Способность говорить отшибло напрочь. Меня словно выхватили из воды и бросили на горячий песок. Столкнули в пропасть. Швырнули голого в сугроб. Я стоял пришибленный, пытался собрать калейдоскоп мыслей, но не получалось из-за разливающейся в душе черноты.
— Инночка, — выла бабушка, как на похоронах, грозя сжатыми кулаками кому-то невидимому, — господи, как же так! За что-о?
Сглотнув вязкую слюну, я все-таки выдавил:
— Что с ней? Она… жива?..
— Ирод! — Старуха кинулась на меня, оскалившись, будто одержимая.
Я перемахнул за стол, к дрэку, и крикнул:
— Она жива⁈
Бабка уперлась в стол и прошипела:
— Ее три дня искать никто не будет! А вдруг еще можно… помочь?
— Что с ней? — заорал я, и мой крик подействовал, как пощечина — на истерящего.
— Что ты ей сделал, изверг? — продолжала гнуть свою линию бабка.
— Она жива? — орал я в ответ. — Скажите что-то внятное! Иначе никто вам не поможет!
Всхлипнув, бабка опустилась на подогнувшиеся колени. Закатила глаза и схватилась за сердце. Дрэк метнулся к ней.
— Вам плохо? Корвалол? У меня есть!
Ничего не говоря, старуха раскачивалась на стуле и подвывала. Я осторожно, на цыпочках подошел к ней и сказал спокойно:
— Вчера Инна призналась мне в любви. Я отверг ее, сказал, что нам надо учиться и что я не готов. Она разозлилась и убежала домой.
Бабка перестала подвывать и навострила уши, вскинула голову.
— Что с Инной? — спросил я, внутренне съеживаясь.
Воображение нарисовало девушку в петле. Посиневший труп утопленницы. Бледное лицо отравившейся таблетками — сейчас-то что угодно можно купить в аптеке без рецепта!
— П-п-п… Пропала.
— То есть она жива! — воскликнул я.
Бабка мотнула головой, подняла записку и потрясла ею.
— Н-н-н… У меня клофелин пропал. И круг для купания исчез. Она утопилась! Из-за тебя!
Все, что я мог сказать:
— А что мне было делать? И вообще, может, она передумала топиться и сидит ревет где-то под кустом?
Директор поднес старушке рюмку с корвалолом, она выпила залпом, всхлипнула и покачала головой:
— Инночка бы никогда… так… с нами не поступила!
— Ее надо искать! — проявил решительность я, понимая, что каждая минута на счету.
Охваченная эмоциями, девушка и правда могла напиться клофелина и заплыть в море — чтобы наверняка. Но могла испугаться в процессе и выползти на берег, а значит, она лежит где-то, ее надо найти и откачать. Или дрейфует в круге, потеряв сознание. А может, Инна просто психанула, написала записку и инсценировала самоубийство — чтобы другие наказали меня за нее. О своих домашних она попросту не подумала или наплевала на них.
— Ну, Мартынов, ты даешь, — проговорил директор.
Я развел руками, выглянул из кабинета, посмотрел, как секретарша утешает рыдающую мать Инны. Если девушка жива, ее стоит выпороть за то, что она сделала со своими родителями. Бабка старенькая, она могла умереть от горя!
Ну какой же дурой надо быть, чтобы так сделать! Но лучше путь будет живой дурой, чем мертвой умницей.
Пришлось брать воющее царство в свои пока не очень сильные руки.
— Так, раз тела нет, вероятнее всего, Инна жива, — припечатал я. — И ее срочно надо найти. Причем сейчас же. Слышите меня?
Бабка кивнула, воспрянула, красные от слез глаза заблестели.
— Человеческий организм не хочет умирать, даже когда этого требует разум. — Я посмотрел на директора. — Мне нужно позвонить в милицию.
— Они сказали, что… примут заявление только через три дня! — пробормотала старушка, как хоть ее зовут-то? — Сказали, нагуляется — придет!
— Надо задействовать все средства. Тем более, насколько я знаю, заявление должны были принять.
Директор кивнул на зеленый дисковый телефон, стоящий на подоконнике. Я шагнул к нему и по памяти набрал Лялину. Слава богу, ответила она сразу же.
— Анна, у нас ЧП, — без прелюдий сказал я. — Одноклассница оставила предсмертную записку и предположительно пошла топиться. Ее нигде нет. Ваши коллегии не берут заявление, считая ее действия манипуляцией. Что делать?
Анна молчала, из трубки доносился шелест помех.
— Помогите! Родители девочки в отчаянье, грозят прокуратурой, потому что ее искать не хотят, — усилил натиск я. — Вдруг ее еще можно спасти, и каждая минута на счету! Вы же мать! Лика ведь тоже недавно…
— Я думаю, — прервала меня Лялина. — Перезвоню через пять минут. Куда?
Дрэк слышал наш разговор, продиктовал номер, я сказал его Лялилой, и она прервала связь.
— Как это не приняли заявление? — возмутился директор. — Не имели права!
Опыт взрослого прорвался сквозь растерянность нынешнего меня, и я сказал:
— Время такое: никто никому не нужен. Да и регион… своеобразный, тут прокуратура не поможет, потому что рука руку моет. Потому надо действовать самим. Сейчас, дождемся ответа Анны, и будем думать, что делать.
Бабка смотрела то на меня, то на телефон. Из объекта ненависти я превратился в источник надежды. Пошатываясь, к нам пришла заплаканная и бледная мама Инны, привалилась к стене. Секретарша притащила ей стул, но садиться женщина не стала.
Я поделился соображениями, что, скорее всего, расстраиваться рано и Инна жива. Возможно, она и не пострадала, просто, убитая горем, не понимает, как больно делает своим родителям. Потому ее надо срочно найти, этим мы и займемся в ближайшее время, вот, только дождемся…
Зазвонил телефон, я взял трубку.
— Дай мне родителей девушки, — сказала Лялина, и я передал трубку матери Инны.
Анна представилась и подробно рассказала, куда идти, как писать заявление, и в ответ на жалобы на ментов, уверила, что там уже ждут и, как только будет заявление, сразу же приступят к поискам.
Как и родичам Инны, мне очень хотелось верить, что все обойдется.
Потому что как жить, зная, что послужил причиной смерти одноклассницы?
Слушая Лялину, мать Инны наполнялась уверенность, кивала, спина его распрямлялась, в глазах зажигалась решимость. Лялина не должна была этого делать, но она подробно рассказывала, что подростки ранимы и безрассудны, и рано отчаиваться, но тревогу бить нет, не рано, и что милиция поможет, и лично она, старший лейтенант Лялина, проконтролирует, чтобы все было сделано наилучшим образом. А пока стоит проверить подруг и места, где девочка могла бы затаиться — она может не идти домой, испугавшись наказания. Одно дело — порыв, такой благородный и красивый, и другое — найти смелость и выключить для себя солнце навсегда.
Распрощавшись с Лялиной, мать Инны поблагодарила директора, кивнула мне и собралась в отделение. Я сказал:
— Терять время нельзя. Менты раньше, чем через час, суетиться не начнут. Предлагаю освободить мой класс от занятий, и мы начнем прочесывать берег.
Директор поскреб ручкой за ухом — наверное, соображал, как это побыстрее провернуть. Я ему помог:
— Предоставьте мне одноклассников, а сами предупредите учителей, что нас не будет. Вы, — обратился я к бабушке, которая перестала умирать и подобралась, — извините, не знаю, как к вам обращаться.
— Валентина Марковна.
— Очень приятно… хотя нет, вру: неприятное знакомство вышло. Вы, Валентина Марковна, с нами не ходите, а проведите работу с соседями, проверьте те места, где Инна может прятаться.
— Если она прячется, я ее выпорю, как сидорову козу! Это ж надо додуматься!
Ну вот, уже хорошо, что перестали воспринимать Инну мертвой. А вот я — не перестал, я боялся этого до икоты, до ледяного кома под сердцем.
Если это случилось — уеду и больше не вернусь. Начну все с нуля, побреюсь наголо, выбью зубы, чтобы девки не западали…
Стоп! Инна — жива, осталось просто ее найти. Только бы не вздумала куда-то уехать! Тогда найти ее будет сложнее.
Я обратился к секретарше:
— Прозвоните, пожалуйста, морги и больницы. Вдруг Инну достали из воды и доставили с переохлаждением.
Директор то ли улыбнулся, то ли скривился, и не сдержался:
— Эк ты всех построил! Теперь верю, что смог провести пикет. Что ты делаешь с оболтусами такого, что они тебя слушаются?
— Людям нравится перекладывать ответственность, нравится, чтобы решали за них — но в их пользу. Вот и ответ.
Дрэк подытожил:
— Елена — в милицию, Алла — звонить, Валентина Марковна — искать, Павел — прочесывать берег. Ты весь класс собираешься поднять на поиски?
— Тех, кто согласится. Откажутся, может, трое. Тем, кто со мной не дружит, захочется если не помочь, так легально прогулять уроки.
Мы с директором направились в класс, я не спешил, прокручивал в голове то, что надо сказать. Про самоубийство из-за любви — нет, да и вообще про самоубийство не стоит — сама Инна спасибо скажет, когда найдется…
Если найдется. Мне удалось убедить отчаявшихся людей в том, что она жива, но самого бросало то в жар, то в холод. Вот сейчас накатило неверие, а с ним — отчаянье, аж руки заледенели и холодный пот выступил.
Сейчас пойдем берег прочесывать, а она лежит мертвая, холодная, синяя, и чайка глаз выклевывает… Бр-р-р!
— Про самоубийство — ни слова, — проинструктировал я дрэка, — всем говорим — просто пропала, пошла на море и не вернулась.
— Да, так правильно, — кивнул он.
Мы вошли в кабинет — у доски отвечала Гаечка, осеклась, уставилась радостно на дрэка и воскликнула:
— Геннадий Константинович! Вас нам вернули? Ура-а-а!
И аж запрыгала у доски, хлопая в ладоши. Никитич растерялась, она думала, что меня вызывают на ковер. Визит дрэка все восприняли как явление царя народу, встали, захлопали. Баранова тоже аплодировала, и Райко — если бы сидела неподвижно, это воспринялось бы как недовольство, а зачем ей злить директора при ее любви к вылизыванию начальствующих задов?
Директор сделал вид, что ему все равно, но как же трудно было скрыть, что он приятно удивлен! Да нет, он просто счастлив! И про Инну он почти забыл, купаясь в лучах обожания. Всем надо, чтобы их любили: и старым, и юным. И чем сложнее любить человека, тем сильнее он нуждается в любви.
— Спасибо, тронут. — Он сперва приложил руку к груди, потом вытянул ее вперед, будто веля всем замолчать. — На самом деле повод нерадостный.
Воцарилась мертвая тишина, лишь шумно скребла в затылке Желткова. Спохватилась, убрала руку и покраснела.
Дрэк посмотрел на меня, и стало ясно: он хочет, чтобы говорил я. Ну, логично, раз класс меня слушается.
— Инна Подберезная пропала, — сказал я.
Могучая и строгая Никитич сразу как-то съежилась и постарела.
Лихолетова охнула и закрыла руками лицо. Я вспомнил, что Инны нет в школе второй день, и поспешил всех успокоить:
— Сегодня на рассвете она пошла прогуляться к морю — так Инна сказала маме — и не вернулась.
Вопросов не последовало. Никому не показалась странной предрассветная прогулка. Пошла ну и пошла. Только на лице Ильи читался ужас — он-то все знал, сложил два и два, и его мир рухнул.
— Возможно, пошла купаться, — добавил я, подчеркнув интонацией слово «возможно».
— Утонула? — воскликнула Попова.
Я развел руками.
— Будем надеяться, что нет. Ей может понадобиться помощь.
— Так, может, вернется еще, — подала голос Баранова.
— Подберезную надо найти, и побыстрее, — припечатал директор. — Все участники поисковой операции от уроков освобождаются. Надеюсь на ваше содействие.
— Во класс! — заорал Карась, подбросив тетрадь в воздух, но встретился со взглядом дрэка и угомонился.
Плям и Барик хлопнули друг друга по ладоням. Баранова подождала, когда дрэк удалится, скрестила руки на груди и выдала:
— Что за бред? Ну пошла, ну, не вернулась в срок — маленькая, что ли?
Никитич ее осадила:
— Значит, у родителей есть повод для волнения, просто конкретно тебе этого знать не следует.
Баранова обиженно поджала губы.
— Поднимите руки, кто идет со мной прочесывать берег, — сказал я.
Все вскинули руки. О, сколько радости на лицах! Вместо унылого вторника — веселый квест «Найди Инну»! Знали бы они, что случилось!
Не радовались только влюбленные в Инну: Илья, Памфилов и Кабанов. И Лихолетова, на лице которой читалась напряженная работа мысли: она пыталась сопоставить двухдневное отсутствие Инны и дурацкую предрассветную прогулку — ну кто перед школой идет к морю? Очень, очень многое не сходилось, но вопросы Рая еще не сформировала.
Ну а если начнет выпытывать, скажу, что мне тоже ничего неизвестно, что родители сказали, то и передаю.
— Можно использовать доску? — обратился я к химичке.
Никитич отцепила плакат и протянула мне мелок. Я нарисовал извилистую линию, более-менее передающую конфигурацию берега.
— Сколько нас человек? — развернулся я к классу.
— Шестнадцать, — сказал Илья. Подразумевая тех, кто точно пойдет.
— Семнадцать! — поднял руку Райко. — Я иду с вами. Можно?
— Нужно, — кивнул я.
Баранова зашипела на него, но Петя ее проигнорировал.
— Нас посчитали? — спросила Попова, сидящая с Белинской.
— Посчитаем, — ответил Илья, на них не глядя.
Баранова сидела, выпучив глаза и разинув рот. Даже наш мажорик от нее отвернулся! Гегемония рухнула, ну и фиг с ней. Сейчас главное — найти Инну.