Вперед в прошлое – 7

Глава 6 Задача №2

Рано утром Игорь Александрович, заводчик и большой фанат немецких овчарок, с тремя питомцами отправился прогуляться по берегу на дикий пляж, спустил собак с поводка — все равно никого не напугают в полседьмого утра, потому что какой псих попрется туда в такую рань.

Собаки умчались вперед, а через полминуты, исчезнув из виду за камнями обвала, подняли лай. Игорь напрягся: он отлично понимал, что они хотят ему сказать, потому что разбирался, на кого они как лают. Снисходительно и для галочки — на чужих собак, яростно — на проходящих мимо двора людей, на кошек — посмеиваясь, что ли. Сейчас овчарки лаяли встревоженно. Игорь и сам встревожился, рванул на зов питомцев и обнаружил на берегу мокрую и холодную девочку в спортивных штанах и майке. Девочка точно вылезла на берег сама, а ее не выбросило волной, и она была без сознания, но жива, слава богу!

Игорь попытался привести девушку в чувства, но ничего не получилось. Охваченный паникой, он побежал вызывать «скорую», но встретил престарелую эзотерическую нудистку Галину Яковлевну, что шла вызывать фиолетовое пламя или поджидать инопланетян, которые, по слухам, прячут НЛО в море. Галина прониклась проблемой и, пока Игорь Александрович, потирая взмокшую от волнения лысину, охранял девушку и проверял слабый пульс на ее шее, побежала вызывать скорую.

Те приехали, но идти к пострадавшей отказались — типа не могут они по камням скакать. Вызвали спасателей. Пока те прибыли на лодке, медики укатили, и их ждать пришлось еще минут двадцать. В итоге девушку с нитевидным пульсом в больницу доставили только к началу десятого.

Медики не могли понять, что с ней и почему такое низкое давление, пока не поступил звонок от родственников, которые ее искали, и те не рассказали, что это суицидница, наглотавшаяся клофелина. Девушке сразу же промыли желудок и кишечник и положили ее под капельницы. ИВЛ не потребовалась — пострадавшая дышала самостоятельно и показывала положительную динамику.

Это рассказала Елена Ивановна, наша классная руководительница, когда я, Илья и Кабанов прибыли в больницу. Также тут, на лестничной клетке, были мама и бабушка Инны, о причине суицида они умолчали. Девушка находилась в реанимации, и к ней никого не пускали. От классной же мы узнали, что после того, как придет в себя, ее рекомендуют перевести в психиатрическое отделение, потому что суицидники в острой стадии обычно снова пытаются уйти из жизни.

Опять же со слов Еленочки, одноклассники-поисковики уже тут побывали и, упокоившись, разъехались по домам.

— Интересно, что у Инны случилось, раз она так поступила, — проворчал Кабанов, с ненавистью глядя на мать Инны и, вероятно, думая, что дело в ней.

Мы с Ильей переглянулись, но ничего не сказали. Обошлось, и слава богу! Родители же решили не обнародовать причину, толкнувшую Инну в пропасть, за что им огромное спасибо! Другой бы сделал все, чтобы найти и наказать виноватого. Для людей, которые рискуют лишиться близкого, обычно неважно, действительно ли человек виновен, им нужен просто козел отпущения — настигнуть, наказать, втоптать в грязь, сделать так же больно или еще больнее.

Узнав все, что хотел, Кабанов как-то быстро потерялся, мы с Ильей остались, и друг поделился предположением:

— Скорее всего, Инна просто испугалась смерти. Наглоталась таблеток, а когда поняла, что может умереть по-настоящему, выплыла, может, частично проблевалась, и ее вырубило.

— Да, — кивнул я, — человеческий организм выключает мозг и делает все возможное, чтобы выжить. — Помолчав немного, я добавил: — Знал бы ты, какой камень у меня с души свалился!

Друг вздохнул и виновато прошептал:

— Представляю. Еще и я на тебя кинулся, когда тебе и так хреново. Ты ведь не думал, что так будет!

— Не думал. И тем более не желал Инне ничего плохого. Никто не думал. Ну что, домой, или — сбор под платаном?

Илья зевнул и пожал плечами. Я тоже зевнул. После кошмарного напряжения нас отпустило, эмоций не осталось, и хотелось одного — спать. Но раз уж я объявил общий сбор, нужно было присутствовать.

— Значит, сбор, — констатировал я и вдруг кое-что вспомнил: — Нет! Ты, если хочешь, иди домой, мне надо за мопедом.

Чего я не ожидал — того, что наша классная так озадачится произошедшим и будет дежурить под дверью реанимации вместе с бабушкой и мамой Инны. Вот и сейчас ходит, меряет шагами коридор — ждет, наверное, когда Инна очнется.

Подберезные, поглядывающие искоса, меня настораживали. Особенно — бабушка, которая чуть горло мне не перегрызла в кабинете директора. Потому я тянул время, ждал, когда они перестанут блокировать лестничную клетку и лифт, и я смогу улизнуть. Однако зловредная бабка будто специально меня подстерегала, вроде и не смотрела в открытую, но я точно знал: пасет.

Все-таки я чувствовал вину перед этими людьми, и было стремно выслушивать их душевные излияния или обвинения. Но время шло, Илья начинал нервничать, а бабка все не уходила от лестницы. Хуже того, Елена Ивановна поговорила с мамой Инны и нажала кнопку лифта, собираясь ехать домой. Ну все, сейчас или никогда. Не хотелось мне применять силу против старушки, но, если бросится и начнет глаза выцарапывать, придется. А так, в присутствии учительницы, может, не рискнет.

Я встал за спиной Еленочки, рассчитывая войти с ней в одну кабину, но кто-то схватил за руку — я чуть на месте не подпрыгнул, а когда обернулся, обнаружил себя в цепких лапах Валентины Марковны. Ничего не стоило освободиться из захвата, но, посмотрев в глаза старушки, я не прочел там ненависти.

— Павел, можно тебя на пару слов? — проговорила она примирительно, обратилась к Илье. — Парень, я хочу побеседовать с твоим другом с глазу на глаз. Отпустишь его на две минуты?

Илья посмотрел на меня — что делать, мол? — на нее, снова на меня. Я кивнул, и он шагнул в лифт, который сразу же закрыл створки и поехал вниз.

Валентина Марковна разжала узловатые пальцы, выпуская меня, зыркнула на дочь — мать Инны тотчас исчезла, и стало ясно, кто главный в этой семье.

Мы с Валентиной Марковной играли в гляделки, и я ожидал чего угодно. Изучал морщинистое, как урючина, лицо и понимал, что бабушка Инны совсем старенькая, ей явно больше семидесяти, как бы не восемьдесят.

— Жаль, что наша Инна тебе не приглянулась, хороший ты парень.

Я чуть глаза не потерял от удивления. Опомниться мне старушка не дала, сказала:

— Время сейчас страшное, темное. Страшнее, чем когда была война, тогда хоть понятно: это враг, это свой. Теперь поди разберись, кто враг. — Она помолчала немного и продолжила: — Было мне шестнадцать, любила я парня, открылась ему… Спасибо, что поступил с нашей девочкой порядочно: не испортил то, что самому не надобно.

Меня от неловкости парализовало. Чего угодно ожидал — но не откровений этой пожилой и, безусловно, мудрой женщины.

— А подруга из-за мужика повесилась. Так он сделал вид, что ничего не знает и вообще ни при чем. Жил и в ус не дул, дерьмо овечье! А ты искал Инну, помогал.

Аж в горле заскребло, так я расчувствовался.

— Спасибо тебе еще и за то, что не стал рассказывать про предсмертную записку. Поди Инне самой стыдно будет, когда в себя придет. А очнется, тогда и решим, что говорить всем. И ты пока молчи.

— А про таблетки? — вспомнил я. ­— Учительница знает же. В школе секретарша всем сказала.

— Это плохо. — Валентина Марковна потерла лоб, лихорадочно думая, как спасти репутацию внучки. — Скажем, перепутала клофелин и таблетки от аллергии, они рядом лежали.

— Так пойдет, — кивнул я. — Вам спасибо за… житейскую мудрость. Я очень рад, что все обошлось, и надеюсь, что Инна одумается. Ну какая может быть любовь, когда нам учиться надо?

— Любовь не спрашивает, — вздохнула старушка. — Но Инну я очень хорошо понимаю.

И подмигнула мне, как девчонка. Я спасся в лифте, нажал на кнопку первого этажа. Уши горели, щеки пылали — никогда не чувствовал себя так неловко; даже когда трусы продавал, было не так. Бабка недвусмысленно выразила симпатию, бр-р-р! Я прям Иваном-царевичем себя ощутил.

Илья, ожидающий на первом этаже, глянул на меня и залился хохотом:

— Сеньор-помидор! Что с тобой?

— Чуть не изнасиловали, — буркнул я и покраснел еще больше.

— А серьезно? Поверю же.

— Похвалили за оперативность… весьма необычным способом. Фу, не хочу вспоминать… Бабка сказала, что я — настоящий жених.

Илья снова засмеялся, а я, глядя, как он заливается, сперва улыбнулся, потом запрокинул голову и захохотал. Да, глупо и несвоевременно, но так выходило напряжение этого ужасного дня.

К двум часам я успел сгонять за мопедом и приехал, когда все были под платаном — и члены нашего клуба, и Желткова с Карасем, и младшие. Вся школа уже знала, что Инна пошла топиться, и теперь каждому было интересно почему. Версий обсуждалось несколько: ссора с родителями, несчастная любовь и внезапная хандра. В девяностые модное слово «депрессия» было не в ходу.

— Да вы гоните, какая несчастная любовь? — Рая всеми силами пыталась исключить истинную версию. — Да от нее все пацаны ссутся, разве ей кто откажет?

— Вот насчет всех не надо, — гордо вскинул голову Рамиль.

— Угу, — буркнул Димон Минаев.

— Даже старшеклассники за ней бегали, и Мановар яйца подкатывал. И хрен этот, как его… Афоня, во!

— Скорее поссорилась со своими и психанула, — сказал Кабанов.

Алиса проговорила заговорщицким шепотом:

— Вдруг у нее тайная любовь была? Кто-то не из нашей школы, взрослый и… женатый!

Как же она недалека от истины!

Саня и Денчик насупились. Рая Лихолетова возразила:

— Да ну, я бы знала.

Я решил потихоньку внедрять в их головы официальную версию:

— А может, она просто таблетки перепутала? У нее нормальные родители, бабка продвинутая, такие до самоубийства доводить не будут. Да и на психическую Инна не очень похожа. Вот очнется — сама и расскажет, чего голову ломать?

Потом мы отправились на базу готовиться к урокам, а разошлись раньше обычного: видимо, сегодняшний день морально выпотрошил не только меня. Но главное — когда мы уже лишились надежды, все закончилось благополучно.

И в школе все благополучно: Джусиха изгнана, дрэка вернули. Мало того, теперь директор нам благоволит, и с его помощью в школе можно внедрять интересные вещи.

Ян, вон, программированием бредит, аж в библиотеку поехал про это читать, а для моих одноклассников, даже для Ильи, компьютер — что-то на грани фантастики. У нас в школе нет информатики, и не будет до одиннадцатого класса. Интересно, можно как-то ускорить процесс компьютеризации? Параллельно замутить курсы, найти человека, который организует кружок. Наш клуб должен быть на волне прогресса, в конце девяностых и начале нулевых умение обращаться с компом давало огромный плюс.

У меня-взрослого это чудо техники появилось только в 2003 году — когда стал работать, купил за безумные 800 долларов, а до того было не по карману. Вдруг у Яна способности, и он станет крутым программистом? Да и Илья к этому расположен, важно вовремя пробудить в них талант.

Мыслями я делиться не стал. Надо будет с дрэком поговорить насчет компьютерного класса и курсов. Насколько знаю, финансирование есть, некоторые городские школы уже с компами, так чем мы хуже?

Единственный, кто был немного расстроен — Борис. Все, включая учителей, забыли о его достижении, он рассчитывал, что его вызовут при всех и вручат приз, но учителям было, похоже, не до него. Надо будет Никитичу напомнить.

Домой я пришел рано, выдержал Наташкину атаку: а правда, что у вас в классе девка топилась? А почему? А кто ее нашел? Потом поговорил с мамой, она подтвердила догадку, что винзавод будет закрытым акционерным обществом, сотрудникам раздают не ваучеры, а акции, одна акция — один ваучер себестоимостью 10000 рублей. За ваучеры можно приобрести не более четырех акций — тем, кто работает менее трех лет. Тем, кто — от трех до десяти, полагается не более десяти акций, а если стаж более десяти лет, полагаются двадцать акций за ваучеры. Но, помимо этого, за деньги можно купить сколько угодно акций, цена одной — десять тысяч рублей.

Я прикинул, что одна акция — одна сотка земли в будущем, полтора миллиона как минимум. Шикарное вложение средств.

У мамы осталось пять ваучеров — берегла на черный день. Отец про свой вовсе забыл, а что их выдавали на детей, стало для меня сюрпризом.

То есть пока мне ваучеры ни к чему, а насчет акций других компаний нужно выяснять, похоже, в библиотеке, просматривать подшивки профильных газет, может, там есть подсказки, как достать акции перспективных компаний. По идее, уже должна выходить газета «Коммерсантъ». Родители экономикой не интересовались, а я узнал о существовании газеты много позже девяностых.

До восьмичасовых новостей я еле дожил. Все было по-прежнему: Белый дом окружен омоновцами и обесточен, но депутаты продолжают заседать, призывая народ подняться на борьбу с самодуром Ельциным. Когда кульминация? Что-то действо затянулось. И главное, как там дед? Пока все это не закончится, на его полноценную помощь рассчитывать нельзя. Главное, чтобы он вышел из заварухи целым и невредимым.

Вспомнились восемьсот долларов, отправленные в Москву, и стало неспокойно. Но по сравнению с тем шквалом эмоций, что я испытал, когда прочел предсмертное письмо Инны — мелочи, комариный писк, который не помешал мне вырубиться в девять вечера.

Утром я еле продрал глаза, зевнул, глядя на дождевые капли на стекле, и представил подъезжающий к Москве поезд. Дед сможет сказать что-то внятное после одиннадцати дня, он должен отчитаться бабушке, позвонить мне ему неоткуда, а значит, придется мучиться неведением до конца уроков.

Дождь не дал нам собраться под шелковицей, и мы встретились в галерее, где Лихолетова, которая держала руку на пульсе, поделилась новостями:

— Прикиньте, Инна спутала таблетки от аллергии с клофелином — так ее бабушка сказала. Что-то тут не так.

— Да, как-то совсем тупо, — кивнул Памфилов. — А чего она поперлась в раннюю рань на море?

Рая дернула плечами.

— Ну-у-у… с мамой поссорилась. Хотела лето проводить — мало ли.

— Тупо, — подтвердил Кабанов. — Ты с ней говорила?

— К ней пока не пускают, это все со слов мамы.

Мы с Ильей переглянулись и промолчали.

Скорее всего, очнувшись, Инна поняла, какую совершила глупость, и огласке ее предавать не надо. Получится ли сохранить тайну? Кто в курсе того, что случилось на самом деле? Мы с Ильей, директор, секретарша Аллочка и Подберезные, кроме, пожалуй, брата Инны. Все будут молчать, только Аллочка под сомнением. Хотя если дрэк прикажет, ей нет смысла болтать, да и особо не с кем сплетничать: она сама из города, дети у нее уже взрослые, так что вряд ли просочится правда.

Остался вопрос, что теперь будет делать Инна? Хватит ли у нее смелости вернуться в класс и посмотреть мне в глаза? Оно вообще понимает, через какой ужас заставила меня пройти совершенно незаслуженно? Если бы она умерла, мне пришлось бы нести через всю жизнь ношу, неподъемную даже для взрослого.

Русского и литературы у нас в среду не было, и расписание не сказало ничего нового, а вот у «вэшек» не наблюдалось никаких замен: как стоял третьим уроком русский, так он и остался. Если Джусиху оставят, это бомба замедленного действия. Мы надеялись, что забыли поменять предметы из-за переполоха, который навела Инна.

Меня же больше волновала не Джусиха, а судьба почти тысячи долларов, отправившихся в Москву. Я просил деда отзвониться, как только он получит деньги. Позвонить он мог только бабушке, а у меня появится возможность с ней связаться только после уроков, придется терпеть. Дед — надежный партнер, он обещал помочь, значит, так и будет. Но отчего же воображение рисует картины одну ужаснее другой?

Тревога не давала покоя, я сидел как на иголках и не мог дождаться окончания уроков. Можно было и сбежать, но на меня равнялись одноклассники, и не стоило подавать им дурной пример. Даже новость, что у девятого «В» русский заменили химией, а значит, Джусиха от нас отказалась, не порадовала, прошла как-то вскользь. А вот одноклассники ликовали, устроили танцы, участвовал даже Райко.

Наконец прозвенел звонок, и я рванул к Илье, которого интересовала не причина моего беспокойства, а пришла ли в себя Инна и когда он снова сможет ее увидеть. Пока мы шли, он рассуждал вслух, стоит ли проведывать ее в больнице и что лучше купить: фрукты или конфеты. В конце концов решил, что надо всем классом собраться под окном ее палаты и написать плакат «Возвращайся, Инна», тогда она поймет, что ее любят, и ей больше нет захочется делать глупости.

Объяснять ему, что, когда теряешь того, кого действительно любишь, тебе плевать на остальных, особенно в четырнадцать лет, я не стал.

Дома у Ильи я по памяти набрал бабушку, которой дед должен был отчитаться. Странно, но тревога улетучилась, я был уверен, сейчас она ответит, что все хорошо.

Трубку она взяла мгновенно, словно дежурила у телефона. Я открыл рот, чтобы поздороваться и спросить, как дела, но бабушка сходу выпалила:

— Звонила Ира в истерике, она не знает, куда девать товар, потому что Шевкет не пришел за ним! Его телефон молчит, я не знаю, что думать и где его искать!

— Как — пропал? — не поверил своим ушам я.

— Не пришел за товаром, на звонки не отвечает. Вот что делать⁈

Ощущение было, что время отмотали назад, но усложнили задачу. Вот что могло случиться с пожилым человеком в Москве в разгар уличных протестов? Да что угодно!