Возгласы прошлых лет. Часть первая

Вечный жизненный долг

Небеса всё ещё изливали годовые запасы воды. Гром яростно ревел где-то очень близко, а молнии с каждым разом все сверкали над нагорьем и горными сводами.

Глен ступил за порог в хижину, лишённую хоть какого-нибудь света, но что-то или кто-то зашуршало в темноте. Светом освещалась комната только на миг, но даже так ничего не было видно. О своём присутствии нечто стало предупреждать тревожным мычанием, словно бык звучал в углу, только хрипящий и явно старый.

Глен затворил дверь, и в полутьме, в полумраке проглядывал нечто трясущееся и забитое в углу, мрачное, как и темнота вокруг него. Точнее, это был один большой комок, но даже так было не понятно, так как перед глазами явилась рябь.

Глен шагнул с осторожностью, а половицы под ним заскрипели. То, что забивалось в угол, кажется, пугнулось и заныло.

Правая рука Глена была на арбалете, а левая обхватывала рукоять кинжала. Сделав ещё несколько размеренных шагов, Глен проглядел тёмный силуэт в углу. В кромешной тьме, едва на мгновение после удара молнии, Глен узрел то, что забивалось в угол. Что-то тёмное восстало тенью и ужасно закряхтело, будто это был старик. Вместо радостного приветствия тень яростно заорала и кинулась в сторону Глена, опрокинув стол и стулья. Тень мычала и издавала звуки тревоги. Она словно тряслась и, поднявшись на одном уровне с Гленом, стала жутко смердеть потом.

Глен содрогнулся и едва успел отступить, недоумённо произнеся:

– Что ты такое?

А далее послышался свист клинка. Мгновенный, но показалось, что долгий. Клинок пришёлся слева и едва осветился снова сверкнувшей молнией, но не задел Глена. Свет показал меч, вложенный в руку заросшего, старого старика. Потного и мокрого. Глаза его словно вытекли и остались тёмными синяками над щеками.

За этот миг Глен сразу разглядел старика. Видевший испуг человек, пронизанный страхом и горестью, выглядел даже лучше, чем то, что восстало перед ним. На нём просто не было лица, и вместо него излучалась потеря всех жизненных сил. Кожа была изувеченной, в шрамах и ссадинах. Борода и волосы седыми, почти что белыми, словно ужас пронизывал его.

Рубящий удар снова пришёлся слева, правда, слишком неторопливый и явно отчаянный. Глен, тут же выхватив кинжал, отразил клинок и придержал его, внимательно посмотрев тому в глаза. Вновь свет за окнами осветил комнату внутри, и Глен тут же ужаснулся. Кинжалом он придерживал пламенеющий клинок: волнистый и с вырезанными рунами на нём.

Старик в тот же миг вытаращил глаза, всматриваясь под капюшон Глена. Он испуганно заорал:

– Умри, ублюдок Эльна!

Глен узнал его по голосу: гнусавому и глубокому, но только теперь звучал он старчески.

– Юндар? – на удивление произнёс Глен, надеясь, что он ошибается.

То, что держало меч, раньше, было великим магистром, свершившим тридцать семь приговоров. И он давил на клинок со злобой. Даже слышался особенный скрип соприкасающихся зубов, но потуги его были тщетны. Он шипел и кряхтел, но после того как Глен наставил на его лоб арбалет, мигом перестал издавать любой звук.

– Опусти меч, Юндар, – громогласно пригрозил Глен. – Брось меч!

Меч из рук вывалился на пол и ударился со стальным звуком. Сам же старик с грохотом откинулся назад, сбив стул позади. Он мгновенно забился обратно в угол и стал причитать:

– Огонь. Пламя. Огонь. Пламя. Огонь. Пламя…

Покрытый тьмой Глен, грохочущим голосом прозвучал снова:

– Юндар! Ты помнишь это имя?!

Но получил в ответ только лишь:

– Огонь. Пламя. Огонь. Пламя…

С каждым повторением его голос звучал всё громче и хрипел с особой дрожью.

Снова разразился гром, а за ним вновь осветили хижину сверкнувшие вдали молнии. Глен лишь стоял, полуосвещённый, а глаза старика необычно засверкали. На столе Глен разглядел фонарь и пару свечей, выплавленных почти до основания. Свиной кишок на фонаре был разорван в клочья и свешивался.

Под завывания Глен достал огниво из подкладки промокшего до нитки кафтана. Благо камни были едва влажными, он чиркнул ими резво и сильно. Искры мигом вылетели и подожгли фитиль одной из свеч. После поднеся её к фонарю, он увидел, что комната озарилась тусклым светом. Он зажёг все свечи, что стояли на столе. Было важно, чтобы старик видел его лицо. Тот лишь накрылся плащом, чтобы укрыться от света. Судорожно забиваясь в угол, словно пытаясь переломить обширные балки стен, старик не переставал повторять:

– Огонь. Пламя. Огонь. Пламя…

В моменте он сказал это с насмешкой и зловеще гоготнул, а после захихикал пискляво. Рот его был весь в слюнях, стекающих слизью по седой бороде. Губы дрожали, словно от холода. Плащ его был весь изорван в клочья, как и остальные лохмотья. Лоскутами они висели на его ногах, едва прикрывая босые и грязные ступни, которые, содрогаясь, он ставил друг на друга снова и снова.

– Огонь. Пламя. Огонь. Пламя… – взвыл он снова.

Глен шустро шагнул к нему и схватил за грудки:

– Юндар! – прокричал он ему в лицо, но тот только извивался и вырывался.

Кулак Глена налился кровью и влетел в тревожное лицо. Хлестнув слюнями, старик на миг был потрясён, словно вернулся из своих закутков, но снова проговорил:

– Огонь. Пламя. Огонь. Пламя… Он поведал мне о величественном огне. Пеплом станет земля, а каждый житель Ильдарии огнём вспыхнет изнутри.

Кровь в поджилках Глена так и норовила выплеснуться из сосудистых оков. Он напрягся и со всей силы швырнул измождённое тело к окну.

– Приди в себя, Юндар! – снова громом прозвучал Глен, а молнии вновь осветили хижину внутри.

На миг показалось, что, изведённый предрассудками, пришёл в себя и, высунув язык, стал водить им по жёлтым зубам. Глен прибавил ударом мокрого сапога по его лицу. Тот лишь охнул от боли и попытался отползти, но крепкие руки Глена не позволили ему. Он ударил его кулаком в брюхо, нагнулся и снова схватил за ворот:

– Вы ополоумели, Юндар!

Неожиданно старик схватился за руки Глена:

– Альвет! Слишком поздно! Мы обречены! – он растеряно воскликнул сквозь седые патлы, которые поднимались от исходившего воздуха из его уст. – Ты ублюдок Эльна! Таких, как я сотни и мы низвергнем твой ветхий род. Пред ликами великого, на глазах его стражных отправим тебя к праотцам. Огонь… Пламя…

Глен недовольно удивился:

– Ты помнишь меня? Помнишь Глена Локрога?! – он гневно прозвучал в полутьме.

– Мне плевать, кто ты. Мы все станем пеплом, но никогда не умрём. Он и есть смерть! – Старик словно замер и, бросив руки, забился обратно к углу. – Огонь. Пламя, – продолжил он.

В этом углу пахло нечистотами, да так, что глаза Глена стало резать, а дышать здесь было смертельно.

– Какой огонь? Какое пламя? – Глен прокричал в его лицо, испытывая неимоверную ярость внутри.

Его лицо сменилось замешательством. Глен даже и не мог представить, что некогда великий каратель превратится во что-то очень отдалённое. Осознание того, что могли с ним сделать, потрясло его. От преисполненного мудростью, честностью и проницательностью остался лишь погубленный человек. Снова сверкнувшие молнии за окном навеяли Глена на мысль, что это совсем не Юндар, а чьё-то создание. Ведь он не мог поверить, что однажды встретит его именно таким староликим, словно ему уже была сотня лет. Седые бакенбарды едва прикрывали его свисающую складками кожу. На руках выступали толстые тёмные вены и отдавали бледнотой. Кожа была тонкой и шелушилась, как змеиная чешуя. Любой на его месте подумал, что пред ним явилась смерть. Только странно выглядели его глаза. У стариков они не бегали так быстро. Лицо было истерзано, словно он его раздирал грязными, заострёнными ногтями.

– Огонь. Пламя. Скоро всё сгорит, – неустанно повторил он. – Ты не знаешь этого, и никто не знает, но я знаю. Здесь всё покроется пеплом. Каждое сердце будет обволочено ожесточёнными алыми языками. Их поджилки испепелятся, как и души. В миг! – он горестно воскликнул.

– Вы говорите о пожаре, но не говорите о том, кто его разожжёт. Стало быть, вы совсем не знаете ничего и только бредите! – возмущённо ответил ему Глен.

– Не знаю?! Ты, самозванец, совсем не ведаешь того, что произойдёт! Она уже пришла и привела их с собой. Кровь Эльна в королевской длани. Сжата крепко, и она не растечётся рекой. Больше не окропит мрамор пред стражными ликами. Я был слеп с того самого момента, как привёл ребёнка к королю… – его дыхание перебивалось. Казалось, что он бежал десятки миль без передыха.

– Какого ребёнка?

– Кто ты? – магистр вдруг что-то понял и испуганно стал пятиться, но уже было некуда, – Кто ты? Я тебя не знаю! Ты пришёл покончить со мной? Ты ублюдок Эльна? – кричал он истерзанно.

Жестокое и холодное лицо Глена бурело. Он возымел снова ударить его, но пожалел ополоумевшего.

– Ты бредишь, Юндар, и совсем не помнишь своего ученика. Я Глен Локрог. Помнишь, как ты подобрал меня? Ты представился нищеводом и отвёл меня прямо в гильдию. Помнишь, как взрастил, как готовил меня, лелеял, как зеницу ока?

Его лицо едва призадумалось, но взгляд никак не обращался к Глену. Магистр только и смотрел перед собой, скрывая часть лица за коленями.

– Глен… Глен Локрог?

– Вы же ещё помните. Я вижу в ваших глазах! Как меня назвали родители? Вспомните моё настоящее имя. – Глен поник в голосе, словно яро горел внутри. Горесть подступила к горлу комом, и он беспрестанно желал напомнить магистру о себе. Ведь только Юндар истинно знал, как мать с отцом назвали его при рождении.

– Помните мальчишку, отец которого повесился от горя?

– Гленель… – он прозвучал так, словно вспомнил его. Содрогаясь в голосе, его слёзы дрожью пролились и за мгновение добрались к щекам. Сверкавший свет за окнами показал жалостливое, предсмертное лицо.

– Гленель… Мальчишка, Гленель. Я вспомнил, как подобрал тебя… – На миг он очутился в своих воспоминаниях и застыл на месте с хладным лицом. – Так ты всё ещё жив? Тебя хотели казнить за убийство без приговора.

Взгляд его наполнился запредельным отчаянием, и он молвил грубо:

– Да, это так… Но благодаря вам я стою здесь. Поведайте, магистр, что с вами случилось?

Дрожь по его телу заметно ослабилась, но руки теперь монотонно потирали плечи.

– Нас было девять… Девять карателей священной гильдии Ильдарии. Мы честно исполняли свой долг, но нас предательски обманули! – воскликнул он внезапно, – Всё произошло месяцем ранее, когда неожиданно вспыхнул огонь на юге. Сначала никто и не думал, что этот огонь распространится, но… – он испуганно обратил на него взгляд, и подрагивающие губы повторили:

– Огонь. Пламя. Весь юг был объят! Города горели один за другим, и король указал нам выступить, чтобы напасть на след поджигателей. Мы всё равно сидели без дела…

Глен не стал убирать арбалет и всё держал его в руке.

– Каратели ринулись как гончие после моего приказа, но с тех пор… – он замолчал и посмотрел на дверь, – С тех пор вернулся только Альвет. Он мчался с Портовой гавани, что на севере, и не принёс никаких вестей. Молодой парнишка с заплетённой косой. Улыбчивый и радушный, но колкий. Я его подобрал ещё юнцом, как и тебя Гленель. Как и остальных детей…

– Что с вами сделали?! – Глен снова прогремел в полутьме и прервал магистра. – Как вас заставили бояться? Кто они?

Магистр явно испугался и спрятал голову за коленями, но ответил вопросом:

– Что ты понимаешь о нашей вечности?

Он повторил:

– Что ты понимаешь о нашей вечности? Что ты понимаешь о вечном долге, Глен? – Он говорил быстро и тихо, словно где-то рядом был кто-то, кого он страшился. – Зачем ты здесь? Ты пришёл всех спасти? Я заметил в твоих глазах смятение, но не утруждай себя долгом. Вечность твоя не окончена, но долг больше не вечен. Прячься, подобно мне. Уходи! Беги туда, где тебя не найдут.

– Придите в себя, Юндар! Каратель никогда не боится своих предрассудков. Не поддаётся смятению и не сковывает сомнениями. Вы воспитали десятки подобных мне и заставили забыть о страхе! Почему же сами напитались им? Или кто-то вас заставил?

– Мы обречены на провал, точнее, уже провалились в уготовленную нам яму. Но нас не похоронят. Мы просто станем пеплом… Я виновник! Все каратели в плену…

– Что с вами сделали? Что они с вами сделали?! – Глен снова разразился.

– Они забрали часть моей души…

Глен содрогнулся. Он понимал, что Юндар мог попасть в лапы заклинателей, но отказывался в это верить. Хотя, то, что осталось от него, только и говорило об этом.

– Я виновник! При короле всегда был заклинатель, и поэтому он так долго жил… Я виновник! Но они не убили меня, когда я пришёл к ним. Меня оставили в живых, чтобы я не смог дождаться своих детей. Они хотели, чтобы я смотрел, как всё, что мы годами защищали, умерло в мгновение…

– Заклинатель при короле? Все каратели в плену?

Глен растерянно удивлялся с каждым разом. Таких вестей он не ожидал услышать.

– Я привёл к Урнеру ребёнка, в котором текла кровь Эльна. Это был королевский указ, и я не смог противостоять этому… – он всё ещё продолжал горестно мычать и содрогаться.

– Но почему? Разве гильдии не созданы для того, чтобы истреблять отпрысков Эльна? – в голосе Глена родилось смятение.

– Они создавались королями! Пять в Эскультере, две в Тельтере и по одной в Арлинтере и Фарнтере. Все гильдии слушались своих королей и выполняли только их указы. Единство гильдий заключается в общих целях и общности всех звеньев. Гильдии карателей не существуют сами по себе, самобытно от других, и только в тесной связи с другими оказываются способными выполнять предоставленные королями полномочия… – Юндар словно зачитал отрывок одного из трактатов.

– Вы хотите сказать, что при любом короле найдётся заклинатель? Это беспросветная чушь. Вы же давали клятву! Как и я. Как и любой из нас.

Гром прогремел за окном, а огоньки бросились в пляс от резкого сквозняка.

Юндар продолжал спешно:

– Они могут то, что не могут многие. Их заклятия поднимают камни, разливают реки, излечивают тех, кто уже давно умер, и тех, кто умер недавно… Отпрыски Эльна нужны людям! Ведь только они могут заклинать… Они волшебники! Они маги! Они лучшие из людей! – восклицал он неустанно.

– Они же уничтожали нас сотню лет назад. Они же жгли города вместе с людьми! Именно они взяли в плен или убили ваших же карателей. Они губили души тысяч людей, ради своего бессмертия. Они же погубили и вашу душу!

– Я знаю! Я виновник! Но чтобы жить, нужно уметь выживать… И поэтому я выживал, чтобы жили вы.

Что-то в нём переменилось, и старик неожиданно выпалил злостно:

– Ты ублюдок Эльна! Я обрушу на тебя мощь гильдии, а детей твоих отдам на съедение псам! – завершив, он пискляво захохотал.

Глен отступил на два шага назад взволновавшись. Прежде ему не доводилось видеть подобного. В разуме Юндара явно сражались безумие и здравый смысл.

– Безумец…

– Я виноват, Глен… После того как все каратели покинули меня, я был вызван к королю. Там в Облачном замке, меня схватили, а дальше я оказался здесь… Они забрали у меня всё и оставили только страх. Мне уже не быть прежним, и теперь я только боюсь… – Теперь Юндар истерично заныл.

– Что вы ещё помните? Видели ли вы короля? Людей?

– Никого, Гленель… Никого не видел, кроме стражников с червлёными соколами на груди. Помню лишь женский голос, хриплый и глубокий, и Элькарский язык, на котором читали заклинание. Эти ублюдки! Нужно было кончить девчонку в той хижине! Её вернула мать… Эта та девчонка, которую ты убил. Она вернулась! – снова переменился он и захохотал.

После этих слов Глен почувствовал дрожь и жуть внутри. Ему сразу вспомнились слова Фиста в письме: «Передо мной женщина средних лет с глубоким шрамом на шее. Её волосы угольные и отливают синевой…»

– Синевой…, – прошептал он себе под нос.

Тут же он вспомнил слова Видгара Молта – главаря разбойной банды: «Она назвалась Арне… Арнесс… Арнесса»

Глен отказывался верить в её возвращение, ведь всё ещё помнил тот день. С первого прочтения письма он лишь думал, что это совпадение, ведь такое имя носят многие женщины в Тельтере.

– Где каратель, который приносил тебе еду и питьё? Где он? Отвечай!

Юндар бредил после каждого вопроса, и теперь он снова судорожно всхлипывал.

– Альвет ушёл… Он ушёл днём назад, Гленель…

– Докажи, что передо мною истинный магистр. – Глен резко наставил арбалет ему на голову.

– Это я! Я послал Тормерга и Пирнека с тобой, чтобы посмотреть, что ты выберешь: месть или вечный жизненный долг! Ты выбрал месть, но она была настолько коварна, что я не смог не сжалиться над тобой! Это я, Гленель… – Юндар встал на колени и схватился за дрожащую руку Глена. Он снова рыдал от страха и спешно говорил:

– Твоя мать умерла от голода, потому что отец всю жизнь был подмастерьем. Всю жизнь он прибивал каблучок к башмачку, но только толку от этого, если твоя семья всё равно еле выживает. Он мог всё изменить. Он мог уйти от бедности! Я виновник! Как и он! Мы даже не задумываемся, как убивали в своём прошлом будущее… Поэтому он повесился и оставил сына на растерзание миру! Ты ковал свою месть годами. Всего лишь мальчишка, но сколько в тебе было злобы… Ты ведь так и не отомстил мастеру, поэтому убил тогда всех жителей деревни. Ты выместил на них всё, что терзало тебя изнутри. Ты такой же виновник! И они не заслуживали такой судьбы. Что видела дочка заклинательницы перед смертью?

Тяжело сглотнув, Глен ответил:

– Она видела именно того, кого хотели видеть короли сотню лет назад. Огонь в глазах, горе в сердце, но рука никогда бы не дрогнула. И я сделал это… Убил каждого. Убил тех, с кем жил бок о бок. Я разрушил тогда десятки жизней… Таким вы меня воспитали. Таким вы меня вырастили. Вы были закалённым, строгим и пропитанным предназначением. Вы ясно осознавали, для чего рождаете во мне убийцу. Ваша жалость позволила вам взять меня под крыло, и теперь я тут стою! Над иссохшим, изнеможённым, опустившим руки и потерявшим хоть какой-нибудь рассудок. Дрожащим, как тусклое пламя во мраке. Даже огонь здесь страшится…

– Так и должно было произойти. Всё, что случилось или не случилось – привело тебя сюда. Здесь ты над виновником стоишь! И должен был стоять. Это вечный жизненный долг перед судьбой – оказаться там, где не был никогда.

– Безумец! Приди же в себя! Почему ты опустил руки? Почему не сражаешься с нависшим злом, растёкшимся нечистой кровью по всему миру? Где твой вечный жизненный долг?

– Вечный жизненный долг? Ты ещё помнишь, что он значит? Это не просто наш жизненный путь, глубоко проникающий к нутру – это нечто большее. Вечный жизненный долг уже существовал задолго до нас и только ждал. Он льётся, подобно судьбе каждого человека, но в его случае – путь единственный. Нас выбрала сама Рилла и возродила для прохождения этого пути. И мы тут, Глен, на полпути к концу, близкому к тому, чтобы свершиться. Всё потеряно. Не ты, ни я, никто не сможет остановить его, а он уже здесь…

– Кто он? О ком ты говоришь?

– Конец, Гленель… Мы приблизились к нему достаточно, чтобы понять… Чтобы понять, что носители истинного знания больше не вечны…

Рука, что держала арбалет, дрожала. И не потому, что Глен преисполнялся тревогой внутри. Она дрожала от тряски головы, в которую Глен вдавливал свой одноручный арбалет и всё приближал палец к спусковому крючку.

– Мы никогда не были вечны. Вечен наш долг и только. – ответил он взволнованно.

– Нет! Долг наш больше не вечен. Я виновник, Гленель, я виновник! Вот таков мой конец… Быть убитым тем, кого взрастил собственными руками.

– Мой долг. Моя жизнь. Моя вечность. – Глен наполнялся злобой, произнося эти слова, – Повторяй за мной! Мой долг. Моя жизнь. Моя вечность. Ты вдолбил эти слова в мою голову. Ты намеренно рождал во мне убийцу!

– Это судьба, Глен. Я виновник! Но от судьбы невозможно укрыться. Она, словно чернёная лента, повязывает руки каждого. Пронизывает каждое сердце и ведёт каждую мысль. Прошу тебя, Гленель, заверши то, что было предначертано судьбой. Покончи со мной!

Глен почувствовал яркое жжение внутри. Злоба его переполняла.

– Я мчался из Гарвельда, чтобы получить переломные вести от гонца, который погиб по твоей вине! После на меня дважды напали на передаче, но я добрался живым и невредимым, чтобы доставить чёртов конверт с письмом и частью свитка заклинания! Чтобы вручить его магистру гильдии… – Глен помутнел в лице и растерянно отвёл взгляд. Он тяжело дышал от неустанного диалога, – Но здесь больше нет гильдии и нет магистра. Здесь больше нет никого, кроме меня…

– Гленель… Услышь, Гленель… – молящим и дребезжащим голоском проговорил магистр.

Всё затихло, словно Глен очутился в прошлом. Гром поутих, как и перестали разбиваться капли о стекло и искриться молнии за окном. Не было слышно журчания воды и раскатов грома. Не было и порывистого сквозняка, рвущегося в ветхий дом. Даже пламя перестало трещать, а в разуме Глена всё покрылось белой пеленой. Последние слова магистра были так похожи на те, что Глену говорили однажды. То воспоминание было давно укрыто где-то в закутках его разума. Туда он никогда не добирался, и там оно хранилось вечно, но было закрыто от него самого.

Это были первые луны конца весны, начавшейся в месяце провожаний, когда Глен оказался на перепутье выбора. Он мог сбежать в любой момент, но жизнь после такого стала бы опасной и укрыться от карательного взгляда не представлялось бы возможным.

– Глен! Побежали вместе к Карилу и Виниту! Вставай же, Глен! Хватит валяться на траве. – Её голосок доносился из глубин подсознания. Глуховато и проникновенно. Солнечные лучи ярко освещали горный луг, усыпанный только зацветавшей пурпурной армерией, где лежал Глен и ладонью прикрывал глаза от лучей. На миг лучи пропали, после снова засветили, а после снова пропали. Открыв глаза, Глен увидел, как Несса заслоняет его от солнца и радостно улыбается. Лёгкое, сероватое платьице было на её тонкой талии, с зашнурованными вырезами по бокам, а под ним – белая котта. Распущенные иссиня-чёрные пряди были подвязаны белой лентой и отблёскивали тёмной гладью. Пухлые губы искренне подрагивали в уголках, а миловидное, овальное лицо, показало появившийся румянец на щеках. Глаза её были карими, нос коротким, взгляд влюблённым и игривым. Она словно была крохотным котёнком.

– Не належался ещё? Побежали, Глен! – высказала она недовольно.

Глен нехотя поднялся и, схватив её руку, помчался по лугу вместе с ней. Несса то и дело припрыгивала, когда бежала, а её радостный голосок излучал счастливый смех.

– Не так быстро, Глен! Я не успеваю за тобой!

– И никогда не успеешь, если будешь так радоваться!

Несса резко остановилась и дёрнула руку Глена нахмурившись:

– Дурной! Как можно не радоваться, когда вокруг так хорошо? Природа словно поёт, цветы расцветают, а мама готовит вкусный, земляничный пирог. Всё вокруг мне подсказывает, что мы должны радоваться, потому что счастье всегда перед нами. И ты его совсем не видишь! – ткнула она пальцем в его нос, а после рассерженно собрала руки, недовольно устремив голову в сторону.

– Постой! – смеясь, прокричал Глен уже собравшейся куда-то Нессе.

– Беги, беги, зануда! А то не поспеешь!

– Да постой ты. – Глен схватил её за плечо и медленно повернул к себе. – Я о том, что нужно осознавать грань, чтобы однажды не позабыть о чём-то другом. Чтобы однажды твоя радость не стала безрассудством.

– Я это и так знаю. Мама всегда говорила, что я слишком отдаюсь этому миру. Но лучше я буду счастлива, чем занудлива!

Теперь Несса схватила его за руку, и они снова помчались. Глен неустанно радовался рядом с ней в последние недели, но это была карательная игра, чтобы выпутать больше нужных слов.

Он всё равно винил их. Именно из-за них его отец зарабатывал меньше, чем было положено. Все деньги были у короля и гильдии. Каратели словно купались в эскулях и ярко светились от золотого блеска в их жадных лапах. Но если бы не отпрыски крови Эльна, ничего бы не случилось. Поэтому каждый должен был быть приговорён пред ликами великого стража. Именно так ему говорили в гильдии магистр Катель Юндар, каратель Длан Тормерг и каратель Равель Пирнек. Впрочем, так говорил любой каратель, чтобы зародить в нём жажду отмщения.

Перед сном Несса томно говорила ему:

– Доброй ночи, Глен…

Её глаза горели и искрились, смотря на него. Она была поистине счастлива его появлению в своей жизни. Он отвечал тем же, но только не по ночам. По ночам он смотрел на неё глазами разъярённого пса, словно налитыми выступавшей кровью поверх. Все спали, а Глен только и думал, как ему совершить бесчеловечную расправу, которую каратели обычно именовали карой. Карой королевской. Карой великого стража. Карой мира людского и каждого рождённого сердца. Новоиспечённого, не сломленного, ни сгоревшего, ни ведавшего, что такое необъятный огонь, потеря части души или смерть от рук крови Эльна. Глен гневался внутри, но понимал, что ему лишь следует выпытать больше нужных слов, передать их карателям, и на этом его первое задание было бы окончено. Но он не мог справиться с мыслями: Их же казнят… Их же всех казнят… И даже тех, кто не принадлежит к крови Эльна. Они умрут как свидетели. Спасти их не получится, ведь меня никто не послушает, а если спасу только Нессу и её маму, то умру сам.

Внутренний голос ему подсказывал: Их всё равно найдут и убьют. Но если им и суждено погибнуть, то только милосердно…

– Глен, ты уже спишь? Глен? Услышь меня, – шёпотом допытывала она его каждую ночь, так как хотела засыпать с ним одновременно.

– Ещё нет, – недовольно вымолвил он, думая о том, как ему поступить.

– Тогда закрывай глаза. Хорошо? Доброй ночи, Глен…

– Доброй ночи, Несса.

С дикой злобой он вспоминал те дни и словно пытался залезть в своё нутро, чтобы навсегда уничтожить эти воспоминания. Они были безжалостными и колко растерзывали его разум.

Глен вернулся с грохотом небес. Он всё ещё не убирал с головы Юндара арбалет, а он, как и прежде, трясся и крепко сжимал его руку.

– Я корил себя на протяжении всей своей жизни. Сомневался, терзался, думая, что имя мне – надежда… А вы их плодили, разводили как скот? Отвечай мне!

Глен дышал перебиваясь, а Юндар только и мычал. Плачуще мычал.

– Правда, Гленель… Ты всё ещё помнишь тот день? Как ты сжёг всю деревню? Как убил всех детей, населявших её? Помнишь же, как разбил невинное сердце девочки? Как уничтожил в ней счастье? Как безжалостно вонзал в неё кинжал? – он говорил ещё быстрее и стал подползать на коленях. Слёзы, сопли – всё лилось рекой, а он мычал, хрипел и снова мычал в голосе.

– Вы предатель, магистр. Вы предали всё, за что мы сражались…

– Нет, Гленель! Предатель тут только ты… Ты предал в себе человечность, не оставив и шанса этим людям. Ты уничтожил идиллию…

– Чтобы они не смогли уничтожить нас. – гневно ответил Глен.

Его арбалет соскользнул с потного лба, и болт свистнул магистру прямо в сердце. Юндар не успел что-либо сказать, не смог даже пошевелиться. Он всё ещё смотрел в глаза Глену. Жалостливо и безнадёжно. Только лишь прохрипел и вымолвил на последнем издыхании:

– Я виновник, Гленель… Я виновник…

Голос Глена задрожал, и он мигом упал на колени, чтобы не дать упасть Юндару. Он прихватил его за голову и приобнял его, содрогаясь внутри. Всё, что было на лице, разом затряслось: губы, скулы и морщины на лбу.

– Юндар…

Слёзы стали выступать, а голос разразился громогласным припадком. Он звучал, подобно грому, но теперь словно припевал предсмертную речь. Монотонно и казалось, что невозмутимо.

– Это я виновник, Юндар и здесь нет ублюдков Эльна. Существует только один ублюдок и ликов у него четыре. Слышишь меня, страж великий? Я убил десятки невинных и имя мне – смерть. С юных лет видеть умирающих людей… Как это подло… – молвил он неспешно и прикрыл его глаза.

Юндар испустил дух у ног своего самого верного ученика. Когда Глен впервые увидел его, он поклялся в явном презрении к таким людям. Годы шли, и презрение постепенно сменялось на уважение. Глен словно питался мудростью и отвагой прожжённого старика, бросившего всё ради одной заветной цели – забвения. Миллионы людей по всему миру никогда бы не узнали той ветхой истории, если бы не одна деталь… Маленькая и способная на многое, потому что оказалась живой. Руки Кателя Юндара были по локоть в крови: несчастной, безнадёжной и боящейся. Но почему-то истинные убеждения старика сбились с верного пути. Священные гильдии возводились на крови и плоти и излучали лишь символ будущего. Единственного и правильного будущего. Убей хоть тысячи, всё равно в один момент пустишь корни жалости к кому-нибудь. И такие руки: обожжённые в праведности, запачканные предрешением, исполняющие всего лишь одну суть, однажды станут надеждой для одного маленького человека.

И теперь магистр хладно лежал у ног самого верного ученика, руки которого не были верны, но никогда не питали слабости к кому-либо.

– Ты спас девчонку… – произнёс Глен в гневе.

Лицо его не выдавало эмоций, но вот только нутро билось в страхе и играло жутью и ненавистью, вспоминая ту самую ночь двадцать девятой луны.

Тогда светило ярко. Лунный свет словно блестел на нагорье и, переливаясь, серебрился. В ту ночь Глен не мог заснуть, всё обдумывая свой будущий поступок. В то же время чувство тревоги заявляло о его неспособности выполнить приказ. В двенадцать лет не каждый мальчишка может расположить к себе людей так, чтобы те выдали ему нужные слова. Тем не менее Глену удалось выпытать несколько важных тайн от Нессы. Проглядывая покачивающиеся деревья за окном, листвой шелестевшие на ветру, Глен вспоминал её слова:

– Мы обращаемся к природе, словно призываем её, и она нас слушается. Чтобы передать наши истинные желания, мы с мамой… – Несса резко прервалась и, сомкнув глаза, нашептала Глену на ухо, – Мы с мамой придумали короткие песни, подобно той, что передала нам бабушка.

Вспоминая это, Глен поглядывал на спящую Нессу и думал, что то решение самое верное. Самое безболезненное и милосердное к таким. Тем более наставники из карателей не заподозрят чего–то необычного. Ведь, кто сможет узнать причину пожара?

Избитый и переломанный мальчишка излечился в доме добрых сердец, где его кормили, поили и приютили. В уютных руках оказался Глен тогда и был окружён неимоверной заботой и вниманием. Только методы излечения были непростыми. После той песни над ним, Глен уже не чувствовал боли и на следующее утро проснулся слишком здоровым. Всё изнеможение пропало, а мысли стали ясны. Но коварный план Глена явился к нему именно в ночь двадцать девятой луны. Он понимал, что если каратели узнают о происхождении Нессы и её матери, то все сомнения развеются ветром отмщения.

Глен словно оказался там и смотрел за своими действиями с невысокого холма. Он вспомнил, как неспешно поднялся с кровати и вышел из хижины. В той деревне домов было четырнадцать, и во всех спали полные семьи.

Поджигая огнивом солому, которой на крышах домов было достаточно, чтобы огонь мигом хватился, Глен перебежал к следующему дому и повторил действия. За несколько минут все дома были объяты пламенем милосердия. Глен считал, что от запаха гари люди заснут навечно и не почувствуют боли, но он ошибся… Крыши стали падать внутрь хижин, вместе с искрами и необъятным огнём. Истерзанные вопли последовали тут же и он только смотрел взволнованным взглядом. Жуть пробрала его тогда, но он не остановился, ведь оставался последний дом, в пороге которого уже стояла Несса. Она проснулась от воплей, которые заполонили округу. В воспоминании мимо Глена промчались каратели Длан Тормерг и Пирнек Рейн, но он всё ещё смотрел на себя юного.

От следующих мгновений Глен защищался всю свою жизнь.

– Глен?! – напуганная Несса встретила его у порога хижины с кинжалом в руке.

– Прости меня, Несса… – это были его последние слова, сказанные ей.

Его нутро наполнилось сомнением, но руки словно не слушались. Здесь Глен был бессилен, ведь понимал, что уж лучше так, чем перед священным судом. Глаза его налились слезами, как и её тогда. Она сжимала руки на груди, а в её взгляде отражались алые языки пламени и жуткий испуг. Глен истерично заплакал, а кинжал свистнул, прорезав её горло. Он не заметил, как она давилась кровью, падая перед его ногами.

Мать Нессы стала следующей целью. Забежав в хижину, Глен увидел её только проснувшуюся и напуганную. Его руки не дрожали, а кинжал снова свистнул несколько раз над грудью её матери. Кровь хлынула из глубоких ран, и он услышал хрипы и кашель позади.

Несса не умерла быстро, и, поняв это, рыдая и всхлипывая, Глен подбежал к ней и завершил этот ужас. Он присел в страхе, приподнял её голову и положил на свои колени. Она захворала ещё сильнее кровью, дымящейся и томно стекающей со рта и шеи. Глен не понимал, что ему сделать, но желал ей помочь. Смотря в потерянные глаза, Глен приобнял дрожащими руками её голову, прижимая ладонью глубокую рану. В истерическом припадке кинжал пронзил её грудь несколько раз, но как только он увидел двух людей в плащах и капюшонах поверх голов, начал завывать:

– Мой долг!

– Моя жизнь!

– Моя вечность!

А они твердили ему:

– Отпусти ребёнка!

Он послушал их. Отпустив Нессу, Глен помчался прочь от сгорающей деревни, истерично рыдая.

Эти слова раскатом вернули его к трупу Юндара. Мрак снова охватил взгляд и рябью замерцал перед глазами.

Смотря на его хладный труп, Глен неосознанно перенял состояние магистра. Сломленного и потерявшего хоть какой-нибудь жизненный смысл. У него забрали часть души заклинанием, обратным исцелению. И тот, кто сотворил это, был совсем рядом.

Снова налился местью его разум. Убей десятки – спаси тысячи. Убей сотни – спаси миллионы. Убей и спаси их невинные души. Так ему говорили. Таким его воспитали и растили. Выковали на крови и печали. Выковали коварными руками, бьющими его разум, словно молотками. Местью его был вечный жизненный долг – пред самим собой и пред другими.