Возгласы прошлых лет. Часть первая

Чудовищный человек

Проехав холмистую местность Арсмердских земель, Глен окинул взглядом заходившее на западе солнце, под светом которого, буйно раскачивались кроны деревьев и преломляли тёплые лучи. Тени заиграли на земле, на неспокойной глади ручья, растекающегося от притока Лунной реки, и на брюшке Резвой, которую Глен неспешно поглаживал. Теперь он шептал ей с придыханием и разглаживал угольную гриву.

– Нагорье Наргакара. Нам осталось немного, – промолвил он кобыле, смотря на возвышавшиеся горы над равнинной местностью. – Сутулый лес ссутулился не сам… Не сам, Эйвенд.

Резвая фыркнула, похлопав ушами, и опустила морду в ручей.

Глен же спустил капюшон, приударил шпорами и оторвал кобылу от ненасытного питья. Резвая вздыбилась, негодуя, и ринулась к мосту через реку, а после и к Сутулому лесу, что скручивался у подножия невысоких гор.

Промчавшись мимо рощ, кобыла привела Глена к опушке леса. Сквозь густые кроны деревьев с трудом пробивались солнечные лучи. Лёгкий порыв ветра понёс запах сырости, плесени и гнили.

Деревья здесь видели смерть. Старые и больные тянулись к друг другу в незримой надежде. Их стволы были покрыты чёрными наростами, а листья – чёрными и белыми пятнами. Ветви деревьев были изогнуты и уродливы, словно страдали и кричали от боли. Корни их явно подпитывала мёртвая земля, лишённая малейшей жизни.

В глубине леса проглядывался мрак из-за крепко переплетённых между собой ветвей. Деревья здесь тянулись друг к другу, создавая непроходимые заросли. Только дурной человек мог сюда отправиться и отравиться болью этого леса.

Резвая неспокойно попятилась, хотя вряд ли страшилась.

– Тише, тише. Нам туда не надобно. Заночуем у опушки, рядом с дорогой.

Глен спешился, накинул поводья на луку седла, подошёл ближе и стал всматриваться, прислушиваться. По странной причине лес совсем не издавал звуков и только молчал. Тишина была жуткой, хотя позади всё ещё трелили птичьи клинья и живность запевала в низкой траве. К этой немногословности прибавлялось некое ощущение, что кто-то следит в глубоком древесном сумраке.

– Стволы словно обнимаются в отчаянии, как пары возлюбленных перед смертью. Этот лес вымер, но точно недавно.

Глен натянул ветвь, чтобы взяться за один чёрный лист, но вся листва неожиданно рассыпалась на мелкие частички. Он изумился и кисло скривил рот.

– Как пепел. Без чар здесь не обошлось.

Глен окинул взглядом землю, покрытую толстым слоем мха и прелых листьев, сочившуюся чёрной слизью под его сапогами.

– Грязь от дождя смешалась с гнилью. Чертовщина. Почему лес вдруг стал гнить?

Отрывая вместе с прилипшей землёй и мхом сапог, Глен обнаружил, что его след отчётливо отпечатался. К его изумлению неожиданно прибавилось беспокойство. Здесь были ещё следы. Он припал на колено и стал рассматривать.

– Мелкие следы от босых ног, – волосы вздыбились на его затылке. – Детские.

Он пошёл по следу.

– Малец ступал в одиночку. Шаг неровный. Кружился на месте. Осматривался.

Следы повернули левее, а после возвратились обратно.

– Остановился и пошёл в обратном направлении. Испугался? Вероятно, – ответил он на свой вопрос. – Думал уйти, но развернулся и пошёл к лесу. Заходил в него.

Глен обогнул пару кривых стволов, пригнулся и продолжал идти.

– Снова остановился? Сделал большой шаг…

На мгновение внутренний покой Глена сменился неровным выдохом. Обескураженный от замеченного замер на месте.

– Мальца обступили?

Он избирательно разглядывал ещё десятки следов, шедших из разных сторон леса, скрытых под такими же уродливыми кустами.

– Жуть немыслимая.

Он провёл взглядом от всех кустов, изучая стороны подступа, и видел уже не десятки следов.

– Сотни детских следов… – он сказал это с тревогой внутри, а Резвая неспокойно зафырчала позади.

– Они толпой подходили к мальцу, и следы, смешавшись, превратились в кашу. Их было много, но…

Он шёпотом говорил себе под нос. Скулы напряглись, зубы проскрипели.

– Они ушли глубже.

Глен смотрел вглубь и понимал, что безоружным туда идти не стоит.

– Ты остаёшься здесь, кобылка.

Глен спешно вернулся к Резвой, поднял попону и ухватился за эфес меча, как тут же услышал донёсшийся позади голосок и шорох листвы.

– Гленель!

Его глаза широко раскрылись, а страх немыслимым порывом разжёгся внутри. Дрожь пробежала по спине, спустилась к ногам и рукам, и меч со свистом выскочил из ножен. Не оборачиваясь, Глен хитро ухмыльнулся и промолвил:

– Так скоро попался? Ну, покажи же, на что способен.

Голос был очень похож на тот, что глубоко скрывался в его подсознании. Женский голос зазвучал горестно и глухо, эхом отразился и вернулся снова, словно зазывая его.

– Гленель! Обернись ко мне.

Замешательство не давало Глену повернуться, но, что-то в его голове стало меняться. Мысли путались, сознание туманилось. Он смотрел на чёрную попону и крепко сжимал рукоять меча. Его голова стала двигаться не по его воле. Кто-то хотел, чтобы Глен обернулся.

Во взгляде расплывалась тёмная грива Резвой, изуродованные деревья, а дальше лес рябел, слоился и исчезал еле заметным дымком. Полностью обернувшись, увидел её: постаревшую, измученную, лишённую женственности.

– Гленель, пора возвращаться домой, – сказала она устало. – Зачем тебе эти цветы? Брось их и пойдём.

– Мама? Почему ты встала и вышла из дома? Ты же болеешь.

– Ты слышал, что я сказала? Идём домой, мой мальчик. На дворе уже смеркается.

Глен растерянно сорвался с места, сжимая в руке мелкие ветви белой омелы, промчался к её еле заметному облику и схватился за морщинистую руку. Ослабевшая мать горько улыбнулась, но в глазах её витала тоска. Глен наивно пытался ей помочь, протягивая плоды омелы.

– Эти ягоды, мама, способны тебя излечить. Их даже клюют птицы, а значит приглянулись великому стражу. Мне кажется, что знак судьбы меня привёл сюда. – выдал он юным, ломающимся голоском.

Матерь с трудом опустилась на колени и обхватила дрожащими руками его ладонь. С робким, заботливым выражением, она молвила:

– Знак судьбы, мой мальчик, только тот, что мы однажды видим перед смертью. И птица с чёрно-зелёным оперением уже виделась мне. Никакие ягоды уже не помогут. Моя душа ослабла сильнее с утренними лучами, поэтому мы вместе поможем только тебе. Ты хорошо меня понял, Гленель? – томным голоском отвечала ему мать.

Её кожа словно с каждым днём становилась всё старше и покрывалась тёмными пятнами. Руки её были холодными, как и лицо. Но улыбка, судорожно дрожащая и полная надежды, томно растягивалась над медленно стекающими слезами. В её глазах ещё была видна молодость, но вся она больше походила на старушку.

– Я понял, мама. Но почему твоя душа слабеет? Разве я не могу тебе помочь? – расстроенно ответил он.

– Моя душа увядает, как и эти ветви омелы в твоей руке. Ты сорвал их, оторвав от дерева, питавшегося жизнью земли. И мою душу уже не вернуть, как и эти страдальные ветви. Но ягоды содержат семена, которые в скором прорастут и дадут побеги. Мы оставим их тут, Гленель, и вернёмся домой.

Он неспешно прильнул к ней, словно опасался чего-то. Его движения были неуверенными и растерянными, а холодное тело матери заставляло глаза слезиться сильнее. Тем не менее в её тёплой улыбке таилась волшебная притягательность, а объятья, которые захватили его, крепчали пуще прежнего. Он отчаянно прижимался к ней, томно поглаживая её по спине. Глен считал, что так он сможет хотя бы немного согреть её.

– Мой мальчик, ты должен принять это. Иногда, находясь между отчаянием и предрешением, мы совершаем необдуманные поступки. Но мы должны признать своё бессилие и оставить всё как есть. Однажды ты поймёшь это и забудешь, что такое потеря, забудешь душевную боль, терзающую тебя изнутри. Иногда в жизни случается такое, чему совсем нельзя помочь. Моя душа давно иссякла, но любовь к тебе всё ещё кипит. Никогда не забывай меня, Гленель, но никогда не вспоминай меня такой.

– О чём ты… говоришь, мама? – Он взревел навзрыд у её плеча.

– Оставь омелу. Дай ей новую жизнь.

Облик матери стал расплываться. Он чувствовал, как упирается, как дрожит у её хладного тела, но больше не мог ощутить теплоту. Она упала на спину. Бесчувственно, безвольно, но с последней улыбкой надежды под чувственными слезами.

– Мама?! Мамочка…

Он судорожно схватился за её лицо и увидел свои юные ладони.

– Мама прошу тебя! Не надо умирать, мамочка. Верни её! Верни сейчас же… – Он ревел навзрыд и стучал по ней кулаками, отчаянно пытаясь сделать хоть что-нибудь.

– Не умирай, мама. Не умирай… Почему её забрали?!

– Вставай, мальчишка. Хватит валяться и рыдать, как девчонка.

Он стучал уже кулаками по земле, а слёзы всё не прекращали литься ручьём. Позади раздался яростный мужской голос. Грубый и настойчивый. Вышедший из себя человек ухватил его за плечо и дёрнул к себе.

– Почему её забрали?! Почему? – яростно выкинул он ему в лицо.

– Почему?! Да потому что они звери. Они забрали её, сукин ты сын, чтобы напитать свою душу.

– Какой в этом смысл?

– Мелкий выродок, ты думаешь в этом мире есть смысл? Думаешь, что можешь так нахально позорить свою судьбоносную линию плачем? Запомни, сынок, ты лишь жалкая навозная куча, которая воняет при любом удобном случае. И я незаметно наступил в эту кучу, как и каратель Пирнек. Ты хочешь, чтобы мы постоянно ходили с дерьмом на своих сапогах, мальчик? Отвечай!

Теперь Глен видел карателя Длана Тормерга – одного из самых суровых наставников. За ним злостно скалил зубы лысый ублюдок, каратель Равель Пирнек, язвительный и ядовитый, до ужаса ненавидящий магию.

Прибившись к стволу дерева, Глен гневно отвечал с выступавшими слезами на глазах.

– Нет, наставник.

– Хорошо, малец, – Тормерг неспокойно выдохнул. – Они забирают души, чтобы обрести бессмертие. И таким образом, выкашивают целые семьи. Оставляют детей без матерей и отцов. Магистр привёл тебя в гильдию, чтобы ты понял это. Чтобы ты смог однажды отомстить за смерть своей матери.

– Нечистые твари, – зашипел Равель. – Мы боремся с ними, чтобы люди жили в умиротворении и не чаяли горести от утраты родных. Мы делаем это вместе, как единый кулак, и в этом заключена наша суть. Мы выбрали путь отмщения, чтобы мстить, а не жевать сопли.

– Ты понял, о чём мы толкуем? – снисходительно добавил Тормерг.

– Да, наставник.

– У тебя больше нет выбора, как и нет твоей прошлой жизни. И твоей матери больше нет, и её больше никогда не будет. Но память о ней останется с тобой навсегда. Что бы ты ни делал в дальнейшем, знай, ты будешь мстить за неё до конца своей жизни. Это твой долг, твоя жизнь и твоя вечность. Знаю… Изначально всем тяжело справиться с выпавшим бременем, но время закаляет. Судьба – это путь, который для тебя выбрал страж в лике Риллы и ты пройдёшь его, во что бы то ни стало.

– Я пройду его, – ответил он твёрдо, смотря на блестевшую на солнце лысую голову Равеля Пирнека.

Лучи ярко искрились и слепили его взгляд. Здесь же он почувствовал холод на ногах, словно находился в воде. Глен кинул взгляд вниз и увидел, как стоит босой на камнях в чистом ручейке. Позади снова раздался голос, но уже не мужской.

– Ты не пройдёшь! Он слишком холодный. – прозвучал насмешливый девичий голосок позади.

– Если я не пройду, то значит не сорву тот куст увядших цветов.

Это был жаркий день. Между двумя невысокими, пологими холмами протекал ручей, усыпанный крупными, гладкими камнями. По бурному течению неслись крупные рыбёшки, но Глену они были неинтересны. Он смотрел на завядший куст синих цветов на другом берегу и среди остальной зелени, этот куст рос одиноким. Неспешными движениями он переставлял ноги с камня на камень, стараясь держаться уверенно, чтобы невзначай не подвернуть лодыжку. Слева промелькнул беспорядочный клин расписных зимородков. Птицы безудержно пикировали с веток раскидистых деревьев в прозрачный ручей, ныряли и выныривали уже с мелкими рыбёшками в длинных клювах. Глен тоже поймал удачу, добрался до бережка ручья и вернулся к ней с сорванными цветами в руке.

– Ну, теперь твоя очередь. – сказал он настойчиво.

Она смущённо улыбнулась, убрав переднюю прядь локонов за ухо и вырвала у него цветы. Обернулась и помчалась вверх по холму. Ветер стремительным порывом трепал её иссиня-чёрные волосы, которые Глену казались красивыми до безумия.

Он не ожидал такой дерзости от неё, поэтому стоял как истукан, пытаясь понять её намерения.

– Ты же обещала показать! – крикнул он ей вслед.

Но девочка, озорная и радушная, при всей своей насмешливости и наигранности показывала себя вежливой и бескорыстной, что Глену, несомненно, нравилось, хотя иногда он её совсем не понимал. За неделю своего пребывания в стане врага Глен томил своё чувство мести и, кажется, совсем забыл о гневе и о словах своих наставников.

Взгляд ярко ослепили лучи солнца, и он снова их увидел. Каратели были настойчивы и неспокойно кричали над Гленом. За Дланом снова заблестел на солнце Равель.

– Что ты узнал? – грубо толкнул его Длан Тормерг. – Не молчи, мальчишка. Докладывай всё, что узнал.

– Пока ничего, – досадно ответил Глен.

– Как это ничего? Ты уже неделю здесь, а ещё ничего не узнал?

Равель нагло и гордо прошёлся мимо Глена, пристально посматривая на него.

– Его раны затянулись, Длан, а значит, мы на верном пути. Но ты уверен, что малец вообще справится?

– Я в нём полностью уверен, – резко высказался Длан, слегка тряхнув плечи Глена.

Голос его был слишком груб и грозен, и казалось, что разносился по всему лесу, распугивая всех его жителей.

– Запомни, Глен. Ты должен украсть их свитки. Если там будут элькарские руны, то ты сопрёшь их и принесёшь нам. Только не предпринимай ничего самостоятельно.

– Мы будем ждать тебя здесь же через две недели, в двадцать девятую луну. У поваленного дерева, рядом с потухшим костром, – шипяще проговорил бритоголовый Равель.

– Двадцать девятая луна, Глен.

В ослеплённом видении снова стало проясняться, и Глен увидел, как она оборачивается к нему. Недавно увядшие синие цветки вдруг распустились пышными бутонами. Лепестки больше не были блёклыми, и яркость вернулась к ним. Цветки были мокрыми и блестели в солнечных лучах и в её волшебных руках. Несомненно, девочка отбежала, чтобы спеть цветкам и вернуть им жизнь.

Солнечные лучи мрели в воздухе, переливались, струились у её ладоней. Девочка взглянула на него потерянным взглядом, и он увидел в её глазах огонь. Мелкие огоньки пламени заиграли и устремились из её глаз. Девочка безвольно преклонила голову, словно теряла сознание, а синие цветки окропились стекающей кровью с её шеи.

Это твоя боль?

Она проговорила странные слова, и этот голос принадлежал совсем не ей. Голос зазвенел грубо и глуховато в его голове. Бестелесно и пугающе, отчего Глен скривился и закрыл глаза.

Жалко признавать, что человек не смог справиться с такой глупой болью.

Голос полностью заполнил его разум и с колющей болью, безжалостно вонзался в мозг. Он был в гневе от такого наглого вторжения в его воспоминания.

Кто ты? Откуда взялся в моей голове?

Ты всё ближе и скоро узнаешь… Скоро… Узнаешь… Человечишка будет низвергнут с небесных палат великого. Душа уйдёт глубоко во мрак, откуда никогда не возвратится… Никогда…

Ты уверен в этом?

Голос зазвучал вялым и неживым смехом.

Человечишка зазнаётся. Гордыня выступает, и дерзость выплёскивается. Ты в моей власти. В плену повальной смерти. И я иду к тебе, чтобы закрыть твои глаза навеки.

Сквозь острую боль, пронзающую мреющим светом во взгляде, Глен с трудом произнёс:

– Я жертвую годом.

Он почувствовал, как мышцы в руках и ногах стали ослабевать. Он понимал, что падает на колено. Голос в голове теперь зазвучал разъярённо.

Нет! Подлец, человечишка.

Струившийся свет стал затмеваться чем-то туманным, и теперь во взгляде помрачнело. В правой руке Глен почувствовал гладкую кожаную рукоять меча. Необычные ощущения исходили от левой руки: казалось, что-то обхватило каждый его палец. «Детские ладони?» – изумился он в мыслях.

Но теперь его никто не держал. Он открыл глаза и очень удивился. Лунный свет озарил его затуманенный взор и тёмный, мрачный лес.

Он почувствовал холодный взгляд на своём затылке, чересчур пронизывающий и манящий.

Ему показалось, что он должен повернуть голову, точнее, кто-то ещё был в его голове и пытался повлиять на сознание. Ветки хрустнули позади, листва шевельнулась. Глен обернулся, но видел лишь, как зелень серебрилась на лунном свете.

Он припал на колено, накинул капюшон и схватился левой рукой за арбалет. Арбалет трясся от дрожи. Глен затаил дыхание, а в голове поймал мысль: "Я жертвую ещё годом".

За своим тяжёлым дыханием каратель расслышал, как кто-то пробежал слева и теперь справа. Он медленно повернул голову, но видел лишь мрачный ствол дерева, толстые, грязные корни и сухостой рядом.

Шорохи донеслись и спереди. Они окружали его, кажется. Но он всё ещё не мог понять хозяина этих звуков. Казалось, что их было не меньше десяти. Они забегали чаще, но с передышкой, словно останавливались и смотрели на него. Шептались.

Глен понял, что они его ищут. Проглядывают в лунном свете. Плащ делал своё дело. Зачаровывал взгляд смотрящего и не давал тусклому свету показать его. Тенью стал он мгновенно, но взгляды всё ещё направлялись к нему. Что-то дышало, но неровно. Взбежало вверх по стволу дерева и следило.

Шорох позади. Листва зашевелилась спереди. Глен всё ещё смотрел вниз. Он выжидал мерзкую, призванную тварь, но надеялся, что смертную.

Поглаживая гравированные грани арбалета, прикрыв глаза и слегка приподнявшись, Глен промедлил на миг и припал снова. После повторил действия и услышал тишину.

Его сомнения испарились, а мысли получили ясное подтверждение. Его окружали мелкие создания, боящиеся любого шороха и взгляда, питающиеся страхами и негативными эмоциями. Они находят заблудших в лесах. Выстраиваясь в длинные ряды, твари провожают жертву вглубь леса. К тому, кто смог бы забрать жизнь.

Он поднял голову, осмотрелся. За сумеречными кустами, блестящими от влажности на лунном свету, прятались мелкие фигуры, не иначе как комки. Это действительно дети, только ростом ещё ниже и лиц у них совсем нет.

Он кисло ухмыльнулся, моргнул и увидел белые, мелкие огоньки на тёмных фигурах. Улыбка спала тут же, как и страх пропал.

Они привели его к нему, и до этого Глен не смог догадаться. Весь его путь вглубь леса сопровождали мелкие твари – ивлики, с шестипалыми конечностями и непропорциональными тельцами. Ростом они походили на трёхлетних детей. Он вскочил резко, в припадке выхватил арбалет левой рукой, а правой выставил меч. Глен сразу всё осознал.

Он прокружился на месте, осматривая огоньки, проплывавшие полосами в его взгляде.

«В часы мрака, в месяц провожаний. Вот куда пропадали жители деревень. Кто же вас созвал?» – проговорил он в голове.

– Кто вас призвал? – окинул он их взглядом, направляя арбалет на каждого.

В глубине прогремели древесные скрипы. И снова за его спиной. Глен обернулся, направляя оружие в сторону прохрустевшей древесины.

Но неожиданно корни взмыли из земли, разбрасывая землю и щепки по сторонам. Его ноги обвились грубыми и влажными корнями: сначала мелкими, а после крупными и толстыми. Теперь они его крепко сдерживали и воняли смрадом, гнилью и трупным мясом.

В глубине леса, куда смотрел Глен, восстала обширная тень и проскрипела. За скрипом прошёлся шелест листвы вокруг, и стремительный лесной ветер обдул его лицо.

Громадная тварь блуждала за стволами деревьев и то темнела, то освещалась. Свет открывал невиданной жути существо, обволочённое корнями: гнилыми, земляными и влажными. Они полностью скрывали часть выпуклого в дереве лица. Сверху же свисали кривые, кошмарной черноты, ветви.

Существо передвигалось подобно волку, но задняя часть туловища заметно уступала передней. Задние ветви выглядели поджатыми, в отличие от передних: продолговатых и вытянутых. Тем не менее существо не казалось складным. Это было кривое и изуродованное создание, огромное в холке и полностью покрытое мокрой землёй.

Медленно переставляя огромные ветви, что служили ему лапами, сущность приближалась в лунном свете. Подходя всё ближе, Глен разглядел его мелкие глаза, и в них ярко замерцали огоньки. Как и у ивликов, которые окружали его.

Подойдя ближе, маленькие твари забурчали в кустах.

Глен не страшился, хоть и дрожь бегала от спины к затылку, и холод пробирал его изнутри.

– Кто пожаловал сегодня, детки? Кем полакомится ваш хозяин? – глухо заговорило нечто, отдалённо похожее на древесного оборотня.

Теперь Глен отчётливо видел выступавшее лицо, прикрытое острыми, как клыки корнями. Только клыки были словно перевёрнуты и прорастали из его шеи.

– Молчит. Боится гость. Или, всё же, нет?

Его голос звучал малость приглушённо, но сурово дребезжал исходя из древесных недр, словно пытался пугать до ужаса.

– Какой же тварью ты стал.

– Тварью? Самозванец, – Он промолвил монотонно. – Имей честь проявить уважение ко мне.

– К призванцу Элькарской руной? К таким у меня есть только презрение.

Чудовище сблизилось с Гленом и внимательно посмотрело в его глаза. Глен ощутил стойкий запах гнили из его отверстий. Лицо имело выраженные черты, но всё же скрывалось.

– Человечишка не боится, – чудовище изумилось. – Страх приглушён. Закрыт. Спрятан. В глубине души таишь его и презираешь лишь себя.

– Откуда твари знать, что чувствует человек? – Глен словно задал вопрос самому себе и криво на него посмотрел. – Ну да. Питаться чувствами – это твоё призвание. Или всё-таки уничижение?

Чудовище отклонилось.

– О… Да… Мне знаком твой взгляд. Я уже видел этот плащ, меч и арбалет. Мы не встречались раньше, человечишка?

Глен с трудом видел его во мраке, но ощущал холод и ужасный смрад. Чудовище пригнулось, пронзая своими блестевшими глазами, ожидая ответа.

– Ты видел подобных мне, вероятно. И странно, что ещё жив.

– Жив? – чудовище монотонно прошлось гулким смехом. – Я давно мёртв. Когда-то мне приходилось ходить под кожей склизкого слизняка, но теперь я покрыт древесной бронёй и живородящей землёй. Перемены… Они были так давно…

Чудище озадачилось. Вероятно, Глен первый, кто смог так долго разговаривать с ним.

– Кем ты был раньше? – резко спросил Глен. В его голове и не было мыслей о страхе. – Это было давно? Ты ещё помнишь человеческий облик?

– Ну что ж. Такой настойчивый человечишка видится мне впервые. Кого же вы привели ко мне, мои детки… Смутьян. Суровый смутьян. Твои мысли ощущаются в моих корнях. Детки передали мне твою боль, и мне даже стало горестно. Сочувствием проникся я, что давно мне было неизвестно. Но боль твоя глупа и даже легка. Странно, что человечишка не смог справиться с ней.

– Тебе ещё повезло, что боль моя легка. Так ты помнишь человеческий облик?

– О да… Забвение меня не постигло. Мне ещё есть что вспомнить. Это было полвека назад, человечишка. Далеко жил я, почти на небесах. Жил в страхе. Боялся и прятался. Люди в плащах, что становились тенью днём и ночью, пугали меня. Встреча с ними была ужасающей, но я отправил их к стражу на небеса. Вечного полёта пожелал им и смог спасти своих детей.

– Ты говоришь о карателях?

– Каратели! Так вот, как их звали? Я совсем позабыл те времена, человечишка. Но не забыл, как ты прятался и тенью стал на время. Стало быть, ты тоже каратель?

– Верно.

Чудовище смутилось и призадумалось.

– Это ведь тот самый клинок с рунами огнеглазого, прикосновение к которому обратит меня?

– Можешь не сомневаться.

Чудовище медленно отступило, поскрипывая своими кривыми ветвями, служившими ему ногами, руками и когтями.

– В истинном обличии мне ещё не доводилось встречать карателя. Может оно и к лучшему, а может, ты – засланец судьбы. Если мне привидится птица с чёрно-зелёными перьями, значит, всё-таки пора.

– Может, ты и прав, – Глен наставил на него клинок. – Может, это всё-таки путь судьбы, и я стою там, где оказался бы в любом случае. Но, как бы ты ни хотел поглотить меня, результат будет обратный твоему предвидению судьбы. Готов умереть?

Гнилое древо не обратило внимание на слова.

– А может, ты плут? Лукавишь передо мной, пытаешься запутать и сбежать. А? – он гневно крикнул. – Ты не каратель. Каратель не гонит себя предрассудками, не показывает свою боль. Каратель умеет блокировать магию разума. Или ты оказался здесь…

Чудовище насторожилось и попятилось.

– Ты намеренно пришёл сюда. Позволил ивликам завладеть тобой. Но зачем? Так, ты правда каратель и на твоём клинке выбиты элькарские руны… – голос чудовища потяжелел.

– Ответь на мои вопросы и может смерть твоя… – Глен выдохнул с облегчением. – Будет лёгкой и быстрой. Я дам тебе заснуть, обещаю.

Чудовище разгневалось и замахало своими ветвями, ударяя ими по стволам мёртвых деревьев. Затем оно остановилось и в отчаянии произнесло:

– Мне не убежать, каратель?

Глен ухмыльнулся, почувствовав ещё более сильное сдавливание в ногах. Чудище яростно пыталось что-нибудь сделать, управляя корнями.

– Ослабь свой гнев и смирись. Болт в арбалете тоже заклят, и никакая защитная магия тебе здесь не поможет. Ты ответишь за свои преступления, но пока ответь на мои вопросы. Сколько огнеглазых ты видел при жизни?

Чудовище не отводило блестящего взгляда от земли. Его лицо, словно выдавленное из коры, было обращено вниз, будто именно здесь оно нашло глубокое горе и осознание своей гибели.

– Отбрось обвинения, – неспешно ответил он – Теперь я живу так, и у меня нет другого пути. Ко мне приходят только те, кто глубоко опечален, душевно ранен и гоним страхами. Те, кто давно потерял себя, ступают в мои леса с одним-единственным желанием в сердце. Люди приходят сюда, чтобы умереть, и я исполняю их волю.

– Как у потомка Эльна может развиться сочувствие к людям? Вы считали нас недостойными жизни, отродьями безвольных, наследниками слабых и порочных.

Лунный свет осветил ухмылку на лице чудовища, которое словно было вырезано из коры дерева.

– Но ведь тот огнеглазый, который зачаровал ваше оружие и плащи, в какой-то момент сжалился над вами и предал свою кровь. Разве он не проявил сочувствие к вам? В этом мире, человечишка, не всё так однозначно. Мы лишь инструменты в руках самых сильных, коварных и проворных людей. Их никто никогда не видел, но все знают об их существовании. Даже право по крови не позволяет нам, потомкам Эльна, жить спокойно и прятаться в безмолвии. Здесь нет той жизни, о которой мы мечтали в детстве.

Глен нахмурился и поймал нотку недовольства.

– Такова суть порядка в мире.

– Ты каратель священной гильдии Мардолората, – яростно закричало чудовище, словно охваченное бешенством. – И всего лишь тень в руках магистров и королей, которыми они управляют, как марионеткой. Ты – никто, потому что твоя воля подчинена другим людям. Твой меч, плащ и арбалет – это их право на бескровную месть. И только вашими руками уничтожаются полчища таких же безвольных. Цепочка бесконечного мора никогда не прервётся, пока живы краснощёкие вырожденцы и живы их руки возмездия. Так кто из нас достоин жизни больше: безвольный каратель, убивающий всех и вся без сочувствия, или закрытое от мира гнилое корневище, исполняющее последнее людское желание?

Глен склонил голову.

– Отвечай на вопрос.

Чудище полностью скрылось во мраке, оставив только свой блестящий взгляд. Огоньки мелькали теперь в темноте и опускались. Он пытался скрыться среди других огоньков.

– Мысли твои ясны. Тебе их не скрыть, как и боль внутри. Но скроюсь ли я?

Чудище прошлось гулким смехом во мраке. Глен озадачился, пытаясь направить арбалет в сторону огоньков, но их стало больше. Теперь чудище полностью скрылось и молвило во мраке, а корни спустились и дали волю ногам человеческим.

– Слушай, человечишка. Внимай за моим гласом. Твоя боль была здесь и с пламенным взглядом обратилась ко мне. Она искала человека и просила о помощи. Её просьба была выполнена. Так, кто же теперь попался?

Мрак захохотал, а Глен молчал и слушал с волнительной тревогой внутри.

– Я прятался от вас глубоко в лесах. В мрачных, проросших ярах. Бежал от взора. Закапывался от возгласов. Пока не осознал, что вокруг всё переменилось чарующей тишиной леса. Это успокоило меня, заставило забыть тяготы и невзгоды. Помогло отбросить несчастье и великую злобу человеческую. В прошлом обличии, гневном, жестоком, безжалостном, я пробыл недолго, пока не сотворил заклятие. Особенное заклятие… Оно спасло меня от натуры человеческой и обратило в вековые корни.

– Ты заклял себя в дереве? Ради чего? – Глен растянул острую ухмылку.

– Ради чего… – промычав задумчиво и с придыханием, гниль затрещала корой во мраке, – Ради света, человечишка. Мало людей в Мардолорате, желающих обратиться к мраку навечно. Большинство любит свет. Лучистый, мреющий в тумане, иссякший в лампаде, но всё же светящий. А во взгляде мраку только свет – противник.

Тень улыбки промелькнула на лице Глена:

– Не смог принять смерть достойно, а теперь прячешься во мраке своего света, искажая свою жалкую сущность.

Гниль раздражённо буркнула:

– Но теперь ты здесь, и просьба огнеглазой выполнена. Сколько же вы извели моих родичей. Сколько света вы забрали… Оставили им только мрак и пустоту.

– Они заслуживали то, что имели. В их жизни столько же мрака, сколько и закрытых ими глаз.

– Доблестно молвишь ты, но так и не понял простой сути.

– В твоих словах нет сути. Твои сородичи хотя бы принимали смерть, как и положено. Пред глазами ликов и с пламенем в сердце. Даже в виде гниющих корней ты жалок.

– Сколько же в тебе боли… Негласно мне является мой прежний облик. Заколоченный за невиданным несчастьем, от которого я убегал. Понял теперь, человечишка? Нет большей беды, чем несчастье. Оно уничтожило меня до жути, до зверства и коварства. В зеркала смотреть становилось опасно. Я видел там чудовище.

– Быть человеком – однажды стать чудовищем. – Глен спокойно заметил.

– Я чувствую. Ты страшишься уловить в тишине её хриплый возглас. Боишься элькарского песнопения. Но ты ничего не сможешь изменить. Возгласы прошлых лет гулко пройдутся по всем округам. Зазвучат в головах всего живого, и огонь разожжётся вновь.

– Ложь. Этому не бывать, пока живы каратели.

Чудище снова захохотало во мраке.

– Они все умрут.

– Ложь и всего лишь воображение слабого, скрывшегося от своей судьбы.

– Чтобы воплотить что-то в реальность, нужно проявить воображение. Я воображал с их внутренностями. Обвивал шею их кишками. Навсегда убрал их невинные улыбки, а кожу с лиц сдирал со злостью.

– И после этого вы ещё молите о прощении?

– Мне не нужно твоё прощение, так что забудь о злобе. Ты должен понять, что достичь совершенства непросто. Теперь ты видишь, кто я? Кем я стал? Я уже сорок лет скитаюсь по этим землям и радуюсь. Я не человек, мой заблудший друг. Поэтому я не могу проявить к тебе сочувствие… Ты станешь ещё одной душой.

Огоньки сплелись в один ряд и собрались в восемь взглядов.

– Я один из них. Но ты уверен, что я тот, о ком ты думаешь?

Мысли в голове Глена разбрелись в хаосе, но только один вопрос назрел. Каратель желал подловить чудище.

– Тайный монарх не человек. Он и есть воля, – и он ответил на его мысль.

Чудовище разъярённо накинулось на Глена справа и обхватило его скользкими корнями. Меч и арбалет выпали из рук Глена. Он вздрогнул от чудовищной боли и рухнул на спину, разбрызгивая вокруг себя гнилую чёрную землю. Чудовище сжало его, обвивая корнями, и посмотрело на него двумя лучистыми белыми огоньками.

– Зверства вернутся в этот мир. Они все вернутся… Они начнут убивать и породят новую жестокую реальность. Здесь ни ты, ни я не имеем достаточной силы, чтобы низвергнуть их судьбу. Перья и пепел снова возродятся, но пепла станет больше. Огонь! Пламя! Явится истинный правитель этого мира. Он, как и ты, сейчас всего лишь тень, но таких, как ты, сотни, а он один-единственный. Пять достойных жертв теперь в его руках, и их судьба заключена в изничтожении всего живого. Скоро белый луч пронзит небо, и его увидит каждый в этом мире. Тысячи птиц завопят разом. Перья усыпят землю пеплом, но они никогда не проснутся. Мы заставим их спать навеки.

Глен ощущал неимоверную боль внутри. Его кости сдавливались, а в голове проскользнул вопрос, и чудище ответило снова:

– Я говорю о тех, о которых говорит оно. Наполняет мою сущность неистово, и мне слышится только одно: Мердаур! Мерглана! Я иду за вами, пока вы спите… Спите… Спите… И ты спи, каратель. Ты станешь ещё одной душой.

Уста Глена тронула кислая ухмылка:

– Я жертвую годом.