небо над Сиверой.

Вскоре появились первые полыньи. Радостную весть принес безъязыкий Краут, сумевший в несколько скупых движений пантомимы вложить вполне понятный смысл. Чуть ли не вся Нугра сбежалась посмотреть. Даже уначки с Гусиного, и те, привычные вроде бы к холоду и долгой местной зиме, побросали все дела и помчались на берег.

И да, действительно! Чернели водой небольшие проплешинки меж вмерзшими в лед глыбами айсбергов. Наемники пошли в радостный пляс прямо на песке. Скоро! Скоро! Скоро!

Но к вечеру, с северо-востока пришел ледяной ветер. То ли рано радовались, то ли Холод не исчерпал своих запасов вредности. Снова все заморозил, хохоча от радости.

И только Луна, ярким желтым фонарем, висящая над промерзшей пустошью, не давала впасть в отчаяние, даря людям немного света, пусть и отраженного.

На следующий день, над океаном вознеслись столбы морозного тумана, снова налетел ветер. Лукас подумывал, не впасть ли в отчаяние, не повеситься ли — казалось, никогда не дождаться открытой воды.

Спас Кролище. Пришел в капитанскую комнатушку с кувшином бормотухи, двумя уначками, из тех, что помоложе и с твердым убеждением, что паниковать зря — это зря.

— Туман, сам собой не возникает. Ты же все глаза перепортил, что, не читал разве? Туман над водой получается. Иначе — никак. Лед трескается. И снова не замерзает. Лето скоро! Пока далеко, но придет же!

Девушки подтвердили. Одна даже обозвала Лукаса птицей-тупиком, который самых очевидных вещей не знает. И как только на Острова его занесло?

Лукас обижаться не стал — да и смысл? Тупик, он тупик и есть. Зато симпатичный. Клюв, опять же, любому орлу на зависть!

Отмытая в бане Мыйгук тоже оказалась весьма симпатичной. А Кролище с ее подругой, чьего имени Лукас не запомнил, оказались весьма понятливыми. И очень вовремя удалились.

А на следующий день началось!

Оглушительный грохот буквально вышвырнул Лукаса из постели. Он заскакал на выстуженном полу, барабаня пятками. Тут же запрыгнул на вытертый половик, начал лихорадочно одеваться, матерясь во весь голос. Предательские штанины так и путались силками в ногах.

Мыйгук, продолжая лежать под теплой шкурой, залилась смехом, показывая пальцем.

— Чего ржешь? — наконец справился со штанами Изморозь. — Холодно же! Ночью-то, не смеялась!

Девушка залилась еще громче. Начала изображать перепуганного Лукаса.

— Лед ломаться, каптин. Не Адах огнем говорить. Лед ломаться! Ой, дурной каптин, прям как тупик!

Лукас помотал головой, почесал взлохмаченный затылок — постричься бы… И правда, чего подскочил-то?

— Не каптин, а капитан! — поправил он уначку.

— Хорошо, хорошо, — закивала она, улыбаясь, — как скажешь, каптин!

— Тьфу на тебя, — хмыкнул Изморозь, — басурманка неграмотная!

Со стороны океана продолжал доноситься грохот. И странный шум.

Капитан одел «белуху», затем толстый свитер. Сверху накинул штормовку из парусины. Подумав, положил пояс с кордом на место. Если там действительно начал ломаться лед — а что же еще? — то к чему оружие с собой? Айсберги пугать?

— Придешь, завтрак будем. Будем? Тюленя жарить. Будем?

— Будем! — не стал отказываться Лукас. Тюленятина приелась, но лучше жрать приевщееся, чем глодать камни.

Натянул шапку и выскочил в общий коридор, захлопнув за собой дверь. За ночь и так выстудилось — иней в углах!

Навстречу попался Кролище. Наемник зевал, распахивая пасть, словно голодный сивуч. Глянул с ехидцей.

— С добрым утречком, друг Лукас!

— И тебе не хворать, — ответил встречной любезностью капитан.

— Как прошло? Девка вроде хорошая, добрая.

— Да вроде не прошло, — пожал плечами Изморозь. — Не выгонять же. Я ж тоже добрый.

— Вот и славно, вот и давно пора. А то живешь бобыль бобылем, люди за спиной судачат, мол, весь матрас в дырках, от великого-то ума!

— Ты, блядь, еще к Руису заявись! — хохотнул Лукас, — с этакой новостью!

— Ну его! — скривился Кролище. — Он начнет про свадьбу нудеть, мол, во грехе, и все такое. Ну его! — повторил наемник

— Вот-вот! — поддержал Изморозь товарища.

В целом, отец Руис человеком был неплохим. И в драке полезным, и в хозяйстве. И сеть починить, и гарпун метнуть. Унаки, опять же, ценили и уважали. Но иногда, то ли слепень невидимый кусал батюшку, то ли вожжа под хвост попадала… И начиналось! Проповеди о недопущении, кляузы Дирку и Лукасу на их бойцов, живущих «бляжьим образом в полном грехе. Развели цельные гаремы, ни стыда, ни совести!»

Разумеется, оба командира внимания ни малейшего не обращали — понудит и успокоится. Раз только, доведенный Руисом Шнайдер, пошел на крайние меры, и упросил одну из своих «жен» приласкать и Батьку. На утро уначка ходила, светясь, точно звездами натертая, а Руис пребывал в крайней задумчивости, натыкаясь на стены и углы. К сожалению, эффекта хватило лишь на пару недель, а еще раз рисковать Дирк не стал — уйдет еще чудесница к Батьке!

За открытой дверью, как обычно, оказался сугроб. Правда, наверное, из-за грядущего потепления, всего лишь по пояс. Снег быстренько перекидали в две лопаты — так, чтобы можно было выбраться, не более. Один хрен, нападает! Когда ставили дом, не учли господствующий ветер. Который собирал снег откуда можно и вываливал именно со стороны с дверью. А потом, у следующих жильцов, никак руки не доходили, вход перенести. Они ругались, но привыкали. Оставляя сменщикам.

Пройдя полсотни шагов по городку, наемники подошли к воротам. Те, разумеется, никто не расчищал — за бессмысленностью. На промысел ходили через малые ворота с другой стороны. А здесь хватало и простейшего перелаза через частокол в две лестницы.

Перебрались, спрыгнули на хрусткий песок.

— Ну нихера ж себе!

— Во-во! — поддержал вопль восторга Кролище. — Я тут сам который год, а как вживую вижу, как в первый раз! Аж сердце трепыхается.

На берег, из океана, ползла стена, высотою ярдов в десять. Разломанные льдины. Какая в руку толщиной, какая еще толще! Лед белый, почти прозрачный, чуть ли не иссиня-черный, грязный… Кое-где виднелся плавник, перемолотый в труху, какой-то иной мусор.

Стена медленно-медленно приближалась к людям, перепахивая песчаный берег.

— Жутко! — поежился Лукас, представив, что будет, если встать на пути этой неудержимой громады.

— А то! — радостно согласился Кролище. — Лет десять назад, я тогда еще в пограничной страже Любеча служил, видел, что бывает, когда из тамошнего залива такая вот… — Наемник подумал, пожевал губами, подбирая нужное слово, —…такая вот дуроебина прет. У нас хоть, — Кролище махнул рукой, — простор! А там — кишка каменная!

— И что было?

— Половину порта снесло нахер! Все склады переломало! В бухте пара кораблей зимовала, так одни якоря нашли! Пережеванные. Да что склады с кораблями… Там стены сносило! Как бритвой — раз, и стесано гладенько! Как не стояло ничего! Потом, конечно, кое-кто на рынке всплыло. Но так, в разумных пределах.

— Поэтому, в Любече на зимовку никто и не остается?

— Дурных нету, все вымерзли. В Грумант со всего Севера собираются. Не видел разве?

— Мы ж еще по теплу уходили. Первый снег только срывался. Так-то, в гавани стояли корабли, но не приглядывался.

— Ну да, точно, — закивал Кролище, — то у меня уже все перепуталось, в голове.

— Слушай… — Лукас прикинул неудержимую мощь природного явления. Выходило неуютно. — А до нас не дотянется? А то снесет среди ночи. Гладенько.

— Не, услышим, сбечь успеем! — хмыкнул Кролище. — А вообще, ни разу не доходило. То ли Пантократор нас бережет, то ли отцы-основатели с запасом стены городить начали.

— Одна надежда, что умней нас были.

— А чего вымерли тогда? От большого ума, что ли? Спать вполуха будем, куда деваться-то!