Вперед в прошлое – 7

Глава 16 Ты кто?

Думал, увижу разбитый телефон, перевернутую тумбу, разбросанные вещи, но нет, чистота и порядок. Похоже, это все-таки я перепутал вчерашний день с сегодняшним и не закрыл дверь, осел, а был уверен в обратном.

На всякий случай я вынул ножик из кармана, не разуваясь на цыпочках прошел в кухню: следов чужака там не обнаружилось. Живот заурчал, напоминая о плове, но расслабляться было рано. Прихватив прочную деревянную швабру, я направился в спальню, уже понимая, что опасности нет. Потянул на себя дверь… Открывшаяся картина так меня шокировала, что я впал в ступор.

В метре от входа на коврике в позе лягушка — опершись то ли на руки, но ли на колоссальные буфера и разведя в стороны мощные бедра — стояла обильная формами дама под пятьдесят, с разинутым ртом, в прозрачном ничего не скрывающем халатике, с завязанными глазами и обручем с розовыми мохнатыми ушками.

Наверное… Не «наверное» — точно стоило поступить иначе, но я так обалдел, что само вырвалось:

— Ты кто?

Дама колыхнула буферами, облизнулась и выдала:

— Шеф хочет поиграть? Кем мне для тебя сегодня стать?

Я растерялся, сомневаясь между «Господи, нет!» и «Женщина, прикройтесь», но дама вскочила с грацией, не сочетающейся с такой комплекцией, и ринулась ко мне. Я вылетел, спиной тараня дверь и выставляя перед собой заградительный заслон — швабру.

— Ну что ж ты, хозяин! — хрипнула она. ­— Или сегодня — нет?

Сегодня — нет! Найн!

Найн!!!

Я ощутил себя мошкой, которую царевна-лягушка хочет заглотить. Тетка налетела на швабру буферами, едва не сбив меня с ног, и лишь тогда заподозрила неладное. В отличие от меня, она не растерялась, а вцепилась в швабру одной рукой, второй сорвала повязку с глаз…

И наступил момент истины.

Густо накрашенные глаза полезли на лоб, рот открылся, лицо пошло красными пятнами. Она так и замерла, держа швабру одной рукой, а второй будто бы вяло отдавая мне честь. Соскользнув на плечо, повязка упала на пол. Я поймал себя на том, что продолжаю пятиться, глядя на ее буфера: каждая грудь, как пятилитровое ведро!

Если бы это произошло в мае, я закрылся бы в ванной и трясся от стыда. Теперь же на помощь пришел опыт взрослого, я понимал, что передо мной не оголодавший сексомонстр-педофил, а женщина, попавшая в неловкую ситуацию. Потому я скользнул в ванную, схватил дедов халат и протянул ей, говоря чужим голосом:

— Ничего. Бывает.

Хрена се — бывает!

С ловкостью паучихи, плетущей кокон, она попыталась завернуться в халат, но он не сошелся на груди, и она прижала его руками, попятилась, бормоча:

— Извини… Как неловко-то! Голос-то как похож… Прости, мальчик! Внук… Шеф рассказывал, да…

— Ничего, — буркнул я, сосредоточив внимание на обручальном кольце.

Она исчезла из вида — пошла одеваться. Я прикрыл дверь, чтобы не смущать ее еще больше, но стоило закрыть глаза или моргнуть, как из темноты выскакивала необъятная грудь с сосками чуть меньше блюдца. И представлялся дед. Дед-то у меня — шалун тот еще! Игры, вон, у них какие. Это по моим меркам тетка старая, а для него она — еще ничего молодка.

В кухне я брякнулся на табурет, плеснул воды из чайника и выпил залпом. Вот так номер! И что теперь делать? Тетке-то неловко. Она хоть немного одетая, а могло быть хуже, и поза могла быть более фривольной.

Что бы я ни сделал, это только усугубит ситуацию.

Царевна-лягушка… нет, лягушка-королевна… лягушка-шальная-императрица решила за меня. Одевшись, она просто выскользнула из комнаты, не попрощавшись.

Как хоть ее зовут? Вдруг она у него не одна? Я представил, как это выглядело со стороны: голая бабища кидается на зазевавшегося подростка, как паучиха — на жертву, хватает и волочет в логово. Пацан молит о пощаде и вырывается — и сложился пополам от смеха.

Хохотал так, что упал с табурета на пол, притянул колени к животу и корчился в конвульсиях.

Насмеяться мне не дал тревожно зазвонивший телефон. Я снял трубку и выдохнул:

— Да!

Это была мама, говорила она назидательно-печальным тоном:

— Павлик, как ты мог!

— Я по-другому не мог, ма, — ответил я, враз успокаиваясь.

— Никому ничего не сказал, сбежал, как вор!

— Кроме меня, некому помочь деду. Да и ты меня все равно бы не отпустила, только психовала бы зря.

— Ты — несовершеннолетний! — ринулась в атаку она. — И пока ты находишься на моем иждивении, должен делать, как говорят!

— Про иждивение подробнее, пожалуйста, — осадил ее я и подумал, как же удобно пользоваться шаблонами, ничего придумывать не надо: подросток-иждивение-обязан, только конкретно в этой цепочке связующее звено — слабое. Точнее, его вообще нет.

— Я чуть не поседела, когда узнала, что ты сейчас в Москве! Там беспорядки! Как ты можешь так с нами поступать? Все волнуются, не спят…

Ага, сообразила, что ляпнула не то и теперь пытается давить на жалось. Не со зла, а потому что иначе картина мира рушится.

— Слушай меня, — рявкнул я. — Прекрати манипуляции! Как ты смогла убедиться летом, я веду себя, как взрослый, и не пропаду, это ты скорее в Москве пропадешь. Что касается остального… Деду нужна помощь, он в гипсе и не может себя обслуживать. Потому я останусь здесь столько, сколько потребуется и вернусь, как только дед начнет себя обслуживать. Все, разговор исчерпан. Мне нужно поговорить с Борей или Наташей, они рядом?

— Нет, я у мамы. Павлик, ты должен быть дома, понимаешь? Тебе четырнадцать лет!

— Мама, я буду там, где нужна моя помощь. Давай бабушку или Алексея. Он там?

— Нет. Как же он мне надоел! — Голос мамы стал взволнованным, воцарилось молчание, но она продолжила скороговоркой, будто вспомнила какую-то незначительную деталь: — Нам акции на работе дают. Десять штук за один ваучер.

— На нас же тоже ваучеры давали? Вот на все и бери! И не забудь сказать мне, когда их будет перекупать начальство, чтобы опередить их. И да, готовься, что зарплату начнут задерживать.

— Почему? — удивилась мама.

— Потом объясню. Дай бабушку. И за меня не беспокойся, я самостоятельная боевая единица.

— Не беспокойся, как же, — проворчала мама, но как-то неубедительно, и я понял, что не очень-то она за меня переживает, знает, что положено ругать детей за непослушание, вот и несет повинность.

Забери меня дед на попечение — не сильно расстроится.

Бабушка сказала, что ей звонил Илья, денег просил от моего имени, я попросил выделить ему десять тысяч. Потом она отчиталась, что все по плану, Каналья еще не пришел, будет через час, поинтересовалась здоровьем деда и что там в Москве, я рассказал, как есть, попытался успокоить, что революции не будет, но ее такой расклад не устроил, как и все сторонники подобных «революций», она была согласна потерпеть пару лет разрухи, чтобы нам жилось хорошо. Однако меня просила в гущу событий не лезть. На том и распрощались, и я сразу же набрал Илью.

Очень хотелось поделиться приключением и поржать с лягушки-императрицы, я уже почти начал, но вдруг осознал, что не имею права разглашать личную историю деда, которую он вряд ли захотел бы предавать общественности, это уронило бы его авторитет. Я и ему не скажу, что приходила любовница, пусть сама говорит. Скорее всего, не скажет, у нее кольцо на пальце, дед — не любовь всей жизни, а так, интрижка на стороне.

Илья доложил, что в школе все было спокойно: дрэк директорствовал, Джусиху у нас заменили на Веру Ивановну а у «вэшек» оставили, Инна в школу так и не пришла, и неизвестно, что с ней — Лихолетова молчит, как рыба об лед. Как я и просил, Илья звонил бабушке, но она пообещала выделить десять тысяч для сирот, только если я скажу «да». Естественно, мое согласие она получила.

Я попросил в субботу поддержать Рамиля на соревнованиях по боксу, предупредил, что возможно несправедливое судейство и посоветовал прихватить с собой физрука и кого-нибудь из учителей — есть шанс, что организаторы побоятся беспредельничать. Вспомнил Игоря из интерната, просил поддержать и его и передать ему от меня привет.

Поговорив со всеми, я включил телек.

Было все то же самое: в 17.00 собрался митинг на площади Восстания, но был разогнан с помощью техники, отсекающей людей по группам. Но ничего страшного, «собралось не более тысячи человек». Интересно, проельцинские СМИ давали себе отчет, что вот это «не более тысячи» — не «ничего страшного», такая информация срабатывала на сторонниках дома Советов примерна так: «Наших мало, наших бьют! Меня там не хватает».

По радио сказали, что на выходе из Баррикадной и на другой стороне улицы стояли цепи ОМОНа, и стоило собраться группе людей, ее тотчас разгоняли.

До десяти вечера я держал руку на пульсе событий и, сообразив, что сегодня точно ничего не начнется, лег спать, ведь завтра ответственный день — мне предстояло забрать товар, который передадут на два дня торговли, а это баулы килограммов сорок. Ничего, как-нибудь дотащу, если сильно много будет, половину оставлю в камере хранения и заберу позже.

Черт, хотел же еще деду в больницу плов передать! Если хлынет ливень, ненадолго сверну торговлю и метнусь к нему. Помимо вопроса, как дотащить, остается открытый вопрос с ментами, позволят ли они мне торговать? Дед им платил две тысячи. Если пристанут, придется раскошелиться. Но, надеюсь, их не будет, ведь все сейчас в центре разгоняют митинг.

И само собой вытекает третье: если все менты там, этим попытаются воспользоваться деклассированные элементы. Наверняка под шумок возрастет процент краж и грабежей.

Значит, придется искать дедов пистолет в надежде, что воспользоваться им не придется.

Пистолет я не нашел, зато обнаружил мешок орехов и фундука на балконе, там же хранился раскладной столик, деревянные ящики с газетами и дождевики.

Что еще нужно? У Наташки и ребят заканчивался товар, значит, помимо прочего, мне предстояло сгонять на оптовый рынок и затариться, время для этого есть только рано утром.

И всегда оставался фантастический вариант развития реальности, когда история пойдет другим путем, и локальный замес перерастет в глобальный с распадом страны. Вот тогда точно всем будет не до торговли, и, возможно, мы с бабушкой и мамой окажемся в разных странах.

По идее, со временем локальных расхождений будет все больше, потому что те, кто должен умереть, остались жить, те, кому суждено жить, умерли раньше срока, взять бандита-грека. Но в ближайшие десять лет точно ничего не изменится.

Пришли на ум троелёшие и слишком активный Лёха-«футболист», юный либерал. Ему ничего не грозит, потому что Ельцин поступает мудро и толпу не собирает, ему хватает военных и ОМОНа. Или это только пока? Если бы я попросил Алекса присматривать за Лёхой, стал бы он его отговаривать идти спасать демократию? Вряд ли. Послушался бы Лёха? Конечно нет.

Ну и еще неплохо бы сходить в контору, где подают заявки на акции, хотя бы узнать, что там, но без взрослых сто процентов не получится.

Сегодня вряд ли случится что-то страшное, а вот завтра… Как раз когда мне на вокзал ехать, товар забирать.

Вспомнилась первая поездка в Москву с бабушкой, это были уже мои воспоминания, а не банк памяти взрослого. Поезд приходит завтра в половине одиннадцатого. За мелочевкой для друзей не с чем ехать — все вложил в запчасти. Значит, в кои то веки выдастся спокойное утро, к деду так рано вряд ли пустят, пойду в библиотеку читать «Коммерсанта», грызть золото науки.

Засыпая, я мысленно молился, чтобы все оставалось, как в привычной реальности. Потому что иначе я потеряю свое преимущество, все пойдет по-другому, и я не буду знать ключевых поворотов истории.

Проснувшись, первым делом я включил телевизор. В ожидании новостей поставил разогревать плов, прибавил громкость радио. Что это за волна, я не знал, меня устраивало, что тут много новостей и мало песен.

А ведь когда-то и «Депеш Мод», и «Агата Кристи» перейдут в разряд музыки для стариков, татуировано-пирсингованная молодежь с розовыми и зелеными волосами станет морщить носы. Потом их прогрессивный гундосый рэп про чикс, братанов и красивую жизнь безнадежно устареет, его станут слушать старики, и так — пока существует человечество.

В новостях было затишье перед бурей, переговоры, депутаты вышли общаться с силовиками, а я буквально кожей ощущал, как разворачивает рукава гигантский смерч, пульсирует, гудит, и око циклона, в котором все мы, вот-вот сместится.

По радио призывали протестующих не верить обманщикам и приходить на Смоленскую площадь сегодня в 11.30. По телевизору говорили о том, что в Доме Советов засели вооруженные беспредельщики, главная задача — заставить их разоружиться.

Не нужно быть пророком, чтобы предположить: сегодня будет то же самое, что вчера, а к вечеру может вспыхнуть локальное противостояние. Ну а я как раз успею сгонять на вокзал, забрать товар и встать возле метро.

Как раз есть все необходимое.

Я сунулся на балкон и мгновенно проснулся: там было очень холодно, и изо рта шел пар. Выглянул в окно. Все деревья враз пожелтели. Малышня каталась на лужах, взявшихся льдом. Через завалы лыж, курток, ящиков, одеял я добрался к градуснику: два градуса тепла.

Да я околею! Мороз на улице, а у меня обычные кеды. Как непривычно, у нас еще в море купаются и в обед ходят в футболках!

Придется одолжить у деда две пары теплых носков. Ничего, прорвемся, где наша не пропадала!

В этой реальности я в эпицентре событий и точно их запомню. Так хотелось посмотреть собственными глазами, как оно было на самом деле, но здравый смысл останавливал. Не для того мне дали второй шанс, чтобы вот так глупо лишиться жизни.