Вот стою, держу весло...

Глава 26. Злобные моменты

Одним из самых "злобных" вопросов оказался для нас вопрос об инструментальной бронзе. Очень уж дорого стала она обходиться, когда иссяк её источник в верховьях Каруна на его правом притоке. В свободной продаже она встречается, причём в верховьях Евфрата или в той же "Армении" заметно дешевле, чем в Месопотамии, но в разы дороже, чем мы платили за неё в "Персии". А она у нас уходит на подшипники для тележных колёс.

Настоящие шумерские колёса сейчас – это сплошные деревянные диски. То есть массивные сооружения, на которых едут четырёхколёсные повозки, перемещаемые ослами.

А наши значительно легче, потому что сделаны со спицами и железным ободом, стягивающим деревянный обод, составленный из фрагментов на манер обычных тележных колёс, которые мне довелось видеть даже в двадцатом веке. Сходятся спицы в деревянную втулку, в которую заделана бронзовая трубочка. И эта трубочка вращается вокруг неподвижной оси, на которую насажена ещё одна трубочка, тоже бронзовая и неподвижная. При вращении колеса происходит скольжение бронзы по бронзе, что довольно легко. К тому же эти места смазываются хоть дёгтем, хоть мазутом.

Таким образом деревянная ось, по-сути, осью не является, потому что не вращается. Она только выглядит осью, хотя на самом деле просто поперечная балка со скруглёнными на манер сужения окончаниями. В устройстве настоящей тележной втулки я никогда не разбирался – как придумал, так и сделали.

В результате эти колёса позволяют быстро ехать и много везти, прикладывая к оглоблям умеренное усилие – наши повозки таскает всего один ослик. Выигрыш здесь количественный, а не качественный. К тому же мы пользуемся двухколёсными повозками системы "арба" в отличие от четырёхколёсных, как принято на материке. Так получается поворотистей, учитывая что колёса между собой не связаны.

Почему для этого требуется бронза, а не сталь? Потому что оба элемента подшипника удобней отливать, чем выковывать из железа. И обрабатывать шершавым камушком на токарном станке тоже удобней. Даже внутреннюю поверхность, потому что в отверстие свободно проходит рука.

Каждый станок мы делаем в расчёте на определённую операцию, чтобы не слишком мучиться с креплением обрабатываемой детали. Для деталей подшипника станков два: один для наружной обточки втулки для оси, второй – для расточки втулки на колесе. Три станка для производства деревянных гвоздей, для арбалетных болтов – тоже три.

Кстати, о болтах. В качестве заготовок для них используются как раз деревянные гвозди, но выточенные не из сосны, а из бука – так мы стали называть деревья, из древесины которых выгоняется дёготь. Крепкая у них древесина и довольно тяжёлая.

Диаметр заготовки болта, как и гвоздя – два сантиметра. Минус пять миллиметров, что стачиваются по всей длине между носиком и хвостом. На хвостовом утолщении делаются продольные пропилы, чтобы получилось подобие оперения стрелы. А носик затачивается, как карандаш. Застрелить барана с тридцати шагов "боевым" болтом вполне получается. А самые "боевые" болты снабжаются ещё и стальным носиком-колпачком, но их у нас мало, и делаем мы их медленно.

Но есть ещё и тренировочные болты с тупым закруглённым носиком. Ими учатся стрелять по мишеням, потому что носик "боевых" деревянных не выдерживает и часто обламывается об твёрдое препятствие. Тренировочными также отгоняют чересчур навязчивых гостей: нас несколько раз пробовали ограбить, из-за чего мужчины взялись за палки, а дамы воспользовались арбалетами. Среди нападавших даже жертвы были, потому что бой у наших самострелов хлёсткий. Если даже тупой болт попадёт в уязвимое место, то может и насмерть убить. А уж ссадина или болезненный синяк гарантированы. И если таким болтом "зарядить" в голову – при "удачном" стечении обстоятельств можно даже черепушку проломить. По крайней мере, тонкую височную кость – запросто.

Да, здесь не многолюдный Шумер, где жители любого нома простыми деревянными лопатами и своим численным превосходством легко забьют любую "армию", которую способен собрать какой-нибудь "великий" вождь пастушьего народа. Тут далёкий остров с малочисленным, неорганизованным населением. Поэтому занятия военным делом пришлось начинать заблаговременно. Для мужчин – палкомахательство. Для дам – стрельба по тарелочкам. Заодно и про сигналы оповещения договорились, и о порядке действий по этим сигналам.

Провели разведку на аравийском берегу – здесь пока растут леса, по которым бродят охотники. Общественный строй – родоплеменной. В постоянных селениях замечены огороды. Живут небогато, так что напасть могут в любой момент, как только захотят, потому что у нас есть, чем поживиться. Сразу видно, что тут обитают богатенькие буратины.

Кстати, на материке растут леса. Бывают дожди, так что влага в почве имеется. На джунгли Амазонки не тянет, но и безжизненной песчаной пустыни не наблюдается. Пастбища, овцы, кочевники-пастухи или охотники-рыбаки, разобщённые племена и полная первобытно-общинность вокруг. Хотя в трёх сотнях вёрст к северу расположен вполне цивилизованный город Эреду. Чуть не забыл: родники в нынешней Аравии тоже встречаются.

Наш порт расположен на западной стороне острова ближе к северному его окончанию и прикрыт с моря крупным островом, до которого около трёх километров. Этот остров имеет ширину порядка четырёх километров и отстоит на шестнадцать километров от материка – мы это измерили со школярами методом треугольника. Пришлось, конечно, приподнимать точку наблюдения в последнем случае, но не очень высоко.

Вокруг Дильмуна господствует мелководье. Коралловые рифы повсюду. Даже для наших мелкосидящих судёнышек пришлось искать фарватер и обозначать его вехами и створными знаками на берегах.

Даже в эти древние времена земляки – они и есть земляки. Мы с Тэрой навестили "персов", деревенька которых расположилась на юго-восточной оконечности Дильмуна. По русскому обычаю явились не с пустыми руками: привезли три больших кувшина фильтрованного ячменного пива (чтобы не бегать два раза) и мешок белой муки тонкого помола. Хорошо посидели. Поговорили за жизнь, о погоде и вообще о бренности бытия. Я впервые отведал устриц. Совсем не наша еда, но под выдавленный в них сок из какого-то цитруса вполне пошли. В соке уловил явную апельсиновую кислоту при отсутствии сладости, а из устрицы на моих глазах извлекли жемчужину. Маленькую, но симпатичную. Оказывается, жемчужины встречаются редко и бывают разных размеров. Когда попадаются (это считается удачей), на них можно выменять что-нибудь полезное. Мальчишки даже нарочно собирают раковины на дне и раскладывают по берегу, выжидая момента раскрытия створок, дабы заглянуть внутрь. А потом выбрасывают их в воду, пока не сдохли и не завоняли. Мёртвые устрицы никому не нужны, ибо становятся несъедобными.

Своеобразные пищевые запасы так и хранятся на мелководье. Но они не слишком ценные, потому как не особо сытные. Тут в голову пришло воспоминание о способе выращивания жемчужин, который применяли японцы: корзины с ракушками подвешивали к плотам, чтобы те оставались в воде и росли – и устрицы, и жемчужины в них. А чтобы выход жемчужин был большим, японцы нарочно заталкивали в ракушки песчинки, вокруг которых и нарастал слой перламутра.

Здесь, в Шумере, я привык свободно делиться мыслями с общинниками – это всегда шло на пользу и приятно щекотало моё эго. Здесь и сейчас всё получилось точно так же: после двух кувшинов пива отец, его сыновья и внук проявили к моим разглагольствованиям неподдельный интерес. Даже полюбопытствовали: долго ли растут жемчужины? Припомнил, что, вроде как, несколько лет.

Поистине, нет пределов человеческой предприимчивости: через три года эти люди купили у нас лодку с балансиром, расплатившись жемчугом. Сразу целой ложечкой жемчужин. Не самых крупных, зато безупречных. Староста, когда прознал об этом, злорадно ухмыльнулся. Видимо, вспомнил, как у него отобрал жемчужину один из жрецов. Правда, та была крупнее, но зато здесь никто ничего у него уже не отнимет, потому что он сам – верховный жрец. Пусть и хронически недостроенного храма.

Для постройки этого вечно откладываемого храма наняли профессионального каменщика из молодых. Прибыл он, вроде как, из Уммы, где замахнулись на возведение храма. Но дело не пошло, отчего постройку зиккурата отложили – жрецы только напрасно сгоношили мастеров, подняв их с насиженных мест. Этот парень решил поискать работы в Уруке, где и попался на глаза Курушу, грузившему на судно зрелую гашёную известь. Хотя сам каменщик родом из Эреду.

Оно и хорошо, потому что ещё и стройкой заниматься у меня никакого желания нет. Да и в строительстве я не знаток. А этот мастер осмотрел наш ленточный фундамент, да и поделил охваченную им площадь на клеточки. Восемь на восемь с шагом по четыре с чем-то метра, чтобы не мучиться с длиной перекрытий. Разумный подход, между прочим.

Однако, стройку начал с подвала. Под его руководством рабочие извлекли грунт, докопавшись до известняка, в который и врубились стальными пешнями и кирками до глубины планируемого пола подземелья. Так и врубались "по клеточкам", оставляя между ними полуметровые стенки, которые станут нижней частью фундаментов будущих перегородок. То есть, несущих стен.

Понятно, что стройка эта растянется на многие годы, но никуда от этого не денешься: без храма в эти времена городов не бывает. Даже в Умме он есть. Временный, глинобитный, но со временем будет и каменный. Так уж принято в Шумере.

"Ревизия" от континентального духовенства появилась у нас в связи с погребением верховного жреца из Эреду. Завёрнутые в циновку останки доставили на тростниковом корабле, поместили их в заранее подготовленный домик вроде землянки, куда сложили кучу вещей, необходимых покойному в загробном мире. Прочитали молитвы, исполнили гимны, да и явились к нам вроде как на экскурсию. Всё осмотрели, кроме промзоны, которую мы давно уже огородили забором из горбыля.

Горбыль остаётся от распиловки досок, а ограда нужна, чтобы мелюзга не лезла в опасные места. Слава богу, тут она сберегла от чужого глаза наши технологические хитрости.

Так о "комиссии". Староста наш облачился в красивые одежды и внимательно слушал, лишь изредка кивая. Он ещё с Урука знает: доказывать что либо проверяющим – только нервы тратить. Я вообще не отсвечивал. Поглядывал, на что обращают внимание охранники, а было их десятка три. Все с копьями, в одинаковых набедренных повязках и головных платках. То есть, одеты по форме. И поголовно с мозолями на ладонях, потому что гребли по дороге сюда, но эта работа для них не родная. Кое-кому даже перевязка потребовалась из-за волдырей.

Почётного караула мы не выстраивали и ничего из военной подготовки не показывали. Зато закатили знатную пирушку: порадовали проверяющих и сопровождающих их лиц и вкусными блюдами, и крепким пивом, куда "для скусу" даже водки добавили. Уверен, что комиссия осталась довольна.

Проводив высоких гостей я немедленно принялся за совершенствование воинской экипировки и выставил наблюдательный пост на северной оконечности острова. Вернее, на острове, находящемся на севере от основной земли Дильмуна. Там возвели деревянную вышку, на которой регулярно меняли караул. И с сожалением подумал о том, что не сварил стекла, не наделал линз и не соорудил даже подзорной трубы. Не то, чтобы делал это раньше, но я и многого другого не умел. Однако, справлялся как-то. Хоть бы и тем же отработанным до совершенства методом проб и ошибок.

Ведь даже отмытый песок есть – тот, что привезён с реки. А то местный коралловый в дело не годится. Не говоря о соде, из которой варят туалетное мыло. Но прямо сейчас опять не до стекла: нужно придумывать доспехи и обучать мужчин действиям в строю. Очень уж подозрительными мне показались завистливые взгляды членов "комиссии". Это и немудрено: наши общинники выглядят так, словно каждый из них не меньше, чем верховный жрец. Это я про прикид – одежду со штанинами системы "шаровары" и рукавами-пелеринами, закрывающими руки до локтей. Да ещё бесплатное медицинское обслуживание и бесплатное образование. А это всё, как ни прискорбно, без заблаговременной подготовки не скроешь.

– Мне кажется, Эреду – самый старый из шумерских городов, – сказала Тияна, протирая ножницы спиртом. – В нём зиккурат выглядит уже достроенным. А, например, в Уре на один этаж меньше. А в Уруке – на два.

– Это ты к тому, что попали мы сюда в самое начало шумерской цивилизации? – уточнил я.

– Да. На это указывает и пиктографическое письмо. Оно ведь должно возникнуть раньше, чем клинопись, которой пока не видно. Впрочем, и твой алфавит никак не входит в обиход. Думаю, жрецам нужно, чтобы завтрашнее завтра было таким же, как и вчерашнее вчера. Им проще управлять, когда всё продолжается так, как они к этому привыкли. Когда всё идёт по обычаю и в русле традиций. Не хочется им ничего придумывать – всё уже есть.

– Думаешь, на наш век хватит этого благолепия? – ухмыльнулся я. – Хотелось бы. Да не похоже, что выгорит. Мы тут не на небесах живём: о нас на материке много чего известно. Не удивлюсь, если какой-нибудь храм направит сюда своего миссионера в сопровождении группы вооружённой поддержки. А у нас для встречи этих просветителей почти ничего не готово. Даже простых щитов – и тех не сделано. Не говоря уже об огнемёте.

– Четвёртый год тут живём, – призадумалась Тияна. – Расслабились, почили на лаврах.

– Какие лавры, твоя божественность? Сколько мы времени потратили на установку для перегонки нефти? Скипидара? Дёгтя? Спирта? А на постройку судов из по-настоящему толстых досок? – искренне возмутился я. А уроки в школе?

– Да не попрекаю я, – махнула рукой моя собеседница. – Скорблю вместе с тобой.