Возгласы прошлых лет. Часть первая

Плащи Ренора

Солнечный свет с трудом пробивал облака, но даже так было достаточно светло, чтобы разглядеть пришвартованные торговые корабли. Под флагами ниарцев, как считалось, очень холодных и жестоких людей, в порту стояли три парусника и выжидали северного ветра. Высоченные мачты, белёсые паруса с гербом королевской династии Фиелитов, делённым снизу лазурной волной Дарского моря, ниарской саблей в серёдке и червлёным стропилом, устремлённым кверху. Многие находили в этом гербе самовластность и вычурность, но для Фиелитов герб был целой историей. Великие мореплаватели, мастера кузнечных дел, до того сильные и яростные, что легко управлялись с натиском вод и ковали лучшую сталь во всём мире, такие легко могли отстоять Тельтер сотнями годами ранее, но их было слишком мало, чтобы защитить свою землю.

Ещё никому не известный Тель, прибыв откуда-то с юга, высадил полчища даров на земли предков ниарцев-ноашей. Свою страну они звали Ноа, пока тогдашний король-великан не преклонил колено перед захватчиками. С тех пор море звалось Дарским, а великаньи земли прозвали в честь Теля. Возможно, первого короля даров. Как слагали легенды, Тель сжалился над остатками ноашей, подарив им малую часть земли на севере у Меринского архипелага и Орлутских островов, заполонённых гнёздами великих птиц. С тех пор они благосклонно звались ниарцами в честь первого короля, определённого Телем. Земля же их стала зваться Ниаром.

Но на самом же деле Тель оставил ниарцев в живых для королевских целей. Они обязались ему служить и платить дань в обмен на свои жизни, а Тель получал их мастерство обращения с металлом, деревом и камнем. Гадать бы долго не пришлось, правда это или нет. Истина открывалась при первой же встрече с великаном из Ниара. Крупные, мускулистые руки, складные тела, холодные глаза и невозмутимый взгляд. Ростом они были выше самого высокого дара или дорма. Примерно девять или десять футов. В байках же жили двадцатифутовые ниарцы и обычно так говорили не видевшие дальше кружки пьяницы. Длан однажды слышал бранную историю, в которой детородный орган ниарца заменил кораблю мачту. И чего только не придумает людской разум! Стоит применить его не в том русле, и вот ты уже мочишься на бездомного, просящего хотя бы на ломоть чёрствого хлеба, приговаривая:

– Вот тебе жидкое золото!

Родилась эта идея в разуме нехорошего человека Шобо. Точнее, человеком его назвать язык не повернётся. Это была самая настоящая мразь, воплощение бесчеловечности и извращённости. Падкий, слабый и чертовски изворотливый. Поймать его удавалось дважды, но он всё же сумел как-то избежать наказания. Страх в людских сердцах он поднял нешуточный. Такого не то что боялись встретить, о нём просто не говорили. Деяния его были ужасающими. Жертв он насиловал до и после смерти, а убивал изощрённо, каждый раз придумывая особенную картину для покинувших душу тел. Жертвами чаще оказывались девушки, но иногда были и дети. Люди столицы бушевали, требуя найти и казнить таким же изощрённым способом убийцу. Так вести дошли и до короля. Ополчение было усилено, как и дневная, и ночная городская стража. Ночью никто не смог бы потревожить город, если речь не шла об искусном насильнике. Убийства затихали и снова оживлялись. Поговаривали, что в городе образовались целые сети разбойных банд, куда входили воры, похитители, насильники и убийцы. Определённо это были мастера коварства.

И таких людей, как Шобо, было полно в Реноре, и с ними боролись охотно. Отцы погибших, их родня и другие неравнодушные люди, жаждущие отмщения, брали в руки топоры и ножи и ходили по ночам. Охраняли дома и несли что-то наподобие службы. Но убийц было сложно отыскать и посадить за решётку. Коварные, хитрые и падкие на издевательства и извращения. Лжецы, насильники, воры и прочая нечисть, такая же смрадная и скорбная, как и нечистоты в городских каналах, такие изощрялись вывернуться в подходящий момент, откупиться золотым эскулем и броситься на самотёк. Правосудие, определённо, существовало в этих краях, но это было точно не вчера. Местные управленцы из магистрата Ренора лишь отмахивались на просьбы выделить больше стражи, сержантов и ополчения, ссылаясь на то, что в казне денег нет и вряд ли прибавится. Оно и понятно. Король готовился к войне, а рты простолюдинов всё меньше вкушали, а тела их прохудились.

Беззаконие в Дормовии процветало, и это, несомненно, волновало Длана. Дай волю таким, как Халлер, и через неделю в городе всё бы обратилось миролюбием и человечностью, но всего лишь на время. Пока существует жадность в головах и слабость в сердцах, люди будут питать себя страхами, вплоть до самопоедания. Возможно, такой же слабостью и жадностью питался Тель. Впрочем, его пристрастия на славу послужили в будущем. Лучшие корабли и моряки были перед Дланом, в порту Йорфена, быстро загружая в трюмы провизию на долгий путь по морю. Возможно, такой же слабостью питаются подчинённые Длана, прозвав себя коварными борцами за справедливость. Никакой выдержки и самоконтроля, и с этим, определённо, нужно было что-то решать.

Он стоял стройно и невозмутимо на пирсе, продавливая тяжёлыми ногами доски и не давая порывистому ветру даже сместить себя. Лицо его казалось камнем во время раздумий, и думал он частенько. Обычно Длан носил каштановый плащ, но сегодня на нём был серый, из грубой и рыхлой байки, достаточно тёплой и идеально подходящей для морского путешествия. Подпоясанный тёмный кафтан сидел свободно и спускался ниже колен с прямым вырезом для ног. Аккуратный вид и тёмные, с едва проступившей сединой кудри, подбритое лицо – сегодня магистр явно выглядел торговцем. Любой бы простак так сказал, только увидев серебряные и позолоченные кольца с разноцветными камнями на его пальцах.

Позади кто-то окликнул:

– Торговец перьями!

Это был Халлер, с особенной ехидностью в голосе. Обернувшись, Длан встретил его в белом плаще, скреплённым серебряной булавкой. Под его плащом красовалась узорчатая, каштановая рубаха, заправленная в тёмные, домотканые штаны и подпоясанная алым ремешком. Русые, длинные патлы с трудом прикрывали шрам на брови и остро блеснувшую улыбку.

– Не ожидал вас сегодня увидеть, одиноко стоящего на пирсе, – он сблизился слева и приподнял рубцовую бровь. – Провожаете корабли в дальнее плавание?

Длан фыркнул:

– Твой сарказм бодрит, но попрошу его оставить для моряков.

Халлер поравнялся с Дланом, продолжающим смотреть на паруса и стоять невозмутимо. Кажется, ему было совсем плевать на всё, что происходит вокруг него.

– Доброе утро, магистр. – Улыбка с его лица спала. – Грег и Эвард прибудут с минуты на минуту.

– Почему опаздывают? Впрочем… Спрошу у них сам.

– Не спешите их отчитывать. Они кое-что выясняют у наёмщика.

Неторопливо набрав воздуха и также его выдув, Длан ощутил некое раздражение. Своих подчинённых он принимал за детей и все их действия признавал баловством. После последней встречи с бежавшим заклинателем, которого так и не удалось найти, Грег, Эвард и Халлер почуяли расслабленность в умах. Покорность же их сменилась вседозволенностью, а приказы грамотно пропускались мимо ушей. Ухищрённость карателей была на высоте и тщательно укрывалась, но только не от глаз и ушей прожжённого магистра. Поэтому Длан знал об их деяниях по ночам. О том, как они пытались очистить столицу от убийц, воров, насильников и прочей дряни, прилипшей сухой грязью к дорогам Ренора. Нередко карателей звали чистильщиками, только никто не знал, что они каратели.

После ужасных слухов о маньяке Шобо Халлер будто сорвался с цепи. Это было пару лет назад, когда об убийце уже знавали в столице. Тогда Халлер неравнодушным тоном умолял Длана помочь людям и вычистить улицы от убийц, воров и насильников. Похоже, он питал слабость к страшным деяниям и проникся сочувствием, так как знал, что такое любовь и потеря родного человека. Единственным близким для него была родная сестра, ради которой он жил. Оберегать её было его смыслом даже после вступления в гильдию. Поэтому он умолял об отмщении и наказании, ведь погибали такие же чьи-то сёстры. Но Длан был строг и знал, что такое контроль и самообладание, поэтому грубо отказал. Халлер же вернулся с небезучастными Грегом и Эвардом, и теперь они молили вместе, но всё было тщетно. Длан не позволял раздуриться последним карателям Дормовии, поскольку берёг их как собственных детей и место им только рядом с отцом, в одной из священных гильдий Мардолората. Вечный жизненный долг прозвучал тогда не боле немало сотню раз, и дети отступили, а напор их спал. Ровно до того момента, пока слухи снова не поползли по столице. Кровь невинных продолжала окроплять столичные земли, а завывания скорби по убитым напрочь раздробили сердца последних карателей Дормовии. Тогда и начался ночной парад мести. Надев плащи карателей, они не оставляли и шанса преступникам. Выискивали они их через уши гильдии и мастерски укрывали свою месть от магистра. Но не прошло и месяца, как Длан обо всём прознал. В наказание он понизил их жалование и пригрозил священным судом. Потому что каратель несёт кару только на отпрысков династии Эльнов и никак иначе. Но покорность не смогла устоять перед мягкими, изувеченными сердцами. Им хотелось и дальше играть в героев, убивая насильников, воров и душегубов. И время от времени снова ступали на тропу мести, ради того, чтобы каждый неверно думающий, забивался по углам от страха. Люди на таких надеялись и веровали, что в городе появились истинные творцы трактатов. Теперь чистильщиков боялся любой преступник, думая, что они и есть тень, шагающая позади них. Тьма же, спускавшаяся по вечерам, возрождала естественный страх в их больных головах, пока городские стражники и ополчение получали в лицо едкое возмущение, Халлер, Эвард и Грег воодушевлялись восторженными речами в свою сторону. Правда, никто так и не узнал, кто эти самые чистильщики. Впрочем, никогда не узнают.

Последние свои вылазки они укрывали ещё тщательней и в течение года ловили преступников. Воров они связывали, после выкидывали на улицы с повешенными на их головы табличками, с надписями «Тот, кто воровал». С убийцами же не церемонились. Кончали их на месте. Будь то в доме, во дворе или оживлённой улице. Длан обо всём догадывался, но более не встревал и делал вид, что совершенно не знал причастных к отмщениям. Дети играли мастерски, и за них он уже не беспокоился. К тому же им это шло только на пользу. Преступников было поймано и казнено не так много. Около тридцати за год. Но насильника Шобо поймать не удалось, как и вскрыть преступные ячейки столицы. Слишком мало было людей для этого и ещё меньше – золота.

– Неужели что-то связанное с письмом из Тельтера? – грубо вопросил Длан.

Халлер чуть преклонил голову, словно ожидая наказания.

– Нет, магистр.

Длан проскрипел зубами и недовольно цыкнул, неспешно повертев головой. После, закрыв глаза и снова их открыв, неторопливо повернулся к Халлеру лицом. Тот, всё ещё опустив голову, смотрел боком из-под рубцовой брови. Длан посмотрел по сторонам и среди оживлённых трудяг, не увидел тех, кто смотрел бы на них. Глаза Халлера мигом смутились и не ожидали, что Длан всадит кулаком ему в брюхо. Он лишь прохрипел, схватился и встал стройно с прямой спиной.

– Тогда запомните, что теперь вы выполняете только обозначенные мной задачи!

Длан был ниже на голову, но это не помешало вернуть Халлера к покорности и священному долгу. Теперь он молчал и внимательно внимал речь магистра.

– Там, куда мы плывём, есть дела поважнее, чем ваши теневые игры.

Халлер снова смутился.

– О чем вы, магистр? Грег и Эвард только хотели узнать, сколько стоит сейчас наёмник, – пытался отбиться сарказмом Халлер.

– Вы уже наняты мной. И это случилось десятки лет назад.

После серьёзности в голосе Длан утешился, разглядев среди оживлённого люда Грега и Эварда. Шли они размашисто и вразвалку, словно несли радостную весть и малость побранивались на ходу. Грег был гладко выбрит. Его складное, мускулистое тело с трудом укрывалось за каштановой, подпоясанной туникой, а на плечах грозно сидел лазурный плащ, порывисто развевающийся за ним. Обычно взгляд Грега был холодным и отблескивал некой жёсткостью, но точно не сегодня. Идущий рядом Эвард казался его младшим братом, хохотавшим и задорно улыбавшимся. Приземлённый, с короткими ногами, сухой в лице и бородатый. Покрывал его тёмно-зелёный плащ, за которым проглядывалась антрацитового цвета рубаха, а ноги облеплялись тёмными шоссами. Вступив на пирс и прогремев шатающимися досками, они зашагали стройно, а лица их сменились серьёзностью. Взгляд Длана был разъярённым.

Подойдя ближе, Грег тихо заговорил:

– Мы добыли вести и их несколько, – его короткие волосы на голове словно вздыбились. – Первая – самая странная. Некоторые матросы делятся слухами о плаще со звёздами Аэрдина, но говорят об этом без огласки. Держатель плаща находится на одном из трёх кораблей, но кто он – не знает никто.

Грубый голос Грега прервал Эвард и звеняще продолжил:

– А вторая… – Эвард окинул взглядом всех поочерёдно и снова посмотрел на магистра, – Корабли Ильдарии уже месяц не заходили ни в один порт Эскультера. Их даже не было видно на горизонте. Даже не было писем об их отплытии… – с некой загадочностью закончил Эвард.

Последняя новость пробрала Длана, но он решительно думал, что дело здесь в случайности.

Халлер решил разбавить кислые мины и, приподняв рубцовую бровь, спросил:

– А наёмщика вы зачем расспрашивали?

Грег, кажется, не мог найти ответа. Скривив рот, он почесал затылок и только протяжно выдул воздух толстыми губами.

Куцый Эвард неспешно промолвил, положив руку на плечо Халлера:

– Нет никаких сведений о том, кого ты ищешь. И в следующий раз не бей так сильно. Бедолага ведь мог и помереть.

– Следующего раза не будет! – разъярённо проговорил отвернувшийся Длан, но не торопясь. – И прошлого тоже не будет, как и нынешнего, если вы и дальше будете упиваться местью.

Халлер недовольно отвёл взгляд и снова припустил голову, выслушивая наказание. Впрочем, Грег и Эвард тоже внимательно слушали, словно принимая отчёт недовольного господина.

Глаза Длана налились кровью. Нутро его закипело, но пыл спал мгновенно. Здесь, на виду у людей, нельзя было показывать эмоции.

– Думайте о письме утром, днём и ночью. И не позволяйте себе отвлекаться на обыденность. Написанное не может быть ложью, и это та истинна, с которой нам предстоит столкнуться. И мы ближе всех к тому, чтобы всё предотвратить.

Отчитав детей, Длан вспомнил, как учил и наказывал автора письма. Это было слишком давно, но он всё ещё помнил каждого своего ученика.

Мальчишку звали Гленелем. Точнее, он сам так себя называл. Был таким же сироткой, как и Халлер. Один в жестоком мире. Без отца и матери. Братьями и сёстрами для него были такие же сиротки в приюте, но он на корню отказывался их принимать. После смерти родителей Гленель был обижен на всех и вся. Упивавшись жестокостью и яростью, он в кровь разбивал кулаки о лица негодяев, и невинных. Ему было всё равно. Он хотел выместить свою злобу на других мальчишках, словно винил их в своём страшном горе.

Такой пыл по нраву запомнился магистру Ильдарийской гильдии – Кателю Юндару. Поэтому мальчишка был взят под крыло и вскоре вступил за порог священной гильдии. Познав свою судьбу и цели, пройдя годы обучения, Гленель, наконец, оказался на первом своём задании. Длан отмечал тот месяц судьбоносным и всё благодаря новому ученику. Никто и не думал, что юнец выживет. Тем более никто даже не предрекал, что Гленелю посчастливится узнать правду.

– Моё имя Гленель, а не Глен, – выдал он тогда ещё ломающимся голосом.

Каратель Равель Пирнек, с сияющей и переливавшейся лысиной ответил на это громким хохотом, от которого, кажется, все лесные птицы вздрогнули и бросились в полёт.

– Ты больше не Гленель. Твоё прошлое осталось там, где было грудное молоко, обмоченное исподнее и писклявые визги негодования. А теперь ты Глен и почти состоявшийся каратель, позабывший о том, что такое детство, – строго излагал Длан.

– Ты понял, что сказал каратель первого ранга? – шипяще и по-змеиному спросил Пирнек со злобной улыбкой на лице. Пирнек всегда всех раздражал своими ядовитыми высказываниями, потешным нравом и злобными ухмылками. Но Глену он не нравился больше всего, потому что вечно над ним измывался и бранил словом. Поэтому Глен всегда смотрел на него исподлобья разгневанными глазами и равнодушно отвечал.

– Понял.

– Теперь запоминай. Ты, поломанный и избитый, попросишь помощи в этой горной деревушке. Видишь ту хижину слева? – Длан показал рукой.

– Та, с курящимся дымком? – растерянно спросил Глен.

– Именно. Там живёт женщина с дочерью, и она староста этой деревни. Этот надел принадлежит знатному рыцарю, поэтому будь аккуратен и не забывай свою легенду, – снова строго повторил Длан.

Глен смотрел испуганными глазами.

– А кем избитый? – и вопросил со страхом.

– Не переживай. Я лишь подкрашу твоё лицо и сломаю тебе руку. – противно зашипел Пирнек и влепил юнцу несколько раз по лицу.

– Терпи, Глен. Это твой долг. – под избиение приговаривал Длан.

Пирнек бил не сильно, но точно и в любом случае больно. Он навешивал ему по груди, животу и плечам, но юнец не сопротивлялся. Со рта его уже лилась кровь, а губы лопнули под ударами. Напоследок Пирнек по суставу выломал руку Глену, и тот истерично закричал во весь голос в глухом лесу. Длан со стыдом вспоминал те дни и корил себя за то, что мальчишке пришлось испытать. Впрочем, он стал чертовски мастерским карателем и был на слуху во многих гильдиях. Этим определённо стоило бы гордиться, но только не Длану.

Товаром, который они везли, были пух и перья. Сорок набитых доверху мешков уже лежали в трюме. Там же были и их лошади. По сходням каратели поднялись на палубу, и с этого начался их путь. Расположились они в каюте, в которой было достаточно места: четыре койки для каждого по отдельности, стол для письма и приёма пищи, четыре стула и тумбы с ящиками. Освещённости хватало: масляные фонари, подвешенные на крючках и отвратно пахнущие свечи на жиру. Грег открыл бочонок эля и стал разливать по кружкам, у которых уже стояли блюдца с запечённым мясом, похлёбками из полбы с морковью, кусок сыра и свежие овощи. Каждый теперь присел за стол и внимал речь магистра.

Длан сурово начал:

– Мы вступили на сложный путь. До нашего прибытия всё может измениться как в лучшую и прискорбно, если в худшую сторону. Если вдруг случится что-то, что сможет разъединить наш кулак, то запомните: каждый из вас должен созвать совет. Как известно из письма, заклинателей в Ильдарии много. Тем более они объединены под началом безумца. Каждый из вас должен вспомнить, зачем он здесь и как тут оказался. Снова зачту письмо своего бывшего ученика, но теперь полностью:

«Пишу в спешке. Мной был получен конверт с письмом от карателя первого ранга – Фиста Фейра, где он задокументировал допрос человека, как он полагал, принадлежавшего к крови Эльна. Месяц назад Ильдарию предали огню на юге. Города горели один за другим, но в этот раз огонь смогли потушить. В связи с этим, король Ильдарии Урнер Вельдан выдал приказ магистру гильдии отправить карателей в города, чтобы проверить наличие заклинательного следа. В конверте также находится часть свитка заклинания, как я считаю, относящегося к целительному. Пометок на бумаге нет, так как она порвана. О второй части ничего не известно. Из письма ясно, что допытываемый бредил о «тайном монархе», который смог собрать скрывавшихся и обратить их общие силы против нас. Заклинатель вымолвил достаточно, чтобы понять о сложной обстановке, связанной с короной и гильдией Ильдарии. И Фист предполагал, что король имеет некие секреты. Он пишет дословно: «Этот тайный монарх, как излагает та, что лишилась пальцев рук, имеет стойкие связи с короной, и только поэтому ему удалось отыскать их всех». Фист также пишет, что тайный монарх покажется только тогда, когда соберётся весь народ Ильдарии. Имеются не подтверждённые вести о гибели всех карателей гильдии, но это мне только предстоит проверить. Конверт получил от сира Виеля Вилейна, который, в свою очередь, получил его от погибшего гонца гильдии Когтя. На передаче в постоялом дворе на нас напал заклинатель, обрушив град молний. Заклинание стойкое к воде. Разгоравшееся пламя от попаданий молний не тухло под стеной дождя, и такое мне видится впервые. После случилось ещё одно нападение. Уже по дороге к Арсмерду в компании сира Виеля Вилейна, его людей и выживших постояльцев на нас снова напали. В этот раз были посланы призванные существа – огненные призраки. И нет сомнений, что заклинатель был огнеглазым. Призывал их женский голос: скрипящий и глубокий. Мне удалось их обратить и остаться в живых. Пишу из Арсмерда, в доме своего давнего друга – графа Эйвенда Вилейна. Отсюда спешу в Нареграт и передаю письма магистрам гильдий в Дормовии, Антельдарии, Тарвии, Атверии, Оврии и Лаверии. Снова отправлю голубей, как встречу магистра Юндара и передам ему конверт. И хочу вас предупредить: в Ильдарии изменилось многое. Люди покидают деревни, а некоторые и вовсе пропадают под покровом ночи. Заклинатель, с которым мне пришлось столкнуться, явно изучил все возможные магические текста. И нельзя отрицать, что они превзошли себя.

Глен Локрог, 27.05.106 от Р.Э.»

Дату магистр прочитал ещё раз, но уже тише и словно погрубев:

– Двадцать седьмая луна месяца провожаний, сто шестого года от руин Эльндара…

– С момента написания прошли две недели… – вздохнул Эвард, поднёсший эль ко рту.

Халлер гоготнул:

– Даже если и так – мы всё равно не успеем помочь. Нам плыть месяц и ещё несколько дней скакать из Ниара.

Грег треснул по руке Эварда и нахмуренно на него взглянул.

– Даже если и так, то пожелаем Глену Локрогу разузнать правду и выпьем за надежду… – он неспешно встал и поднял кружку.

За ним встали все, и Длан прискорбно проговорил:

– И за жизнь.

После этого магистр всё время находился в раздумьях, пока его подчинённые то и дело травили байки с моряками, играли в «Кто, о чём подумал?», кости и карты; ловили рыбу, пока парусник на якоре и купались в море по солнечным дням; Эвард каждый вечер играл на лютне и пел, а Грег с Халлером громогласно подпевали. Со дня отплытия прошла неделя. Длан почти всё время пребывал в каюте для четверых, которую он вежливо купил за баснословную цену в двадцать четыре эскуля. Например, мастер кузнечных дел за такую цену мог купить двадцать четыре наковальни. Впрочем, даже ездовая лошадь стоила почти в два раза меньше – всего десять эскулей. Цена была высокой для Длана, но слишком низкой для покоя. Редко он выходил на палубу и обычно к вечеру, то и дело, расхаживая по ней к носу парусника и обратно, наворачивая круги раздумья. Вечером его особенно радовало поскрипывание деревянной основы корабля и звук рассекающихся об киль морских волн. С трепетом он вдыхал свежий воздух, вспоминая прошлые плавания. В Тельтере Длан не был давно, около двенадцати лет, и последнее его путешествие оттуда сдалось опасным. Всё потому, что у него был припасён особенный подарок для короля Бривека, и любой, прознавший об этом, мог стать помехой на его пути. Но в Эскультере его приняли с теплотой, поставив на место магистра гильдии. Этот пост был лично одобрен священным судьёй, святыми прислужниками стража и орденом паладинов, и лично Бривеком Клейвеном. Вновь принеся присягу, Длан оказался на вершине, но рядом теперь никого не было. Дом его всегда был в столице Ильдарии, и он вновь туда возвращался с надеждой, что родное всё ещё там живо.

Нередко он зачитывался на своей койке книгой со сборником стихов, которую купил ещё в столице у известного Ренорского виелиста – Када Бонте. Собственно, он и был автором этих стихов, и продавал свои труды в лавке неподалёку от Чёрного замка Клейвенов. Последний стих сборника Кад Бонте как раз посвятил недавней пропаже принца Тэнея:

Длан с ухмылкой вспоминал текст этого стихотворения, так как побег принца Тэнея выдали за похищение разбойной бандой. До чего же абсурдно это звучало, но правда всегда была на стороне короля. Как и гильдии, суды и святые ордены паладинов, все подчинялись монарху, но в этот раз – только гильдия карателей Ренора решилась на самодеятельность. Текст в письме не подразумевал отлагательств, поэтому Длан лишь отправил гонца к королю с уведомлением о том, что каратели отправляются в Тельтер. Естественно, не ожидая его ответа. Бривек был всегда благосклонен и в этот раз точно не сменится яростью. Наверняка ему даже нет до этого дела.

Прошла ещё неделя, как и были пройдены сотни морских миль. Путь к Тельтеру по спокойному морю занимал месяц, но по бушевавшему – полтора. На четырнадцатый день Длана неожиданно разбудил Эвард, словно был ошарашен чем-то. Едва раскрыв глаза, Длан поймал палящие солнечные лучи, преломлявшиеся от окон в каюте, и не ощущал бодрости. А где-то на палубе слышались оживлённые споры.

– Магистр, просыпайтесь! Грег! Халлер! Вы должны это видеть, – серьёзно молвил Эвард

– Что случилось?! – всполохнулся Длан и мигом вскочил из койки.

– Капитан корабля сегодня ночью потерял семерых матросов. Они были зверски убиты, пока спали в койках на нижней палубе.

Халлер с Грегом мгновенно поднялись с коек, словно совсем не спали и одновременно вопросили недовольно:

– Кто убийца?

– Мальчишка, – мрачно ответил Эвард.

Все трое стояли стройно, но глаза их были чертовски удивлённые. Кажется, они совсем не ожидали того, что услышали.

Длан был в исподнем: белой рубахе и серых кальсонах, и стоял так, будто его застали врасплох.

– И что дальше? – магистр недовольно заворчал.

– У мальчишки нашли плащ со звёздами Аэрдина и такую же чёрную тунику, – ответил Эвард.

Халлер нахмурил ещё не порезанную вторую бровь:

– Может, это он, магистр?

Они вышли из каюты на палубу и уверенно зашагали к толпе моряков, стоящих полукругом. Моряки шумели, бранились и наполнялись злобой:

– Повесить его!

А кто-то радостно запищал:

– Протянуть ублюдка под килем!

Некоторые матросы сдерживали ярость других. Подойдя ближе, Длан разглядел за складными спинами моряков капитана в длинном, лазурном одеянии. Он стоял над мальчишкой и поднятыми с нижней палубы телами матросов. Все как один были окровавлены и проколоты не один раз. Лица их охладели, а глаза будто замерли перед страхом. Видимо, они и не ждали смерти. Рядом на коленях стоял мальчишка: грязный и озлобленный, с запёкшейся кровью на руках и лице. Руки его были связаны за спиной, а глаза блестели алой яростью. На нём была одета белая рубаха, измазанная тёмными и густыми пятнами крови. Лицо его было опухшим и разбитым.

– Да он весь трясётся! – удивлённо подметил Грег.

Мальчишка содрогался и пытался вырваться. Во рту его был кляп, который он будто хотел перекусить зубами. Без сомнений, в нём находился зверь, и глаза его не врали. Словно разъярённый пёс внутри, только плачущий от злости и боли. Внешне же он больше походил на щенка. Мелкий и худощавый, словно ел месяц назад. Странно было только одно: перед мальчишкой лежал труп девушки. Избитой и сломленной. Капитан парусника наставил свой сапог на голову мёртвой, а мальчишка только смотрел и разъярённо замычал. Настолько яростно, что прозвучал громче шума от жаждавших мести моряков. А в руках капитан держал чёрную тонкую ткань, похожую на бархат или шёлк. На ней был вышит герб династии Клейвенов, на которой когда-то сияли серебряные звёзды их предка – Аэрдина. Но сейчас они не сияли, как прежде. Кровью залились звёзды и только излучали скорбь. Тринадцать звёзд обозначали тринадцать лет его правления.

Длан внимательно осматривал мальчишку и уже видел эти глаза однажды. Такой же взгляд: безжалостный, холодный и устремлённый, словно недвижимый. И эти глаза смотрели на жертву точно так же и даже не думая о совершившем. Жертв тогда было заметно больше. За месяц своего предназначения мальчишка стал кровожадным убийцей. И всеми его жертвами были жители горной деревни. Он держал в своих дрожащих руках окровавленный кинжал, и каждый его палец пытался освободиться из кулака. Нутром он не хотел этого делать, но убитая, со сломленными глазами девочка уже лежала на его коленях. Он крепко обнимал её сзади вокруг шеи, с которой стекала алая, тёплая кровь, и настолько горячая, что от неё шёл лёгкий пар. А вокруг уже хватилась огнём вся деревня. Огонь стремительно перекинулся с крыши на крышу, и вот он уже был здесь, над проёмом двери, у которой сидел Глен, невозмутимо поглаживая лицо сломленной души. Крики, что доносились из запертых хижин, были ужасными. Пламя уже взяло каждое тело и шансов у людей не было.

Вместе с Пирнеком они следили за юным карателем в лагере неподалёку от деревни, и им было важно понять, сможет ли он добраться до истины. Длан тогда был яростно озадачен, смотря на кровожадную картину. Луна ярко освещала тот вечер.

– Отпусти ребёнка! – плачущим и молящим голоском, почти на последнем издыхании проговорила тогда матерь девочки, что звали Арнессой. Она всё ещё дышала. В окровавленном сером платьице лежала на ногах мальчишки Глена и что-то пыталась ему сказать. С уголков её глаз стекали слёзы и смешивались с кровью у горла. Взгляд её был устремлён к звёздному небу и сияющей, тусклой луне. Но в глазах отблескивал мерцающий огонь. Там действительно было пламя. Пламя, что горело у неё внутри, было зажжено Гленом, но вряд ли ещё горело. Он словно сжёг её заживо внутри. Глаза её были в смятении и наверняка не ожидали такого исхода. Она точно смотрела и в его глаза, пытаясь найти ответ тому, что произошло. Но только видела червлёную ярость от лопнувших сосудов. Дикий взгляд Глена под капюшоном плаща был направлен на Длана. Он смотрел на него как зверь, а рука его дрогнула и под завывания растерзанной горем матери, вместе с кинжалом направилась к телу сломленной души. Девочка мигом охладела, а Глен произнёс:

– Мой долг. Моя жизнь. Моя вечность.

Он яростно кричал и не переставал дичать дальше. С каждым разом его рука наливалась кровью под неумолимые возгласы, но он не убирал взгляда с Длана. Он точно хотел что-то сказать этим. И в этом не было коварства и не было страха. Мальчишка точно знал, что делает. Разрывая глотку ярым восклицанием, каждый его удар сопровождался одной строчкой девиза:

– Мой долг.

Кинжал поднялся:

– Моя жизнь.

И снова застыл в сломленной душе:

– Моя вечность.

И он не перестал бы повторять, если бы Длан с Пирнеком не прекратили этот ужас. Даже опытные каратели никогда не были такими кровожадными. Упиваясь местью, мальчишка точно не задумывался, что рано или поздно он будет платить своей душой. Никогда ни один каратель не совершал подобного. Все они считали себя спасителями людского мира, но почему-то всё ещё оглядывались по сторонам.

– Мой долг. Моя жизнь. Моя вечность, – сказал мальчишка в последний раз и закрыл свои дикие глаза. Глаза, что олицетворяли вечный жизненный долг. В воспоминании Длана это являлось истинным кошмаром, а возгласы прошлого словно раздирали его душу. Для него это было чудовищной трагедией, потому как он не смог перевоспитать мальчишку. Не смог выбить из него глубинную месть. Не смог стать примером для него. Не смог зародить человечность в диком звере.